Суфийское обучение можно встретить практически в любом виде, однако среди множества форм, принимаемых суфийскими Школами, Путь Рыцаря упоминается реже всего. Общественное сознание столь обусловлено образом нищего факира и кружащегося дервиша, что, когда в одной из дискуссий я упомянула, что суфии образовывали рыцарские ордена, кто-то отреагировал: мол, не нужно применять западные термины к восточным практикам.

А дело-то, судя по всему, обстояло ровно наоборот: есть исследования, рассматривающие тамплиеров и госпитальеров Западной Европы как преемников традиций восточных школ. Эти рыцарские школы ранних суфиев называли футувва (от арабского фата, сравнимого по значению с русским выражением «добрый молодец»), a их внешней функцией была охрана караванов паломников к святым местам.


Начало движения футувва связывают с именем Али ибн Абу Талиба, двоюродного брата, зятя и соратника Пророка Мухаммада ﷺ. (Стоит отметить, что, помимо этого, от Али берут начало линии духовной преемственности всех суфийских орденов, а от потомков Али и Фатимы - также линии генетической преемственности Людей Дома - сейидов). Кодекс чести, впоследствии ставший основой образа доблестного рыцаря без страха и упрёка, впервые появился среди последователей футувва и был основан на качествах, проявленных Али при защите от врагов. Среди них - отказ от действий, вызванных гневом или обидой, милосердие к побеждённым, мужество, самоотверженность, духовная чистота, забота о слабых, детях и женщинах.

Суфий Абу Бакр Шибли, когда его спросили, что означает футувва, сказал: «Быть приверженным Истине в испытаниях, оставаться мягким под давлением грубой силы и отдавать ближним последнее в условиях лишений».


Впоследствии система ценностей футувва, выйдя за пределы чисто воинских объединений, стала основой адаба – кодекса чести суфийских братств и даже ремесленных гильдий. Адаб можно назвать редким примером положительного обусловливания. Он – важная часть работы обучающих групп Традиции, воспитание личности, неотделимое от укрепления сущности. Как я писала в статье «Диаграмма смотрит на тебя», во многих из наших теккий на самом важном месте помещено напоминание об этом - каллиграфическая диаграмма, объединяющая личностные качества футувва: искренность, правдивость, стремление к добру и адаб.


Кроме суфийских сообществ, идеи футувва до наших дней отчасти сохранили некоторые восточные школы боевых искусств. Ещё до поездки в Иран мы знали о том, что в этой стране до сих пор жива оригинальная традиция зурхане («домов силы»), чьи ритуалы и термины напоминают как о футувва, таки о суфийских школах. Конечно, мы хотели посетить один из таких домов.

...В Исфахане – тёплый октябрьский вечер. Мы с Друзьями долго идём по тёмным извилистым переулкам старого города вслед за Проводником. Он договорился с муршидом («мастером») зурхане о том, чтобы мы поприсутствовали на тренировке (как потом выяснилось, обычно в тот день недели занятий не бывает, но двое атлетов и муршид пришли специально ради нас).


Проводник рассказывает, что когда-то в молодости от сам занимался в одном из «домов силы». Раньше в зурхане женщин не пускали, поскольку атлеты занимались без верхней одежды, в набедренных повязках. Однако в последние годы запрет был снят, правда, атлетов обязали носить футболки и короткие штаны.


В общем, идём полным составом, включая женскую половину.

Наконец, находим нужный адрес, где у входа нас уже ждёт муршид. Вход в зурхане по обычаю делается низким – около полутора метров, так, чтобы любой входящий обязан был склониться, помня о смирении. Обувь также всегда оставляется у входа, правда, нам, как гостям издалека, разрешили её не снимать. Всё же сняв обувь из почтения к хозяевам, по узкой лестнице мы спускаемся в основное помещение, где происходит тренировка.

Стены зурхане обычно увешаны портретами святых (с обязательным включением изображений народного персидского героя Рустама, Пророка Али и суфийского Мастера Пурья-и-Вали – о нём чуть ниже) и фотографиями бывших атлетов. Рустам, подобно нашему Илье Муромцу - герой народных сказаний, увековеченный в поэтическом собрании Фирдоуси Шахнаме, - идеал мужества и молодецкой силы в сочетании с бесстрашием и благородством.

Барельеф с изображением сцены из Шахнаме, где Рустам побеждает дракона (фото сделано в мавзолее Фирдоуси в Тусе)

Указание на тесную связь ранних зурхане с суфиями содержится также в фигуре одного из основателей этого боевого искусства – суфийского Мастера 13-го века Махмуда Хорезми родом из Ургенча, более известного в Персии как Пурья-и-Вали. Его считают образцом для подражания не только атлеты в персидских и азербайджанских зурхане, но и борцы в Турции. Возможно, не случайно зурхане, основанные суфием, имели большое сходство с дервишескими центрами.

Гробница Махмуда (фото сделано мной в Хиве, Узбекистан)

Музыкально-поэтическое сопровождение занятий атлетов во многом напоминает радения дервишей. Кроме того, отношения между начинающими и старшими атлетами построены по принципу братства, а термины, используемые в практиках зурхане, нередко напоминают суфийские: например, муршид (мастер) или фахр (бедность, духовная нищета).


Считается, что Пурья-и-Вали был мистиком и поэтом, и его авторству приписывают ряд стихов, в частности, такие:


Кто благодати ищет – низость пусть познает,

Не ниже ли земли вода, что жизнь питает?

(перевод мой)


Это двустишие содержит сразу несколько образных линий, одна из которых указывает на метод Школы, основанной Пурья-и-Вали. Дело в том, что не так много суфийских сообществ использовали подход к обучению «снизу вверх» или «воспитания ума через тело».


Возможно, в двустишии Пурья-и-Вали также содержится аллюзия на то, что место, где проходят занятия атлетов зурхане, всегда располагается ниже уровня пола. Оно называется гоуд - это октагональная арена глубиной около метра. Внутри неё создаётся особое энергетическое пространство и микроклимат с постоянной температурой. Чтобы обеспечить мягкую поверхность для состязаний борцов, дно арены в старые времена устилали хворостом, пеплом и слоем глинистой земли, но сейчас просто покрывают линолеумом. Гоуд окружен скамьями для зрителей, где мы и расположились.

Сакральным центром зурхане является возвышение, где находится мастер-муршид, задающий ритм и темп упражнений речитативом и барабанным боем. Как правило, он нараспев читает стихи Саади, Хафиза, Руми, Фирдоуси и других суфийских поэтов Персии, а также куплеты-маснави, написанные специально для зурхане, называемые «цветок борцов». И, хотя задаёт темп муршид, он ориентируется на старшего атлета в группе, кто стоит в центре арены и вместе с муршидом руководит ходом действия.

Ход тренировки нам позволили записать на видео:

Как видно из этих собранных воедино отрывков, тренировка начинается с разминки, после чего следуют упражнения с деревянными дубинками (миль) весом по паре пудов каждая, а затем металлическими щитами (санг), поднимаемыми и опускаемыми из положения лёжа. О переходе от одного вида упражнений к другому муршид оповещает ударом в колокольчик. Затем атлеты, обходя вокруг арены, раскачивают над головой инструмент в форме лука, к которому крепятся металлические цепи (каман). «Лук» тоже тяжёлый, он весит до 20 кг. После всего этого выполняется кружение, напоминающее о дервишеском ритуале сема. До 40-х годов прошлого века кульминацией занятий в зурхане было состязание в борьбе, однако до наших дней эта традиция не дошла.

Скульптура, изображающая борцов, в Хиве, Узбекистан

Барабанный бой задаёт темп упражнений, ставя атлетов в достаточно жёсткие рамки и заставляя их прикладывать больше усилий, чем те, что они прилагали бы самостоятельно. Дело в том, что человек всегда невольно себя жалеет, даёт телу поблажку. В условиях, когда муршид ориенируется на самого опытного старшего атлета, младшие участники вынуждены поспевать за более сильными, ставя тело в ситуацию вызова. Это заставляет их стягивать на выполнение задачи все ресурсы организма, включая те, что обычно отвлекаются на обслуживание программ нафса – эго.


В такие моменты атлеты способны достичь того, что спортивные психологи называют «пребыванием в потоке» или «нахождением в зоне». Отличительными чертами этого состояния являются «сверхинтенсивная концентрация на выполняемой задаче, настоящем моменте, а также потеря рефлексивного самосознания».


Иначе говоря, при правильной организации процесса, ученикам зурхане и других видов боевых искусств становится доступным временное состояние ментальной и эмоциональной отрешённости, достижение которого путём обычной медитации может занять годы. Это ключ Пути Рыцаря: воин, свободный от оков эго, - непобедим, так как нечеловечески эффективен. Пассивные действия обычно не вызывают вхождения «в поток»: необходима активная деятельность и полная вовлённость в неё. Поэтому для определённого типа людей путь «через тело» является единственно возможным.

Вхождение «в поток» группы заметно отличается от отдельного «потока», поскольку оно по своей сути зависит от качества взаимодействия в группе. Групповой «поток» достижим, когда группа занимается общей деятельностью – как в случае музыкального коллектива или спортивной команды. И атлеты зурхане, как и дервиши во время радения, тоже являются примерами таких групп.


Действо, свидетелями которого мы были в зурхане, трудно назвать простой спортивной тренировкой, скорее его можно назвать литургией особого рода. В таком комплексном ритуале тело, текст и музыка работают сообща, создавая ощутимую энергию - как физическую, так и более тонкую, психическую.


...Я хорошо помню, как, входя в зурхане после долгого дня походов по жаре, все мы едва держались на ногах от усталости, так что и говорить не было сил. Зато уходили мы, сердечно поблагодарив наших хозяев, на удивление бодрыми, оживлённо обсуждая увиденное. Я думаю, всё это - благодаря взявшейся «ниоткуда» энергии, созданной при помощи древних методов «дома силы»...


Мне представляется весьма вероятным, что подготовка воинов в изначальной традиции футувва, а также у тамплиеров и в более поздних рыцарских орденах, была по сути именно такой. Особенностью этих Школ было видение человеческого организма как сложной системы, где отсутствует чёткая граница между психическим и физическим. Тема взаимного влияния психики на физическое тело - и наоборот - в практиках школ Традиции очень многогранна...


Но исследовать её (на примере молитвенных поз) мы поговорим в заметке.


Так с почтением называют Бухару, отдавая дань ее уникальной роли в духовной жизни народов Средней Азии (и не только). Как утверждал Георгий Гурджиев, «для того, чтобы понять тайную суть учения ислама, нет нужды ехать в Мекку, гораздо больше можно найти в Бухаре». Роль духовного портала, который в свое время выполняла Мекка, в определенный момент истории действительно переместился в Бухару, где успешно действовал веками и, в некотором смысле, действует до нашего времени.

Портал бухарского медресе

Из трех десятков стран и, может быть, пары сотен городов, в которых мне приходилось бывать, Бухара навсегда останется особым местом. Отпечаток, который она оставляет в душе, и «аромат» Традиции, ей присущий, ни с чем не сравнимы - разве что турецкую Конью, где атмосфера учения и любви Мевляны Руми сохраняется по сей день, можно поставить рядом.

Как и Конья, Бухара остается очень местечковым, уютным городом, в который влюбляешься с первого шага. Оба города, кажется, совсем не изменились с тех самых средних веков. Дух Бухары, взращенный священными трудами поколений и поколений дервишей, пленяет сердце паломника в двадцать первом веке точно так же, как и в двенадцатом.

Девяностолетний бухарский старичок, встретившийся наму медресе Мир-и-Араб и пожелавший долгих лет и всяческих благ

Дух Бухары живет в узких улочках, где стены хранят мощи святых, о чем свидетельствуют таблички там и тут. Он - в вечерних огнях, отраженных в черной воде Ляби-Хауз, в мягком ветре, благословением смывающим дневную жару. Он - в нраве людей, отмеченном достоинством и сердечностью, но без угодливости, горделивости или навязчивости – поистине благородном, как и сама Бухара-и-Шариф.

Вид на вечерний Ляби-Хауз

Исторический центр Бухары совсем небольшой, и какой-то.... домашний, весь его можно за вечер обойти пешком по нагретым за день булыжным мостовым, глазея на разные восточные диковины ручной работы, которые до глубокой ночи продают уличные торговцы - прекрасные вышивки -сюзане, тюбетейки и шали, великолепные изделия чеканщиков, персидские миниатюры и кинжалы с резными рукоятками.

Проход к торговой площади

Многие из узоров традиционных вышивок на шелке – сюзане - используются тысячелетиями, а искусство их создания передается от мастерицы к мастерице. Даже очевидные отклонения от симметрии и «неправильности» в орнаменте могут иметь значение и передавать важную информацию тому, кто действительно хочет овладеть древним знанием, вложенным в узоры их создателями.

Каждый из элементов узора имеет сакральное или магическое значение, так что сюзане – это настоящий оберег или талисман, в создание которого вложено много месяцев кропотливого труда и тонкой силы намерения.

Один из традиционных мотивов узора ручной шелковой вышивки-сюзане, основанный на восьмиугольнике

Шагаем далее по бухарским улицам.... По пути как-то не встречаются привычные для любого города пафосные монументы вождям или полководцам. Единственный, кто удостоился памятника в самом центре священной Бухары – это неподражаемый герой дервишеских историй Ходжа Насреддин на своем знаменитом ослике, вокруг которого всегда играют дети. Правая рука Ходжи приложена к груди, левая же сжимает двумя пальцами монетку, возможно, указывая на то, что у каждой вещи всегда есть две стороны, и не всегда понятно, какая из них лицевая...

А может быть, показывая монету, Ходжа напоминает нам вот об этой истории:

Однажды на базаре Насреддин увидел, как толстый чайханщик тряс какого-то нищего, требуя у него платы за обед.
– Но я же только понюхал твой плов! – оправдывался бродяга.
– Запах тоже стоит денег! – отвечал ему толстяк.
– Отпусти его, – я за все тебе заплачу, – вмешался Насреддин.
Чайханщик отпустил беднягу. Ходжа вынул из кармана несколько монет и потряс их над его ухом.
– Что это? – изумился тот.

– Кто продает запах обеда, получает в оплату звон монет, – невозмутимо ответил Ходжа.

У этой истории, как и у монеты Насреддина, есть две стороны - лицевая и оборотная. Попробуйте их увидеть. А мы пока пойдем дальше по солнечным улочкам благословенной Бухары мимо мечетей и медресе...

...Зайдем в старинный храм, когда-то зороастрийский, а затем ставший мавзолеем мусульманского святого, и поразмышляем над тем, зачем в центре куполов храмов Мавераннахра оставляли небольшие круглые отверстия – то ли чтобы создать поток охлаждающего воздуха, то ли для того, чтобы лучи солнца и звезд, проникая сквозь отверстия, попадали прямо на центральный алтарь...

...И завершим наш поход в средневековом медресе Мир-и-Араб, названном в честь суфия из Йемена, который был наставником правителя Бухары и вдохновителем этой постройки. Уникальность Мир-и-Араб заключается в том, что оно было единственным медресе, каким-то чудом сохранившимся в СССР, и единственным очагом веры, не ушедшим в те годы в «подполье». Если кто понимает, что значит "намоленное место" - так вот, медресе Мир-и-Араб - очень намоленное место.

Мир-и-Араб. Вид из зарешеченного окна на главный портал медресе. В исламской архитектуре ракурс и угол зрения имеют ключевое значение, а расположение каждой арки, окна или дверного проема тщательно спланировано с учетом открывающегося с их помощью вида. Данный ракурс вызывает много ассоциаций... у меня, к примеру, такую - из поэм Руми: «Из сидящих в темнице узников один видит решетку, другой - звездное небо».

Дервиши Накшбанди при советской власти тоже вынуждены были скрывать свою принадлежность к ордену. Тем не менее, они не прекращали работу и собирались тайно, так что даже соседи могли не знать, что рядом с ними живет суфийский Мастер.

С одним из них, уважаемым в Бухаре человеком, который всю жизнь преподавал в медресе Мир-и-Араб, а в последние годы также является хранителем мемориала Бахауддина Накшбанда, нам удалось встретиться.

Об этой беседе - сухбат я расскажу в следующей заметке.

Минарет мечети Мир-и-Араб, самое высокое строение священной Бухары




...Когда наш дорогой Друг, мастер бухарской миниатюры Давлат Тошев, узнал о том, что мы собираемся встретиться с Хаджи Абдулгафуром, он сказал: «Вы будете у лучшего каллиграфа Бухары».

...Наш узбекский гид, узнав, к кому мы направляемся, сказал: «Устаз Хаджи Абдулгафур - один из самых уважаемых людей в городе, ученый, ведущий преподаватель медресе Мир-и-Араб и хранитель мемориала Бахауддина Накшбанда». Уважительное обращение устаз («старец, наставник») в Узбекистане используют для обращения к религиозным учителям, а титул «Хаджи» ставят перед именами людей, совершивших паломничество – хадж – в Мекку.

...Человек, который устроил эту встречу по нашей просьбе, назвал Хаджи Абдулгафура суфием Накшбанди и народным целителем.

...Один из наших товарищей, пока мы ехали на встречу с Хаджи Абдулгафуром, вспомнил, что слышал о нем как о писателе и когда-то читал его книгу о практиках Накшбанди.

Трудно было поверить, что все из вышеперечисленного может относиться к одному человеку, но все оказалось именно так – наш гостеприимный хозяин Хаджи Абдулгафур Раззак Бухари был всем этим, и еще много чем, что трудно передать словами... но все же попытаюсь.

Хаджи Абдулгафуру довелось родиться в семье с очень сильными духовными традициями. К его деду, прославленному мастеру-меднику по имени Усто Остон, за советом и наставлениями приходила вся Бухара. Бабушка, получившая классическое образование, наизусть знала стихи Хафиза, Навои, Бедиля, Фузули. В их доме каждую неделю собирались мудрейшие люди Бухары. По словам Абдулгафура, их беседы о вере, священных книгах, каллиграфии, истории, чтения произведений суфийских поэтов, научные диспуты словно впечатались в его память с детства. Он заваривал для старцев чай, выполнял другие мелкие поручения. Естественно, все эти встречи проходили тайно. По одежде собравшихся никто бы не назвал их суфиями. В остальном жизнь Абдулгафура внешне проходила как и у всех его современников: средняя школа, работа в камнерезной мастерской резчиком по мрамору, служба в армии. Поступление в медресе Мир-и-Араб определило судьбу Хаджи Абдулгафура – в последущие три с лишним десятка лет она будет связана с духовным исканием и, затем, наставничеством.

*****

...Итак, мы сидим за чаем в просторной приемной в гостях у Хаджи Абдулгафура, рассматривая прекрасные каллиграфические работы на стенах и старинные предметы на полках стенного шкафа: изящные медные кофейники; сосуды непонятного назначения (в которых, наверное, печатью Соломона запечатывали взбунтовавшихся джиннов); масляные лампады, похожие на лампу Алладина; китайские фарфоровые вазы; расписные узбекские чаши-пиалы и другие диковины.

Наш хозяин выглядит намного моложе своих лет. Он хорошо говорит по-русски (как мы потом узнали, это один из четырех или пяти языков, которыми владеет Хаджи Абдулгафур), держится очень просто, и, видя, что мы немного растеряны и не знаем, с чего начать, улыбается и предлагает сразу задавать вопросы, которые у нас есть.

У меня, как и у моих товарищей, много вопросов, но как-то вот так, с ходу, мы не можем к ним подойти, о чем я, извиняясь, и сообщаю Хаджи. Он не возражает, если мы начнем разговор с общих тем, поскольку о чем бы мы не говорили, важна не столько суть сказанного, сколько сам факт беседы. Что бы ни было сказано словами, между сердцами все равно происходит свой собственный диалог. То, что передается помимо слов, и есть суть суфийской беседы – сухбата, и именно оно является наиболее важным.

Мы начинаем говорить - о разных предметах на полках, о качествах и тонких свойствах разных материалов, которые в них используются, о каллиграфии и ее разных стилях и т.д. Постепенно мы раскрепощаемся и подходим к сути вопросов, которые нас сюда привели.

Наша беседа касалась не только меня, но и моих товарищей, а также во многом вопросов практик, представляющих лишь индивидуальный интерес, но я попытаюсь изложить те части беседы, которые, на мой взгляд, могут быть полезны всем.

В качестве общего посыла, полученного от Хаджи Абдулгафура, я запомнила идею о том, что чрезмерная привязанность к техникам может быть отклонением от прямого пути. Развивается какой-то центр, латифа или способность – ну и пусть развивается (в этом месте он махнул рукой, как бы отпуская нечто) - не нужно питать этим свое эго. Важно помнить, что все техники - инструмент, и смотреть выше их - на Источник.

Один из моих вопросов был о чувстве блаженства и физического удовольствия, непохожего ни на одного известное мне ощущение, которые почти всегда сопровождают мои медитации в последние годы. Для меня было важно знать, не является ли это препятствием или своего рода «медовой завесой». Хаджи Абдулгафур ответил, что и сладость, и горечь приходят от Единого, и если удерживать это в памяти во время зикра, соединяя ощущение блаженства с благодарностью Подателю этого блаженства, оно не принесет вреда.

Другой вопрос, заданный мной, касался особого переживания радости и прямого общения с сущностью Бахауддина Накшбанда, произошедшего в мавзолее святого в Каср-и-Арифан, о котором я писала в одной из предыдущих заметок. Мне было интересно, что скажет Хаджи Абдулгафур как хранитель мемориала Бахауддина Аль-Шаха об этом опыте: посчитает его лишь игрой воображения или чем-то, что следует воспринимать серьезно? Он совершенно серьезно ответил, что святые места как раз и существуют для того, чтобы такой контакт можно было установить, и в моем переживании нет ничего необычного.

Я также поделилась тем, что после посещения мавзолея у меня возникло очень сильное стремление поддерживать связь с Аль-Шахом, и я спросила, может ли такое притяжение к отдельному, даже величайшему, святому стоять на пути к конечной Истине? Не буду ли я пытаться «придать Богу сотоварища»? Хаджи Абдулгафур ответил, что он не видит в этом проблемы, потому что каждый из дервишей, избравший путь того или иного суфийского тариката, идет к Истине именно по стезе, проложенной основателем этого тариката. Для дервишей Накшбанди «дверью» служит сущность Аль-Шаха, его основателя. Робита - установление особой, близкой, связи с сущностью основателя ордена является даже необходимым.

Я спросила, каким образом я могу поддерживать эту связь с Бахауддином? Хаджи посоветовал представлять его сидящим прямо напротив меня (жестом указав точку на расстоянии вытянутой руки), перед тем, как приступить к упражнению или медитации, то есть давать место его Присутствию во время радений.

(Я могу сказать, что действительно стала сосредоточиваться на сущности Аль-Шаха по совету Хаджи Абдулгафура, и это имело воздействие даже более сильное, чем я могла ожидать).

*****

При каждом воспоминании о Хаджи Абдулгафуре меня поглощает чувство благодарности и сущностной признательности за полученный нами дар, который до сих пор кажется мне неожиданно и незаслуженно щедрым. То, что я надеюсь передать – попытка хотя бы частично отдать наш долг Любви, поделившись этим переживанием и умножив его в отражениях других сердец.

Я использую слова «в отражении других сердец» не случайно, не просто как красивый оборот. Нечто, полученное нами в дар, было передано именно так – из сердца в сердце (калб), в буквальном, не переносном, смысле. Хаджи Абдулгафур, отвечая на наши вопросы, разъяснял некоторые особенности упражнений по развитию тонких центов – латаиф, а затем подозвал каждого из нас троих в отдельности и, попросив положить руку на то место на груди, которое Накшбанди ассоциируют с латифой калб (сердце), на задержке дыхания несколько раз сердцем произносил формулу зикра.

Я не могу (и не буду пытаться) объяснить, что именно происходило при такого рода передаче - может быть, она задействовала поля вокруг сердца, может быть, еще что-то. Могу сказать только, что некое электричество там точно присутствовало, потому что, хотя я была совершенно спокойна и даже расслаблена, у меня при последнем (кажется, седьмом) произнесении зикра резко потемнело в глазах и произошел сбой сердечного ритма. (Нет, в комнате не было жарко, и да, я была в добром здравии). Одновременно появились яркие и радиально расходящиеся вспышки света – фотизмы, которые я вижу нередко, но такой интенсивности - почти никогда. Немного закружилась голова, но страшно не было (только хотелось быстрее присесть, чтобы не создавать суеты, если поплохеет). Я поделилась своими ощущениями, но Абдулгафур-джан, с улыбкой наблюдая за мной, только молча кивал.

Наверное, мой низший ум был более всего поражен тем фактом, что без какого-либо физического вмешательства, просто включив меня в поле своего сердца, Хаджи Абдулгафур был способен изменить мою ЭКГ. Разумеется, небольшой сбой ритма был самым незначительным из того, что на самом деле произошло. То, что было передано, усваивалось по мере роста моей способности усвоения в течение последующих месяцев, и продолжается до сих пор. Это проявляется, в частности, в снижении активности некоторых сторон моего низшего «я». Я всегда считала, что требуются долгие годы очистительного страдания, чтобы заставить умолкнуть «змею и павлина».
Оказывается, тебе могут просто дать это – те, чье сердце свободно от таких голосов.

Просто дать - от сердца к сердцу.


Путь нашего маленького каравана, в день рождения Хидра отправившегося странствовать по городам и весям древней Иллирии (ныне государства Босния и Герцеговина), лежал через Сараево, Мостар, Благай, Травник, селения Качуни и Оглавак. Места, которые мы повидали, старинные и отреставрированные теккии, в которых побывали, и, главное, люди, которых встретили, оказали на мою сущность влияние, которое я, без преувеличения, могу назвать трансформирующим.

Суфийские тарикаты, самыми влиятельными из которых были Накшбанди, Халвети, Кадири и Бекташи, появились в Боснии в 15-м веке на волне турецкого влияния, распространившегося по Балканскому полуострову во времена Османской империи. При коммунистическом правительстве Югославии деятельность суфийских орденов, как и следует предположить, была запрещена, а теккии закрыты. Тем не менее, негласно, суфийские группы продолжали существовать. Движение за восстановление их деятельности, начатое в 50-е годы, завершилось успехом в 80-е, когда запрет был, наконец, снят, и дервиши вышли из подполья.

Теккия 15-го века в селении Благай у истока реки Буна.

Принадлежала разным суфийским орденам. Одно из самых мощных природных мест силы, в которых когда-либо была построена суфийская теккия.

Согласно легенде, один из шейхов этой теккии Накшбанди был когда-то странствующим дервишем из Средней Азии. Его учитель надел железную цепь ему на лодыжку и наказал странствовать до тех пор, пока цепь не порвется. В том месте, где оборвется цепь, дервиш должен был остаться навсегда и учить. Когда дервиш достиг этого места, цепь оборвалась, и он остался, впоследствии став шейхом теккии. Его тюрбе (гробница) тоже находится там.


*****

Практики Накшбанди и других орденов, просочившихся в Боснию, были адаптированы пришедшими из Турции и Средней Азии суфийскими шейхами к нуждам и специфике местных жителей. Во всяком случае, таково было объяснение, которое мы получили. Молчаливый зикр Накшбанди, например, на Балканах был заменен литаниями, перемежающимися энергичными дыхательными упражнениями.

Помещение теккии в Качуни

Боснийские дервиши, сохранившие старинные места суфийских собраний и традиционную одежду дервишей - белые тюбетейки у Кадири, малиновые фески и зеленые жилеты с оплечьями у Накшбанди - безоговорочно вверяют свою судьбу шейху, потому что если ученик не научится полностью доверяться учителю, то как может он полностью довериться Богу? Во всех встретившихся мне дервишах в Боснии я отметила присутствие большой внутренней силы и глубокой сердечности при отсутствии склонности к привязанностям или пустого любопытства.

Вход в теккию ордена Кадири, Сараево

Адаб (кодекс поведения) в боснийских тарикатах основан на восточных патриархальных традициях, так что младшие ученики не имеют права даже стоять спиной к старшим ученикам и шейху. Надо сказать, что эти и другие правила, выглядящие для современного западного человека как средневековое мракобесие, вполне органично вписываются в контекст полуевропейской-полуазиатской культуры этой части Балкан.


Так, согласно мусумальманской традиции, женщины, участвующие в зикре, сидят отдельно от мужчин - на специальном балконе, отделенном деревянной решеткой, либо в соседней комнате. Только в одной теккии из тех, в которых мы побывали, женщины и мужчины сидели в одном помещении. Это была халка тариката Накшбанди в селении Качуни, в помещении при теккии которых мы провели несколько дней, и о шейхе которой мне хотелось бы сказать несколько слов.


«ТЕРК-И-ДУНЬЯ, ТЕРК-И-УКБА, ТЕРК-И-ТЕРК»


Боснийские дервиши используют веру и отказ от самости (фана) как основной метод на Пути. В разговоре с нами шейх Накшбанди объяснил нам значение вышеприведенной фразы на турецком: терк-и-дунья означает отказ этого мира, терк-и-укба - отказ от мира следующего, терк-и-терк - отказ от отказа. Мысли и сердце дервиша не должны быть привязаны ни к тенетам этого мира, ни к надежде на царствие небесное. В конце концов, дервиш отказывается даже от самой основы самости – индивидуального выбора отказываться или принимать. Его воля растворена в воле Бога.


На наш вопрос, делают ли они упражнения, помимо зикра, например, латаиф, был получен ответ, что они знают о них, но не считают важными концентрироваться на развитии центров или других особых способностей. Когда кто-то из учеников видит что-то необычное - цвета или другие свидетельства проснувшегося тонкого восприятия, шейх ему обычно говорит: «Хорошо, двигайся дальше, не застревай на чувстве возбуждения, вызванного новыми способностями».


При этом в самом конце нашего разговора шейх, периодически во время беседы бросавший на нас быстрые и пытливые взгляды, сделал одно замечание, которое было ответом на один важный для меня незаданный вопрос – ответом, который я давно искала. Он сказал: «Люди не осознают, что их душа нуждается в пище и одежде так же, как их тело. Когда душа не получает должного питания, она страдает. Одним из знаков того, что душа получает нужное ей питание, являются сны, в которых человек летает».


ИСЛАМ ДЕРВИША АБДУЛЛЫ


Следы последней гражданской войны все еще видны в Боснии повсюду – изрешеченные пулями стены домов, памятники погибшим, мемориальные доски и красная краска – как кровь - на мостовых в местах, где разорвавшийся снаряд унес людские жизни. Но самые страшные следы войны, как всегда, в сердцах людей.

Один из дервишей Сараево, с которым мы встретились во время зикра в теккии ордена Кадири, рассказал свою историю: во время войны погибла вся его семья, он пошел защищать свой город, был ранен. Дервишем стал уже после войны, и вот уже много лет молится о том, чтобы быть способным принять, простить и отпустить прошлое. Разум его жаждет освободиться от этого гнета, но сердце все еще полно боли и гнева.


Изначальное значение слова «ислам» - «покорность», безусловное принятие воли Бога и своей судьбы, какой бы она ни была. Я поняла, что ничего не знала о подлинном принятии и покорности, пока в селении Оглавак мы не встретили дервиша по имени Абдулла.


Он показывал нам трехсотлетнюю теккию Накшбанди, полностью разрушенную хорватами и восстановленную из пепла после войны точно в таком же виде, в каком она была раньше, так что даже деревянное обрамление ниши-михраба было заново вырезано по старинному образцу.


Абдулла сказал: «Они сослужили нам добрую службу, заставив нас заново отстроить старую теккию». Ни во взгляде его, ни в голосе не было зла или мстительности.

Все существо Абдуллы проникнуто спокойным приятием. Его манера была замечательна отсутствием мелких нервных движений, невольно и беспрестанно производимых нами – обычными людьми с неуспокоенными мыслями и нерешенными внутренними противоречиями. Когда он не двигался, то буквально застывал в неподвижности, твердый, неколебимый, как скала: человек, находящийся в согласии с миром и с собой, пример покорности, ислама. Нам, западным людям, помешанным на личном контроле своей жизни, очень трудно принять идею покорности, потому что для нас покорность ассоциируется с рабством. Встреча с Абдуллой научила меня, что ислам в его коренном, истинном значении – не покорность овцы перед закланием, она - покорность любящего у ног Возлюбленного.


«ЧЕЛОВЕК СЕРДЦА»: СКАЗКА ДЕРВИША ЭССАДА


Пожилой дервиш Эссад, с голубыми глазами, приятными чертами славянского лица и почти седой головой под малиновой турецкой феской, был нашим радушным хозяином в старинной теккии ордена Накшбанди боснийского города Травник.


Он начал с того, что разлил в крохотные, по местному фасону, чашечки великолепный боснийский кофе, приготовленный им загодя в маленькой кухне при теккии, и с поклоном подал каждому из нас, степенно наливая из медного кофейника. Кто-то спросил, можно ли курить, на что получил ответ: «А как же! Как у нас говорят, кофе без сигареты, как мечеть без минарета». Эссад назвал сочетание ощущений от табака и кофе словом кайф - по-боснийскому произнесенным чайф. Сам, впрочем, не курил, как и другие дервиши, которых мы встречали.


Он рассказывал много интересных и полезных вещей, но мне запомнилась и запала в душу одна история, которую я хочу привести здесь, как дар всем нам от наших балканских братьев-дервишей, и которой хочу завершить мои небольшие заметки о нашем караване:


...Когда-то давным давно в одной из восточных земель жил знаменитый ученый. Авторитет его и знания достигли такого величия, что ему был присвоен титул Шейха-уль-Ислам – это означало, что толкования Корана, изданные этим ученым, должны были признаваться всеми рядовыми имамами той страны.


Прошли годы, шейх состарился, и все у него было: и слава, и достижения, и богатство, но почему-то не было ощущения того, что он достиг своего предназначения. Это чувство не давало шейху покоя по ночам, и он решил стал дервишем и попытаться найти смысл жизни в далеких странствиях. Шейх раздал все свое имущество бедным, потому как ничего из земных вещей не должно обременять нищего дервиша, и отправился в путь - в одну, пользующуюся широкой известностью, суфийскую ханаку в Египте.


Он повидал много городов и стран. Однажды, зайдя в мечеть одного из поселений, мимо которого лежал его путь, шейх, ставший теперь простым дервишем, услышал проповедь местного имама. Слова имама, обращенные к деревенским жителям, были до смешного детскими и примитивными. Да и сам имам, как показалось шейху, вел себя, как малое дитя, а его толкования Корана в глазах ученого были ни чем иным, как ересью. Когда возмущение в груди шейха достигло точки кипения, имам неожиданно резко обернулся к нему и закричал: «Вот еще не хватало, чтоб ты указывал мне, как учить моих людей! Убирайся отсюда немедленно, чтобы и духу твоего здесь не было!..»


Вне себя от гнева, шейх поднялся и не останавливаясь, покинул эту страну.

В трудностях и скитаниях он провел много лет, и, наконец, достиг знаменитой ханаки египетского Учителя суфиев, долгожданную цель своих странствий. Учитель позволил ему остаться в ханаке на некоторое время. Шейху-дервишу все там очень нравилось – и упражнения, и высокодуховные беседы, и образованность самого Учителя и других учеников. Он захотел остаться там навсегда, и попросил Учителя суфиев принять его в ученики. Однако лицо Учителя сделалось печальным, когда он сказал:

«К сожалению, я не могу учить тебя. Ты слишком стар и сверх меры закоснел в рассудочности, поэтому учить тебя так же трудно, как выбивать узор (накш) на твердом камне. Я – чеканщик, могу работать только с податливым, гибким материалом, а тебе нужен каменщик».


Шейх-дервиш спросил, есть ли у него надежда найти такого учителя.

«Есть только один человек, способный помочь тебе, но он живет далеко отсюда», - и Учитель назвал имя этого человека. Им оказался тот самый имам, который выгнал шейха из мечети!


Сбитый с толку и в расстроенных чувствах, шейх-дервиш покинул Египет. После трудной внутренней борьбы он решил искать имама. Когда, через долгие месяцы, шейх, наконец, достиг того места, где встретил его когда-то, то оказалось, что имам уже умер.


В отчаянии шейх-дервиш побрел на кладбище и упал на могилу имама. Чаяния, надежды, многолетний поиск – все было погребено вместе с имамом. Единственный человек, который мог помочь дервишу, в безмолвии лежал под землей. Последние силы покинули шейха, и ему показалось, что он тоже умер....


В этот момент бездыханному шейху явился покойный имам. Святой растворил что-то, как створки, в его груди, и шейх почувствовал, что сердце его ожило, и что до этого оно никогда не было по-настоящему живым.


Он поднялся с могилы и отправился домой, потому что ничего больше не нужно было искать.


...Этот маленький караван должен был случиться два года назад, не будь наши тогдашние планы безжалостно смяты пандемией. Но вот небесные порталы открылись, и мы - в Болгарии. К сожалению, на этот раз - в сильно поредевшем составе из-за известных событий в странах, откуда не смогли приехать наши Друзья, храни и береги вас всех Господь.

Вид с холма, где расположена теккия Кидемли-Баба 16-го века (с.Омарчево)

Итак, нас четверо, включая обычного водителя и необычного Водителя – брата Вейсела Байрама из общины болгарских дервишей Бекташи, и из Софии мы отправляемся по городам и весям бывшей восточной Румелии – когда-то балканских владений Османской империи. Мои беспокойства по поводу коммуникации были напрасны: оказалось, что наш Проводник прекрасно говорит по-русски; да и нам из болгарской речи извлечь смысл вполне по силам. В общем, к обоюдной радости - есть контакт!

С Вейселом после посещения теккии Кидемли-Баба. Эту теккию (место, где жили дервиши, и где находится мавзолей суфия Кидемли-Баба) сейчас восстанавливают из полуразрушенного состояния, а Вейсел координирует этот процесс. Мы посетили Кидемли-Баба как часть паломничества по суфийским местам Болгарии, когда-то соединенными в единую энергетическую сеть, и помолились за ее скорейшее возрождение. Хотя нас было всего двое дервишей, на деле участвующих в этом путешествии было гораздо больше, ибо не сказал ли Руми: «Когда вы видите двух суфиев вместе, вы видите сразу и двух, и двадцать тысяч»?

Вейсел Байрам принадлежит к общине алевитов – тюркоязычных выходцев из Анатолии, Персии и Азербайджана, расселившихся в юго-восточной Болгарии в 13-16 веках. Алевитами эту уникальную конфессию называют ученые; сами же себя они чаще называют кызылбаш – «красные головы».


Название произошло от цвета головных уборов, которые когда-то носили представители этого духовно-рыцарского сообщества, напоминающего по сути орден тамплиеров. Красных лент на шапках у болгарских кызылбашей давно нет, да и ритуальную одежду они больше не носят (только женщины на некоторых церемониях). Как сказал Вейсел, «одежда – это внешнее, а мы считаем важным не внешность, но то, что у человека внутри», при этом вспомнив румелийских дервишей-абдалов старых времен, которые, бывало, ходили вообще без одежды. Но брить бороду и отпускать длинные усы у алевитских мужей по-прежнему принято. Также осталось требование обязательного ношения головного убора для мужчин, особенно в святых местах. Из уважения к местным традициям я тоже надевала платок в теккиях (хотя если бы я этого не делала, по-моему, тоже бы никто не осудил – Болгария все же не Ближний Восток).

Наш Проводник Вейсел Байрам.

Фото и сведения о нем помещаются с его разрешения.

Кызылбаши – давно не воинский орден, а обычные сельские общины, хотя в последние годы многие из молодых людей подались в город. Сохранилась у кызылбашей и глубокая приверженность суфийскому учению, ибо каждый из них, по сути, вступает на этот путь с самого рождения. Во время каравана мы проезжали через алевитские селения, все жители которых – дервиши. Духовным центром таких сообществ служит теккия, где, как правило, по вторникам и четвергам проводятся радения, а по праздникам собирается вся община, от мала до велика. В комплекс теккии обычно входит мавзолей одного или более суфийских святых, учивших в этих местах (об этих уникальных семиугольных строениях я написала отдельно здесь).


Главой общины – и мирской, и духовной – является избранный ее членами дервиш старшего поколения, которого называют Баба – «отец». В древности и средневековье такая форма духовных сообществ была повсеместной, однако я даже не могла предположить, что в сердце Европы все еще можно встретить селения, где в одно и то же время дня все жители, как единый организм, произносят молитвенную формулу, данную им духовным водителем.

Слева вверху: недавно восстановленная теккия Эльмаль-Бабы недалеко от алевитского села Биволяне в окрестностях Момчилграда. Справа вверху: Баба Эдем, глава общины, почти все время говоривший с нами притчами, значения большинства которых мы так и не поняли. Внизу: мечеть и сад при теккии Эльмаль-Бабы.

Как пишет Идрис Шах в книге «Суфии», семь главных суфийских Путей – тарикатов - берут свое начало от Пророка Мухаммада ﷺ и трех его соратников – Али ибн Абу-Талиба, Абу Бакра и Абдул-Азиза из Мекки. Каждый из современных дервишей связан линией преемственности как минимум с одним индивидуумом из этой священной четверицы. (Отметим числа четыре и семь: мы будем часто встречать этот нумерологический символизм, говоря о кызылбашах). Алевиты относят свою духовную преемственность (бараку) к Али, двоюродному брату и зятю Пророка ﷺ, и во всех их теккиях можно увидеть изображения Али или каллиграфический иероглиф льва – символа Али.


Кроме того, большинство современных алевитов – дервиши ордена Бекташи, следующие тарикату (Пути) суфийского Мастера Хаджи Бекташа, учившего в Анатолии в 13-м веке. Считается, что суфийская барака (благодать) была передана Хаджи Бекташу через линию преемственности тюркского суфия Ахмада Ясави.

Изображения Али и Хаджи Бекташа в теккии Эльмаль-Бабы. Дервиши Бекташи считают Пророка Мухаммада и его двоюродного брата Али воплощениями двух из ипостасей триединого Света. Мухаммад представляет пророческую линию Учения, открытую всем верующим, тогда как Али дает начало эзотерической или тайной части Учения, передающейся через посвященных. Оба святых были потомками авраамического рода, «генетического древа пророков», члены которого не раз в истории являлись передатчиками не только сакральных знаний, но и тонкой преобразующей силы, благодати или, как говорят суфии, бараки. Мы не можем сказать почти ничего о природе триединого Света – познаваем он или нет, равно как и о тайне его воплощения - поскольку он выше человеческого постижения.

Учение алевитов и Бекташи является уникальным: его нельзя отнести ни к одной из существующих религий, хотя оно включает элементы, узнаваемые не только мусульманами и христианами, но даже буддистами и последователями шаманистских традиций. Например, у алевитов есть церемония, схожая с евхаристией с принятием трех ритуальных чаш вина, а также обряд, напоминающий крещение водой. Как и любая суфийская Школа, Бекташи использовали принцип «время, место, люди» для проекции мистического учения в Анатолии, где население было достаточно разнородным; одна часть его следовала исламской религии, другая – учению Христа, третья - тюркским языческим верованиям и т.д.


Идрис Шах в книге «Путь суфиев» пишет: «Когда Бекташи стали использовать символизм числа двенадцать и, подобно Ибн-Араби и Руми, вводить элементы христианского мифа как важную часть своего учения, многие полагали (и до сих пор полагают), что они пытались извлечь пользу из наличия большого количества христианского населения, оставшегося без духовного водительства. Такое предположение, однако, следует поверять утверждением суфиев, что христианские формулировки, как и многие другие, содержат ценные озарения, которые при определенных условиях могут быть применены в деле развития человека».

Слева: рельеф на стене теккии Демир-Баба в Свештари, состоящий из трех элементов, символизирующих священную Троицу, в центре которого находится розетка с двенадцатью лепестками. Справа: элементы надгробий дервишей Бекташи в форме шапок с двенадцатью клиньями.

Мусульмане считают Бекташи скрытыми христианами, христиане – мусульманами, тогда как сами Бекташи не особо одержимы вопросами религиозной идентичности. Ни разу среди алевитов нам не пришлось участвовать в чем-то, хотя бы отдаленно напоминающем диспут о символах веры. Кызылбаши терпимы ко всем путям, хотя осознают, что идут своим собственным, уникальным маршрутом к вере и истине, в духе того, что писал Руми:


Что делать мне, о правоверные? Не знаю я, кто я такой.

Не христианин я, не иудей, не парс, не мусульманин.

Не от востока я, ни от запада...


...Равно как и в полном согласии с тем, что сказал Омар Хайям:


Всякая клика придумывает теории обо мне,

А я – свой собственный. Я есть то, что я есть.


Алевиты Бекташи, с которыми мне довелось общаться, есть то, что они есть: искатели Реальности, стоящей за любыми формулировками.

В оконных нишах теккии Ак-Язылы-Баба в Оброчиште помещены символы Бекташи, а в другой нише – христианские иконы. У двух конфессий нет споров относительно этого святого места – туда открыта дверь всем страждущим любой веры. То, что является предметом ожесточенного противостояния ортодоксальных общин, не представляет никакой проблемы для суфиев. Бог – един, но путей к нему столько, сколько сердец.

Сообщества Бекташи могли образовываться как монашеские или рыцарские ордена, что, хотя и редкость, вовсе не являлось исключением среди суфийских Школ, принимавших за свою историю всевозможные облики. У суфийской Школы вообще нет и не может быть «стандартного» образца - она использует ту форму и вид, которые диктуются местными условиями и нуждами суфийской работы.


Когда кызылбашей стали преследовать и истреблять за «еретические» взгляды, те перебрались в Румелию – восточную часть Балкан, где население было более веротерпимым. Здесь они селились главным образом в сельской местности компактными общинами, которые существуют до сих пор в Болгарии, Македонии и Албании, и которые нам довелось повидать.


Хаджи Бекташ был первым среди суфиев, кто поощрял участие женщин в радениях - задолго до того, как большая часть человечества признала равенство полов. Вейсел сказал нам, что в некоторых церемониях он не может принимать участие без жены, так как алевитские традиции придают большое значение балансу мужской и женской энергий. Гармония мужественного и женственного начал всегда присутствуют в литургиях Бекташи. В один из вечеров Вейсел и его друзья пригласили меня на собрание алевитов в поселке Черник в восточной Болгарии, где профессиональные музыканты из Турции исполняли их традиционные псалмы, и где я сделала эту запись.


Я заметила, что многие в зале пели вместе с исполнителями, поскольку знали все эти старинные литании с детства. Вейсел спросил меня, используют ли Накшбанди (дервиши моего ордена) музыку в качестве обучающего инструмента, и я в ответ привела слова основателя ордена Бахауддина Накшбанда, который сказал: «Мы не используем музыку, но не имеем ничего против ее использования другими». Это высказывание Вейселу понравилось.


В музыке и речитативах алевитских литургий часто используются рифмы и ритмы, основанные на четверке и семерке, о значении которых в учении Бекташи мы уже упоминали ранее. Как и суфии других орденов, ставшие преемниками древнейшего Знания, они считают эти числа лежащими в основе проявленного мира, а также в основе скрытой иерархии Традиции. «Управляется мир Четырьмя и Семью», - писал Омар Хайям, отмечая тот факт, что материальная Вселенная создана в четверицах, состоящих из двух дополняющих друг друга пар противоположностей, а любое законченное целое рождается и существует как семиричность (октава).

Слева: узор на основе Четверицы на внутренней стороне купола теккии Ак-Язылы-Баба в Оброчиште. Справа: семиричный символ, выбитый на камне в теккии Демир-Баба в Свештари в 16-м веке – вариант бекташийской «эннеаграммы». (Красные линии нанесены мной, поскольку на фотографии рисунок виден очень нечетко, он почти стерся от времени).

Отражение данного символизма можно найти повсеместно в ритуальных предметах кызылбашей: например, в этом подсвечнике, изготовленном из ветви дерева с четырьмя естественными ответвлениями:

Подсвечник из мавзолея, где похоронен последний болгарский дервиш-затворник Хайдар Джамиль-Баба недалеко от г.Тутракан

По обычаю, радения Бекташи начинаются с зажигания свечи в светильнике, четыре ножки которого напоминают о Четверице Творения, а также о четырех кутбах – столпах суфийского Учения, воплощенных на земле в каждой данной эпохе. Символизм четверки присутствует и в украшении деревянных посохов или тростей, которые часто использовали Бекташи. Четыре кольца, расположенные на разных расстояниях друг от друга на этом посохе дервиша-отшельника, жившего недалеко от Тутракана в 60-х годах прошлого века, олицетворяют четыре круга человечества по учению Хаджи Бекташа: шариат, тарикат, ма’рифат и хакикат.

Первый круг человечества – шариат. Это самый внешний, экзотерический круг; он охватывает людей, следующих законам, правилам морали и религиозным заповедям, исповедуемым из страха наказания либо надежды на награду в этой или загробной жизни. В то же время низшая природа, подсознание людей шариата могут так и остаться подавленными и нетрансформированными светом.


Для того, чтобы очистить и преобразить ее, человек должен встать на путь обучения в Школе – тарикат (от тарик – Путь), где искатели-дервиши следуют указаниям Учителя и предписанным им конкретным практикам, до тех пор, пока с их самостью не произойдут качественные изменения. Данные Мастером упражнения могут быть схожими с религиозными обрядами, а могут не иметь с ними ничего общего.

Когда внутреннее «Я» ученика преобразилось, как в алхимической реторте, он встречает свое Присутствие или Водителя, благодаря чему ему становится доступным прямое знание, постигаемое без книг и инструкций. Эту стадию Бекташи называли ма’рифат или гнозис, а тех, кто достиг его – Познавшими или Арифами.


Самый внутренний и эзотерический из кругов называется хакикат – от хакк, Истина. О качестве существования тех, кто его достигает, очень мало может быть сказано словами, за исключением того, что сознание такого индивидуума растворяется в Высшем Разуме, и он становится исполнителем Божественной воли, утратив побуждения самости.


Об одном из таких суфийских святых по имени Отман Баба, странствующем и учившем в болгарских землях в 14-15-м веках, пойдет речь в следующей теме.





Я есмь тот, кто отзывается на зов страждущих,

Кто утоляет жажду жаждущих,

Кто исцеляет болящих.

Я есмь Божья длань, сильная и могучая,

Я есмь Божья тайна.


Отман Баба


То, что привлекает людей к суфийскому Мастеру, имеет природу магнита, хотя сами искатели могут объяснять это притяжение какими угодно причинами. Суфийская работа производит нечто, сравнимое с центростремительной или магнетической силой, притягивающей подобное себе отовсюду. Центром действия такой силы в каждом данном времени и месте служит человек, которого называют кутб-аз-заман – «Столп, Полюс или Магнит Века».


Суфийский Мастер 15-го века Отман Баба был таким магнетическим центром суфийской работы на большой территории восточных земель Османской империи, и главная его деятельность в течение трех десятков лет была сосредоточена на территории нынешней Болгарии. Отман Баба осознавал свое место и предназначение, что отражено в его словах последователям: «Мою мистическую сущность никогда не постичь султанам, а когда вы постигните ее, то узрите железный прут от земли до неба».Символом «железного прута» представлена суть функции Отмана Бабы как оси, вокруг которой формировался центростремительный вихрь суфийского усилия в том веке, в том месте.


Этот человек был целителем, чудотворцем и изгоем. Он мог возвести на трон монарха и способствовать победе в сражении, а мог наслать катаклизмы на его столицу или незримо встать на стороне врага в бою – в зависимости от того, каким было Божественное указание. Иногда Отмана Бабу приглашали во дворцы для совета, а иногда бросали в темницу, намереваясь предать казни; бывало, ему жаловали целые стада в дар, а бывало, держали в рабстве как бродягу. Такова была необычайная жизнь этого Мастера, отраженная в житии, составленном спустя пять лет после его смерти преданным учеником по имени Кючюк Абдал, сопровождавшим Учителя в многолетних скитаниях.

Наша маленькая группа рядом с теккией – мавзолеем Отмана Бабы в болгарском селе Текето недалеко от г.Хасково.

В Писании говорится, что нет пророков в своем отечестве: и Отман Баба был учителем издалека. Его настоящее имя было Хусам Шах; прозвище Отман («осман») он взял позже, чтобы подчеркнуть свое влияние на османского султана Мехмеда II, об отношениях с которым пойдет речь далее. Отман Баба говорил на огузском наречии туркменского языка, а его акцент указывал на то, что он мог происходить из азербайджанских земель или из Хорасана. Кючюк Абдал указывает датой рождения своего Учителя 1378 год. Если эти сведения верны, то святой прожил около 100 лет, перейдя в лучший мир в 1478 году. Согласно описаниям, суфий был высокого роста, мощного телосложения, широкоплечий, с красноватым лицом и «пестрыми глазами», что бы последнее ни означало.


В молодости Хусам Шах имел контакт с суфиями в турецкой Анатолии и даже пробыл некоторое время в теккии Хаджи Бекташа, но затем направился на запад и провел остаток жизни в странствиях по восточным Балканам. Так поступали многие суфийские Мастера, отвечая на призыв силы, предписывающей им отправляться в определенное место, где она нуждалась в усилении.

Конак Отмана Бабы недалеко от селения Текето. Камнем обозначено предположительное место, где он останавливался во время своих странствий, либо где находилась его последняя обитель. Рядом с этим местом дервиши Бекташи устраивают ежегодный праздник в честь святого.

У Отмана Бабы никогда не было постоянного места жительства, и даже когда состоятельные люди предлагали построить для него и его последователей теккию, тот отказывался. При этом Кючюк Абдал пишет, что Учитель его мог появиться мгновенно в неожиданном месте как бы ниоткуда, особенно когда в нем была острая нужда, и исчезнуть так же внезапно. На зиму он с учениками обычно останавливался в теплых краях поближе к Варне, а в остальное время странствовал по всей Болгарии, живя в шалашах и пещерах, под кронами деревьев, а порой и прямо под открытым небом. Когда его спрашивали, почему он живет в лесу, питаясь, как звери, ягодами и листьями, и пьет грязную воду, Отман Баба ответил, что в природе у Всевышнего нет ничего нечистого, и что всякое пропитание, которое Господь посылает – достойно.

Как и многие суфии по-настоящему высоких ступеней, Отман Баба выбрал наиболее трудный из путей, «путь порицания», бросая вызов клерикальному духовенству и говоря правду власть имущим, включая самого султана Мехмеда II, что часто навлекало на Отмана Бабу преследования и гонения. Такой образ действия был характерен для маламати – дервишей, вызывающих упреки и осуждение окружающих. Название маламати происходит от арабского маламат, что означает «порицание». Считается, что начало традиции маламати положил хорасанский Мастер Байазид Бистами, однажды сказавший, что достиг Реализации благодаря тому, что использовал возможности, скрытые в поощрении и в порицании, как равноценные.


Возможно, на путь маламати Хусам Шах встал еще во время своего пребывания в теккии Хаджи Бекташа. По одной из легенд, он хотел зайти вовнутрь «Дома Учителя», не сняв сапог, но дервиши преградили ему путь. Тогда Отман Баба так сильно надавил сапогами на пол кухни обители, что там остались отпечатки его следов. Таким образом был преподан урок следовавшим букве правил, но не их сути.


Путь Отмана Бабы и его последователей был путем аскетов, отказывающихся от удобств обычной жизни и готовых к любым испытаниям. В Средней Азии, Иране и Турции такие странствующие дервиши были известны как каландары. Облаченных в шкуры и обритых наголо, многие считали их не иначе как бродягами или безумцами, изгоняя из городов и селений. Знающие же называли их абдалы – преображенные или ашики – влюбленные в Бога.

Каландары (абдалы).

Рисунки средневековых европейских художников

(с сайта нашего Друга Санджара darvishi.ru)

Целью абдалов было преображение самости (которую суфии называют нафс) через терпение, преодоление алчности и гордыни. Кючюк Абдал пишет, что на начальном этапе обучения ученик является рабом страстей и старается удовлетворить все свои желания. На второй стадии он уже свободен от желаний, но все еще принимает то, что ему дается. Достигший абдал уже не желает и не принимает ничего мирского – подобно тому, как обычный человек, повзрослев, становится равнодушен к детским игрушкам. Известно, что Отман Баба либо отказывался от любых подарков, кроме еды, либо тут же раздавал все полученное. Он не имел ничего, кроме рубища и шапки с семью клиньями, c которой связана одна история.


Обычно Бекташи носили шапки с двенадцатью клиньями, и у Отмана Бабы поначалу был такой головной убор. Но однажды он решил померяться силами с дервишем, слывшим чудотворцем, и победил его. Побежденный в гневе схватил шапку Отмана Бабы, обвинив его в колдовстве, и вырвал из нее пять клиньев, оставив лишь семь. Так и повелось: и сам Отман Баба, и все его ученики, а впоследствии и другие дервиши-алевиты Болгарии стали носить шапки с семью клиньями.

Слева: обычная шапка Бекташи с двенадцатью клиньями.

Справа: старинная деревянная подставка в форме шапки Отмана Бабы с семью клиньями, которая в последнее время использовалась в теккии, по-видимому, в качестве подсвечника.

Последователи Отман Бабы бросали вызов святошам-улемам, творящим идола из ритуальности. Абдалы не соблюдали намаз, но считали главным предание себя Богу без остатка, когда все существование человека становится безмолвной молитвой. В таком случае искатель, считал Отман Баба, мог надеяться на постижение сути Писания – результат чуда, откровения свыше, которое не может быть «заработанным» механическим бормотанием молитв, а даруется как озарение.


Несмотря на все свои знания и ученость, говорил Отман Баба, люди буквы стонут и жалуются, сталкиваясь с испытаниями, посланные Богом для их очищения. Таким образом, они пойманы в порочном круге, где неприятие Божественной воли лишает их возможности открыться Божественной любви. Бог кого любит, того испытывает. Отказываясь принять второе, человек лишает себя и первого...


...Здесь необходимо сделать отступление и пояснить, что Путь аскезы, хотя он и использовался некоторыми суфийскими тарикатами в определенных исторических условиях, вовсе не является исключительным. Большинство дервишей жили и живут «в миру, но не от мира»: они не отвергают ни собственности, ни близких отношений, но отрешаются от ПРИВЯЗАННОСТИ к этим вещам. Все, что человек желает более, чем Бога, будет для него источником трудных уроков. Владеть всем и оставаться непривязанным ни к чему, кроме Создателя всего – задача намного более сложная, чем полный уход от мира...


...С другой стороны, ученик, вступающий на путь абдала, узнает сладость Божественной любви, которая заставляет все мирские влечения поблекнуть. Вначале он узнает ее через своего Мастера, уже пребывающего в любви Бога. По мере того, как искатель становится вали – другом Бога, говорил Отман Баба, он все более и более чувствует высшую взаимность непосредственно, как если бы Создатель стал его Возлюбленным. Эта любовь – не воображаемая, а более реальная, чем что-либо, когда-то испытанное человеком. На данном этапе абдал понимает, что все трудности и испытания Пути были оправданы, а цена перенесенных страданий и лишений не сравнима с сокровищем, которое ему даровали.

Изображение Али, двоюродного брата Пророка Мухаммада в теккии Отмана Бабы. Абдалы почитали Али как одно из двух проявлений, «ветвей» трансцендентного Света Мухаммада. В то время как Мухаммад был воплощением пророческой ветви, ставшей источником новой религии, Али положил начало древу авлия (авлия - множественное число от вали – друг Бога, связанный с Творцом прямой мистической связью и не нуждающийся в духовных пастырях-посредниках). Все авлия, друзья Бога, связаны между собой в единое целое, которое, в свою очередь, является частью Невидимого Старца, управляющего делами мира. Эта верховная иерархия, пребывающая и в физических воплощениях, и за их пределами, наблюдает за событиями в мире, помогает нуждающимся и ищущим Бога.

Дервиши Отмана Бабы считали, что происходящее с ними – не столько результат их свободного выбора, сколько проявление предначертания свыше, а значит, нужно принимать все, что дается судьбой. Даже когда события кажутся тяжелым испытанием, в них есть скрытый смысл в более широком контексте.


Однажды во время своих странствий, рассказывает Кючюк Абдал, Отман Баба был принят за нищего бродягу и продан в рабство. Когда его нашел и спас один из дервишей, Отман Баба сказал ему, что не случайно попал именно в эту семью, и что служа у них, он пытался исподволь наставлять их. В другом происшествии, когда Отман Баба и его абдалы были схвачены по обвинению в ереси и препровождены в Стамбул, Отман Баба заметил, что не конвоиры сопровождали их, а он сам был конвоиром, направлявшим свою группу, чтобы свершилось предназначенное. Бог, и никто иной, принимает решения, а узник или конвоиры исполняют свою роли согласно высшему предписанию.


Обычные человеческие существа, по словам Отмана Бабы, получают знания посредством рассудочного ума – илм-аль-йакин. Дар интеллекта, данный человечеству, не следует принижать, поскольку именно он приводит человека к воротам дервишеской обители и поощряет встать на путь исканий.

Дервиш-каландар. Рисунок 17-го века (иллюстрация с сайта darvishi.ru)

Однако рассудок не в силах проникнуть в тайны Бога. Дервиш, углубляющийся в путешествие в неизвестное, постигает мир уже совершенно по-иному - через открывшиеся в нем сверхчувственные органы восприятия, айн-аль-йакин (айн буквально означает «око»). Интеллект ему в этом не только не помогает, но зачастую даже становится помехой, поэтому усилия Учителя на этой стадии часто направлены на подавление излишней рассудочности в ученике.


Когда искатель становится другом Бога – вали, он получает прямое знание обо всем – хакк-аль-йакин, и это знание равно Божьему знанию. Как говорил Отман Баба, все тело и все существо вали становятся подобным одному всевидящему и всеведающему оку, однако он далеко не всегда стремится перевести это знание в слова.


В сердце абдала поселяется свет, благодаря которому он в силах мгновенно отличать истину от лжи и узнавать будущее, считывая записи тайной Небесной Скрижали, о которой говорится в Коране как о хранилище, содержащем сведения обо всем, что было, есть и будет.


Не поймешь, не пригубив экстаза вина,

Что озера, моря, океан – суть одно.

Не поймешь, не прочтя книг Творца письмена,

Что писатель, перо и рука – суть одно.

(Кул Хусейн, поэт ордена Бекташи, 17 в.)

Каландар, предсказывающий судьбу женщины.

Европейская гравюра (иллюстрация с сайта darvishi.ru)

В качестве примера всеведения Отмана Бабы можно привести случай, произошедший с султаном Мехмедом II в Константинополе. Переодетый обычным горожанином, султан зашел в теккию, где в то время находился Отман Баба. Суфий при помощи внутреннего видения распознал султана, но не стал его выдавать, а подойдя, спросил: «Отвечай быстро, кто есть Отман (осман) – ты или я?» Мехмед ответил: «Не я, но ты, отец». Тогда Отман Баба сказал: «Береги себя. Верь, что Отман – это я, а ты – мой сын».


Отман Баба говорил о себе: «Я есмь Адам, Моисей, Иисус, Мухаммад и Али».Он утверждал, что приходил в этот мир вновь и вновь в течение сотен тысяч лет. Это было сказано вовсе не в смысле идей реинкарнации, как ошибочно понимали некоторые, но в том же ключе, что и восклицание суфия-мученика Мансура Аль-Халладжа «Я есмь Истина». У преображенного суфия не остается хотений – ни духовных, ни материальных, кроме жажды слияния с Источником всего. Когда суфий говорит, как Отман Баба, что «в его халате живет Бог», он не имеет в виду, что ему следует поклоняться, но напротив, что самость его растворилась в высшем, как капля перестает существовать, попадая в океан. Став ничем, он становится всем. В этом и есть смысл парадоксального выражения суфиев «умри до смерти».


Индивидуум, чье сознание слилось с сознанием Создателя, становится единым и со всеми святыми, пророками и авлия, как свет свечи исчезает, сливаясь с пламенем огня. Об этом писал поэт-каландар, писавший под именем Кул Хусейн:


Коль дела твои тайны, а мысли чисты,

Коль наполнено сердце любовным вином,

Коль предался Творцу всем нутром своим ты,

То авлия, святые, Али – суть одно.


В таком же контексте следует понимать следующую историю:


Однажды Отман Баба пришел в город, где в храме горел светильник, зажженный, по преданию, еще самим Сары Салтуком – суфийским Мастером 13-го века, предшественником Отмана Бабы, который также учил на Балканах и в Крыму. Одним взглядом Отман Баба погасил светильник, сказав свидетелям данного события: «Тот, кто зажег это светильник - Сары Салтук - и наиглавный во Вселенной есмь Я».

Вход в теккию Отмана Бабы

Человек, достигший Реализации, способен войти в состояние слияния не только с высшим разумом, но и с сознанием любого из его творений, включая людей. Отман Баба утверждал, что управлял Османской империей через султана Мехмеда II, видя его глазами, слыша его ушами и ведя беседы через него.


В одном из эпизодов жития рассказывается, что когда Отман Баба и Мехмед беседовали на духовные темы, и им принесли еду, султан стал есть, а Отман Баба не стал. Через некоторое время Мехмед спросил его, почему тот отказывается от пищи, и Учитель ответил, что в еде нет нужды, потому что он утоляет голод через султана. Мехмед понял, что Отман Баба таким образом указал ему на метод, которым Учитель устанавливает связь с избранными учениками.


Отношения султана и Отмана Бабы были, однако, крайне противоречивы. Поначалу между ними установился мистический контакт, больше похожий даже не на связь учителя и ученика, а сына с духовным отцом.


Контакт султана со святым начался с вещего сна, который Мехмед увидел, еще будучи принцем и живя в Анатолии. В сновидении ему явился святой муж, вселявший огромный трепет и почтение, который спросил Мехмеда: «Узнал ли ты меня?» Принц ответил: «Нет, не узнал», и старец промолвил: «В миру зовут меня Хусам Шах, и прибыл я, чтобы сделать тебя падишахом Рума (под Румом в то время подразумевались византийские земли). Когда тебе исполнится 40 лет, я приду к тебе и явлю мою истинную сущность. Если ты распознаешь меня, то будет тебе добро. Если нет, то пожалеешь и погубишь себя».


По-видимому, видение оказало сильное воздействие на султана, о чем говорят последующие события.


Однажды Мехмед со свитой проезжал по Стамбулу, и Осман Баба, преграждая ему дорогу, напрямик спросил его: «Отвечай скорее, ты султан или я?» Посоветовавшись со своим визирем относительно личности спрашивающего, султан ответил: «Ты падишах, и ты тайна Бога, а я вроде помощника таким, как ты, мой отец». Осман Баба сказал: «Ты должен знать, что падишах – я, а не ты».


Отман Баба предсказал Мехмеду неудачу в его походе на Белград в 1456 году и советовал ему отказаться от своих планов, так как они идут против Божьей воли. Поступив вопреки совету святого и действительно потерпев поражение в том сражении, Мехмед поверил в способность своего духовного водителя предвидеть будущее.


Согласно житию Отман Бабы, победа над Константинополем, одержанная султаном Мехмедом, - заслуга святого, который незримо помогал ему в этом. В житии говорится, что в день, когда османская армия захватила Константинополь, Отман Баба, находясь в Велико-Тырново, за сотни верст от места сражения, взобрался на скалу и громко вскричал: «Слава Аллаху, Стамбул взят!», хотя весть об этом никак не могла дойти за такое короткое время.


С другой стороны, Мехмед однажды чуть не предал Отмана Бабу смерти по доносу, полученному от религиозных ученых – улемов, в котором суфия и его учеников обвиняли в ереси и неповиновении властям.


Отман Баба и его абдалы были препровождены стражей в Стамбул, где их заключили в одном из монастырей в ожидании суда. Из-за ужасных условий, в которых их содержали, семеро из абдалов умерли от лишений, и тогда впервые ученики увидели Отмана Бабу плачущим. Он сказал, что сердце его содрогается от жестокости Божьей кары, которую «его сын» Мехмед навлекает на себя потаканием улемам. В то время, когда во дворце султана проводился совет, где решалась жизнь плененных суфиев, Отман Баба сел, прислонившись к кипарисовому дереву, оглядывая окрестности, а затем, обращаясь к страже и посыльным султана, вскричал: «Эй, гнусный люд, чего вы задумали? Коли пожелаем, так и сам султанский дворец опрокинем ему голову и явим сущность свою перед ним».


Сказав это, Отман Баба трижды ударил оземь посохом, и с трех сторон над Стамбулом начали сгущаться черные тучи, из которых на город полил дождь, как в Ноев потоп, а в султанский дворец ударила молния. Мехмед в страхе забился в угол в одной из палат, вознося отчаянные молитвы, но потоки с небес не прекращались. На второй день стихии испуганный правитель собрал совет из визирей, астрологов и мудрецов, и те сказали ему, что если он погубит Отмана Бабу, то и царствию самого султана придет конец. Мехмед принял решение отпустить суфиев, и с тех пор не пытался вступать с ними в противоборство.


Приблизительно за год до своего перехода в лучший мир Отман Баба с последователями поселился в той местности в окрестностях Хасково, где сейчас находится его мавзолей. Это место ему очень понравилось, и он завещал последователям разбить здесь сады и виноградники. По-видимому, так и появилось село Текето, откуда мы начали наше паломничество по суфийским местам Болгарии, рассказ о котором я начала в заметке «В гостях у Бекташи».

Кто возвел мавзолей Отмана Бабы, точно неизвестно, но есть предположение, что его строительство на месте могилы святого началось незадолго после его смерти в 1478 году султаном Мехмедом, а закончено было уже сыном Мехмеда спустя несколько лет.


Перед уходом в лучший мир Отман Баба сказал ученикам:


«Изначально был я тайной и наперед останусь тайной. Никто до меня не проходил моим путем, и вслед за мной никто не пойдет. Не плачьте обо мне, ибо я не умру, но буду жить вечно - и на земле, и на небе».

Гробница Отмана Бабы

Под куполом теккии Отмана Бабы нет ни фресок, ни украшений – только белый цвет. Сидя у гробницы святого и погрузившись в созерцание, я тоже не увидела никаких образов и форм, кроме ослепительно-белого света – того состояния Единства, в котором пребывает душа суфия, вечно живая. Почувствовала только ощущение сладости в солнечном сплетении, которым мое тело иногда отзывается на благость святого места.

Трудно найти в окрестностях Хасково место красивее, чем то, где стоит мавзолей Отмана Бабы. Как и другие теккии Болгарии, он расположен на вершине самого высокого в округе холма, с которого открывается живописный вид на раскинувшиеся вокруг поля и долины.

Прекрасный обзор, однако – не единственная причина, почему теккии и мавзолеи святых устраивались на возвышенностях. В Традиции считалось, что таким образом преобразующая сила – барака – скрытая в святых мощах в намоленном месте, распространяется вокруг. Несколько же таких «передатчиков», расположенных на холмах, образуют распределительную сеть, покрывающую большие пространства. Волны, излучаемые местом духовной силы, невозможно измерить физически, но они существуют.


Заручившись благословением света Отмана Бабы, мы едем дальше, в города и селения, где учили его последователи, румелийские суфии. О секретах их уникальных семиугольных теккий пойдет речь в статье "Храм семи лучей".





...Давно я не езжу в далекие страны в поисках волшебников, которые откроют великие тайны и сотворят во мне чудесные превращения. Я не мастер, не адепт и не преображенный суфий, но у меня есть опыт, прояснивший вне любых сомнений, что «маленькая страна»,где нужноискать Тайну, - в нас самих, и нигде, кроме как. Учителя, мудрые (и порой не очень мудрые) люди, встречающиеся нам в жизненных странствиях, лишь помогают обрести ее.

Роспись свода центра Бекташи в Тиране, Албания

(здесь и далее мои фотографии)

Зачем же тогда отправляюсь я в новые и новые караваны, давно получив от друзей прозвище «бродячий дервиш»? У паломничества, как и у любого важного предприятия, должно быть семь причин - тогда оно будет успешным.


Первая цель, самая простая – познавательная. Она приложима ко всем путешествиям вообще.


Две других цели касаются обучения - как моего собственного, так и людей, разделяющих с нами опыт путешествия. Об этих целях я умолчу, поскольку обсуждение оных не всегда помогает их достижению.


Еще одна причина относится ко времени и месту, куда пролегает наш путь. Определенные области на планете в назначенное время «зовут» к себе группу людей, несущих требуемый им вид энергии. Если происходит нужная смычка, то группа становится свидетелем ряда «чудесных» совпадений и «счастливого» стечения обстоятельств. В наших поездках такое бывает практически всегда.

Вход в центр Бекташи

Еще одна причина касается объектов Традиции, которые мы посещаем, и поддержанию связи между ними, столь необходимой для сохранения их функции как общепланетной сети. Образно говоря, дабы не перевелись на земле цветы, к ним должны стремиться пчелы.


Две из семи целей караванов касаются людей, которые нас принимают, поэтому я рассказываю им о вас, а вам о них, и это помогает создавать между нами всеми особого рода узы - невидимые, но вполне реальные. Так поддерживается общность Традиции.


...В июне 2023 года мы с Друзьями отправились в паломничество по суфийским местам в землях, когда-то звавшихся Румелией: это нынешние Албания, Македония, Болгария и Румыния. С 14-го по 19-й век Балканы были частью Османской империи, и здесь учили и строили свои храмы - теккии суфии Бекташи, связанные линией преемственности с Мастером Хаджи Бекташем (1247–1341) из турецкой Анатолии. По иронии судьбы, в Турции наших дней сообщества Бекташи почти исчезли, а центром деятельности ордена сейчас являются балканские страны.

Памятник Хаджи Бекташу в центре Бекташи

Наш Друг Вейсел Байрам, тюркоязычный алевит-Бекташи из Болгарии, сопровождавший нас в путешествии по болгарским теккиям в 2022-м году, любезно согласился возглавить и эту поездку. Во всех странах, где проходил наш караван, мы встречались с друзьями и знакомыми Вейсела, которых оказалось на удивление много среди сплоченной балканской диаспоры Бекташи-алевитов.

Вейсел в центре Бекташи


БЕКТАШИ АЛБАНИИ


Братство Бекташи в Албании, несмотря на годы притеснений и подпольного положения во времена диктатуры, выжило и сохранило традиционную структуру инициации, созданную еще в 16-м веке. Она состоит из четырех ступеней: мухиб (преданный), дервиш, Баба и Деде-Баба.


Каждая из четырех ступеней требует подготовки в течение не менее трех лет (этот срок близок к периоду испытания ученика в течение тысячи и одной ночи, бытующему в некоторых других орденах). Посвящение в каждый ранг отмечается церемонией инициации с коллективными молитвами, клятвой верности, произносимой посвящаемым, и общим празднованием с жертвоприношением - курбан.

Очаг, использумый во время церемонии курбан

День церемонии посвящения в мухибы становится новым днем рождения ученика и определяет его обязанности и функции в братстве. Начиная с этой степени, он может участвовать в групповых радениях - мейдан. Словом мейдан называют как помещение для собраний внутри теккии, так и сам ритуал коллективных радений, доступный только посвященным членам братства, который проходит там еженедельно, с более торжественными церемониями по случаю праздников.

Слева: вид зала для собраний Бекташи. Справа: внешний вид мухиба. Обязательным атрибутом на собраниях Бекташи для мухиба является только головной убор, в остальном его одежда вполне обычна. (Фото из музея центра Бекташи, Тирана)

Руководит церемонией мейдан либо Баба, либо дервиш. Он входит в мейдан первым, закрывает дверь и готовит пространство для общего радения, произнося личную молитву, в то время как другие ждут перед входом и молятся индивидуально. Затем по очереди входят участники по старшинству (с момента посвящения в братство), после чего самый старший дервиш или мухиб «запечатывает» вход, вступая в зал последним.


В среде албанских суфиев, как и в других странах на Балканах, женщины участвуют в церемонии наравне с мужчинами, и расположение женщин и мужчин в мейдане производится сообразно гармонии мужского и женского начал и принципу равенства полов, традиционно почитаемому в ордене Бекташи.


Следующая после мухиба ступень называется дервиш. Дервиши не могут иметь семью и мирскую профессию; они обязаны жить при теккии. (Во время нашего каравана мы повстречали одного такого дервиша Бекташи, живущего в македонской теккии Тетово, о чем я расскажу в последующих заметках).

Так одеваются дервиши Албании во время торжественных церемоний или приема гостей. Борода – обязательный атрибут дервиша, ее носят также Баба и Деде-Баба.

Вокруг теккий группируются небольшие сообщества Бекташи. Теке или теккия - это место собраний и проживания дервишей Бекташи, которое возглавляет Баба, выбираемый общиной. Баба (ударение на втором слоге) означает «отец». Уровень, охватывающий семь или более теккий, возглавляет Деде-Баба. Деде – предсказуемо - означает «дед». Албания разделена на шесть областей, каждую из которых возглавляет Деде-Баба, а седьмая, отдельная, область включает Северную Македонию и Косово. Во главе всех Бекташи стоит главный лидер, находящийся в главном центре ордена в Тиране, столице Албании.

Церемониальное одеяние и атрибуты Деде-Баба. Баба также обычно одеваются торжественно для официальных мероприятий, когда представляют орден или когда их посещают последователи и ищущие совета.

С центра Бекташи в Тиране и началось наше путешествие по Балканам.

Раскинувшаяся на большом участке земли в живописном месте на фоне зеленых гор, главная теккия албанских суфиев включает в себя, среди прочего, мавзолеи-тюрбе ушедших Учителей, большой зал для собраний и музей.

Зал для собраний поистине грандиозен и наполнен светом, льющимся из двенадцати больших окон. Ни одна из суфийских теккий, которые мне довелось посетить в многочисленных странствиях, не могла бы сравниться с ним по масштабу. Под полусферическим куполом, покоящимся на двенадцати мощных колоннах из темно-зеленого иранского мрамора, могут поместиться, наверное, до полутысячи человек.

Да и весь центр Бекташи, выстроенный несколько лет назад, отделан по высшему стандарту и доступен для посещения паломниками любой веры и даже обычными туристами. Хотя церемонии и сами помещения для молитв - мейдан закрыты для тех, кто не посвящен в орден, в целом теккии Бекташи открыты для всех и каждого, следуя принципам ордена, основанным на веротерпимости и мирного сосуществования со всеми конфессиями. «Бог един», — говорят Бекташи. Каждому посетителю рады и встретят как дорогого гостя. Так в центре Бекташи встретил и нашу группу друг Вейсела, албанский алевит-Бекташи по имени Хусейн.


ХУСЕЙН


Хусейн, прекрасно говоривший по-английски, стал для нас Проводником в течение обоих дней нашего пребывания в Албании. Оказалось, что, кроме родного турецкого, Хусейн также говорит на албанском и македонском, так как родился в северомакедонском городе Тетово. (О суфийской общине Тетово, где мы также побывали, я расскажу чуть позже). Македонский язык очень схож с болгарским, поэтому наш Проводник, как оказалось, немного понимал и русскую речь.

Хусейн родом из алевитской семьи, все члены которой принадлежали к традиции Бекташи как минимум с 17-го века. Мне посчастливилось не раз встречать потомственных суфиев в своих путешествиях, и хотя они выглядят и ведут себя, как обычные люди, они - другие.

Хусейн в тюрбе Сары Салтыка в Круе, Албания

Те, кто, как и я, встал на Путь не столько благодаря, сколько вопреки жизненному укладу своих предков, вынуждены тратить немалые силы, преодолевая в себе инерцию рода – наследие неисчислимых поколений, чья жизнь прошла во сне. Родившиеся в семье суфиев получают своего рода «фору» еще до рождения, приобщаясь к духовной силе, накопленной их предками, и, даже если, повзрослев, они не отличаются изощренным интеллектом или блеском персоны, невозможно не почувствовать тот вес, которым обладает их сущность. Простое пребывание с ними оставляет в душе свет.


Я наблюдала это на примере детей, родившихся у моих Друзей по суфийской Традиции и выросших в ее атмосфере. Отцы и деды уже проделали для них большую и трудную работу, создав хороший задел для потомков. То, чего мы достигаем путем долгой внутренней борьбы и осознанных страданий, дети Традиции имеют уже на старте. Часто им кажутся странными отчаянная жажда и непрестанные поиски подобных нам. Как от той мудрой рыбы из притчи, от них уже не скрыта очевидность истины, что утоляющая жажду вода окружает всех нас повсюду, и нет нужды искать ее где-то там.

Святой источник в центре Бекташи

Хусейн – мухиб общины Бекташи в Тиране, он участвует в радениях-мейдан и следует практикам, которые предписал его Деде-Баба. На вопрос, есть ли у него дети, Хусейн ответил, что он не женат и размышляет над тем, какой Путь ему следует выбрать дальше. Он склонялся к стезе дервиша, встав на которую, мухиб должен отказаться от мирской жизни.


Отношение к нам Хусейна отличалось теми особыми свойствами, которое я не раз отмечала среди балканских дервишей. Они сердечны и радушны при полном отсутствии проявлений сентиментальности, эмоциональной привязчивости или зависимости от вашего мнения. Они не стремятся поучать, но если вы обратитесь к ним за советом, к вашей просьбе отнесутся со всем вниманием, и совет окажется точным и полезным, даже если будет дан не сразу и не так, как вы ожидали. Хотя Бекташи ничего не должны вам, они воспримут нужду, с которой вы пришли к ним, как долг братской любви, и выполнят его с полной отдачей и эффективностью, не боясь никакой работы и никаких усилий, не ожидая ничего взамен - даже благодарности. Все эти редкие свойства приобретаются, когда искатель вместил ту истину, что все, кто встречаются ему на Пути или приходят за помощью – части Единого, представшие перед ним в том или ином облике.

Хусейн на пути в центр Бекташи

Хусейн провел нас по музею Бекташи, показав собранные там исторические реликвии ордена, и ответил на наши многочисленные вопросы. Меня лично больше всего интересовали исторические атрибуты дервишей Бекташи, похожие на волшебные предметы из сказок, способные накапливать, сохранять и в нужный момент передавать чудодейственную силу: таслим-таш - «камни претерпевания» - двенадцатиконечные звезды из нефрита или оникса; головные уборы Бекташи, называемые тадж - «корона»; посохи и трости, чаши-шифа для целительства и многое другое. Ни одна ветвь суфийской Традиции, пожалуй, не уделила столько внимания работе с материальными инструментами, как Бекташи. Мы подробнее поговорим о звезде таслим-таш в последующих заметках.

Атрибуты Бекташи в музее их центра в Тиране: таслим-таш, чаши-шифа, подвески для пояса

Как было сказано, начиная с уровня дервиша, Бекташи дают обет безбрачия, что отличает их от других орденов, где монашеский образ жизни в целом не принят (за исключением временных периодов хилвата - ухода от мира). По словам Вейсела, энергия, которую способны концентрировать посвященные Бекташи высших рангов благодаря воздержанию, на порядок выше того, что доступно обычным последователям учения. Следование известным только посвященным практикам трансмутации половой энергии ведет к накоплению внутренней мощи, которую Бекташи умеют фокусировать в том числе в «предметах силы».


Это одна из причин, по которой мои Друзья в поездках всегда в антикварных лавках ищут и, если есть возможность, приобретают такие редкие артефакты для теккий или для личной работы. Считается, что эти вещи дервишей прошлых веков несут бараку – благодать или трансформирующую силу, и понимающий человек, способный вступить в гармоническое отношение с таким объектом, может извлечь много пользы. (Упреждая возможные вопросы: не существует какого-либо «руководства по эксплуатации» таких объектов, поскольку взаимодействие с ними – не вопрос инструкции).


Действующие Бекташи, однако, не подарят и, тем более, не продадут такой предмет, поскольку их вручает ученику только его наставник, а атрибуты, принадлежавшие ушедшему Мастеру, сохраняются в тюрбе или теккиях. Только по случайному стечению обстоятельств могут магические объекты оказаться у антиквара. Когда суфийский Учитель Омар Али-Шах создавал обучающие группы в Европе в 60-70-х годах прошлого века, он поручил своим ученикам искать предметы силы среди старинных восточных диковин на блошиных рынках и у антикваров, приобретая их для всей группы и возвращая в действие для пользы Традиции.

Суфии Бекташи высших рангов и в наши дни по-прежнему носят традиционный головной убор - тадж - с четырьмя или двенадцатью клиньями, разделенными на четыре части, символизирующий четыре стадии мистического пути (шариат – соблюдение внешней морали и религиозных норм, тарикат – путь суфийского обучения, ма’рифат – постижение Истины через озарение и хакикат – единение с Истиной). Тадж дервиша полностью белый, а Баба и Деде-Баба используют головные уборы белого и зеленого цветов.

В первом ряду - головные уборы (тадж), которые носит Баба

Надгробные камни совершивших переход Бекташи делают в форме головного убора, который суфий носил при жизни – по ним можно определить его ранг.

Надгробия в форме головных уборов Бекташи рядом с Долма Теке в Круе, Албания. Тадж с двенадцатью клиньями отмечает место, где похоронен Баба; камень в форме остроконечной шапки - место упокоения мухиба.

Главной символической фигурой для всех балканских Бекташи, помимо Мастера Хаджи Бекташа, несомненно, является легендарный чудотворец Сары Салтык – бухарский суфий, который, как утверждается, был отправлен Хаджи Бекташем в земли Румелии для укоренения здесь суфийского послания.


К пещере на высокой горе близ албанского городка Круя, где, согласно сказанию, Сары Салтык жил и учил, Хусейн повез нас во второй день нашего балканского каравана.


Об этом рассказывается в следующей заметке.





...Мы начали наше балканское паломничество с мавзолея-тюрбе Сары Салтыка в Круе, Албания, и завершили его в тюрбе Сары Салтыка в Бабадаге, Румыния. Преодолев расстояние более тысячи километров от моря до моря, из Албании через Македонию и Болгарию до самой Румынии, мы ехали по следам одного человека-легенды по имени Сары Салтык.


МЕДНОБОРОДЫЙ ПОСЛАНЕЦ


Те, кто встречался с дервишами в Крыму, Турции или на Балканах, наверняка слыхали о нем - таинственном «меднобородом старце», в 13-м веке принесшем суфийское послание не только на берега Черного моря, но и во все балканские земли.

Почти ничего не известно о нем доподлинно, и все же не было такого народа в Причерноморье и на Балканах, каковой ни считал бы Сары Салтыка своим героем.


Говорят, что родился он в Бухаре или в Анатолии и был светловолосым или рыжеволосым (отсюда и его прозвище: по-тюркски сары значит «желтый»). Говорят, что был Сары Салтык чудотворцем, обладал непреодолимой магнетической силой и мог принимать любой облик, в зависимости от того, с кем имел дело: христиане описывали его как странствующего монаха, проповедующего по Евангелию; суфии ордена Бекташи – как преображенного дервиша-абдала и посланца Мастера Хаджи Бекташа (салтык означает «посол», и этим тюркским словом называли иноземных послов даже на Руси), а в мусульманских летописях его упоминают как борца за веру - гази, хотя Сары Салтык, вероятно, никогда не брал в руки оружия. (Возможно, основой для ратного эпитета послужили свидетельства о том, что Сары Салтык, будучи за тысячи верст от места битвы, мог мысленно перенестись на поле боя и силой своего духа отвести смерть от сражавшихся там воинов).

Памятник Сары Салтыку. Круя, Албания (здесь и далее мои фотографии)

Несомненно одно – он был Божиим человеком превыше любых конфессий, сущностью недюжинного масштаба, чья миссия заключалась в оживлении учения истинной Традиции в Румелии, впоследствии ставшей западными землями Османов.


В нем — сотня ясных солнц, он мудр, но не из книг,

И истины миров он знает напрямик,

Лишь правдою одной тот человек учен,

Неверия и вер – равно превыше он.

(Руми. Божий человек)


Уместить в голове свидетельства о том, что Сары Салтык мог принимать любой облик или учить одновременно в нескольких местах – еще полдела. Как вместить то, что и похоронен старец был сразу в семи местах?


...Согласно легенде, записанной Эвлией Челеби в середине 17-го века, Сары Салтык приказал похоронить его в закрытых гробницах в семи разных тюрбе в Албании, Болгарии, Боснии, Румынии и других местах. Когда же сомневающиеся ученики решили открыть гробницы, в каждой из них они якобы действительно обнаружили его тело.

Кенотаф пещерного храма Сары Салтыка на горе Круя

Конечно, эту легенду (а также аналогичные сказания, например, о семи могилах Ходжи Насреддина) следует читать как метафору, использовавшуюся для описания суфийской техники укоренения учения, при которой создается ряд «домов силы» или точек концентрации.


«Бекташи Албании ... полагают возможным обучение посредством контакта. Согласно этой идее, «течение» знания должно пронизывать все части сообщества, созданного учителем или святым. Течение начинается с круга ближайших учеников, каждый из которых в большей или меньшей степени проникается его благодатью. Те, в свою очередь, передают его своим подопечным или людям, с которыми вступают в контакт. Можно сравнить характер течения этой силы с трансляцией электричества - хотя бы из-за утверждения, что для оптимальной передачи потока благодати и знания оно должно воздействовать на тщательно выбранных людей, и сами такие люди должны быть собраны вокруг определенной «точки концентрации» – места, ряда молитв и т. д. В этом смысле самого учителя и людей, на которых он влияет, можно уподобить организму, возникшему с определенной целью и получающему свое питание от общего действия, исходящего из центра и пронизывающего все целое».

(из статьи «Обучение через контакт» Рустама Хан-Урффа, сборник «Мир суфиев» под редакцией Идриса Шаха)


Святой Сары Салтык использовал благодать или бараку – трансформирующую силу, предоставленную в его распоряжение Мастером Хаджи Бекташем, для создания сети теккий - центров суфийского учения в Восточной Европе и Причерноморье. Символические «гробницы» - тюрбе, созданные после его ухода, и устроенные при них теккии отмечают когда-то основанные им «точки концентрации» учения. Некоторые из них активны до сих пор и несут реальную силу - благодать Сары Салтыка, переданную через поколения его учеников, поэтому фраза святого о том, что в каждой из гробниц действительно находится его тело, имеет реальный смысл... однако слова его не следует понимать буквально.

Вход в пещерный храм Сары Салтыка на горе Круя

Впрочем, тюрбе Сары Салтыка в албанском городке Круя заведомо не было гробницей. Тюрбе устроено там как кенотаф в память о том времени, когда святой, согласно сказанию, жил и учил в пещере на горе Круя. Наш албанский Проводник Хусейн, мухиб ордена Бекташи, повез нас сюда на второй день нашего балканского каравана.


СТАРЕЦ, ПОБЕДИВШИЙ ДРАКОНА


Городок Круя находится в получасе езды от Тираны, у подножия одноименной горы высотой 1176 метров, от которой город и получил свое название. Подобно суфийским городам Бухаре, Фесу и Конье, Круя – поселение, где почти каждая семья веками связана с суфиями. Нам сказали, что в городе 365 святынь ордена Бекташи, но, безусловно, главный объект почитания и место паломничества - теккия и тюрбе Сары Салтыка на горе Круя, основанные в 14-м веке и заново отстроенные в 18-м. По преданию, Сары Салтык некоторое время жил здесь в горной пещере, о чем была сложена местная легенда.


...Однажды на горе Круя поселился дракон, потребовавший, чтобы каждый день один из детей жителей города приносил ему еду, иначе чудище грозилось перекрыть все окрестные реки. Ни один из посланных детей не вернулся из драконьего логова. Наконец, пришел черед идти единственной дочери местного князя. Наполнив корзинку едой, девочка отправилась в путь и на горной тропке встретила старца, который предложил проводить ее к дракону. Старцем оказался Сары Салтык.

Подъем к теккии Сары Салтыка

Когда старик с девочкой достигли вершины горы, Сары Салтык выманил чудище из логова и отрубил ему голову деревянным мечом. Затем старец отрезал кончик драконьего языка и спрятал его в свой карман. Сопроводив княжескую дочь в город, Сары Салтык исчез. Когда девочка рассказала про свое чудесное спасение отцу, князь повелел найти старика. Ко двору князя стали приходить разные люди, утверждавшие, что это они убили дракона – среди них был даже местный священник, - но ни одного из них девочка не признала как своего спасителя.


Тогда князь отправил людей на поиски незнакомца, и в одном из постоялых дворов на окраине селения нашли чужестранца, которого девочка сразу узнала. Однако местные жители и особенно священник подняли старика на смех, не веря, что он мог совершить такой подвиг. Тогда Сары Салтык в подтверждение своего деяния вытащил из кармана кончик драконьего языка, и все сомневающиеся замолкли.


Князь предлагал Сары Салтыку всяческие награды и почести, но тот не спросил ничего, кроме разрешения жить в уединении на горе. Так Сары Салтык поселился в пещере над городом, которая с древних времен считалась священной, и прожил там много лет. Но людская память коротка, и со временем люди стали завидовать силе чудотворца; они начали распускать о нем дурные слухи и плести заговоры. Наконец князь, следуя злым наущениям, решил подослать на гору убийцу. Однако Сары Салтыка предупредил об опасности юноша, каждое утро приносивший ему еду. Узнав про приказ князя, Сары Салтык тут же покинул Крую, сделав четыре огромных шага: один за пределами города, второй недалеко от Шиджака в Албании, третий в Дурресе на Адриатическом побережье, а с четвертым шагом он достиг острова Корфу в Греции. Во всех этих местах были впоследствии построены теккии.


Кому-то эта легенда покажется лишь одной из народных сказок, однако тот, кто имел дело с суфийскими обучающими историями, сразу поймет, что ее персонажи представляют собой не что иное, как архетипы. Старик и девочка, как в дервишеском сказе о Мушкиле Гуше – разные аспекты нашего общего присутствия. Подлинное Я, связывающее человека с Истиной и часто появляющееся в образе дервиша в суфийских историях, представлено фигурой Сары Салтыка. Девочка олицетворяет человеческую сущность – чистую, но неразвитую, а потому нуждающуюся в опеке высшего Я. Дракон – не очищенное от животных побуждений подсознание человека, его юнгианская Тень, сковывающая рост Божественной сущности. Фигуры князя, священника и местных жителей, ополчившихся против старца – различные аспекты Командующего Я, самости или искусственной личности человека, подавляющей проявления его сущности, - подавляющей сознательно или в результате заблуждений и ложных идей.


История о Сары Салтыке и драконе – не простая сказка. Это - алгоритм или послание, предназначенное для передачи непосредственно сущности (дочери князя) метода спасения ее от тенет самости (дракона) и облеченное в образы, доступные для восприятия простыми жителями Круи. Поэтому обучающая фабула прижилась и обеспечила свое воспроизведение. Я не удивлюсь, если сам Сары Салтык был ее автором, а уж потом местные сказители придали имя святого архетипическому старцу.

Уличный музыкант, поющий народные албанские песни недалеко от Долма Теке, Круя


ВОСХОЖДЕНИЕ К ВЕРШИНЕ


...Когда смотришь на вершину горы Круя, где находится храм Сары Салтыка, снизу из города, кажется невероятным, что можно туда подняться, потому что гора действительно высокая и крутая. Раньше к храму вела тропа, и восхождение на ее вершину было настоящим испытанием для паломников. Но благодаря асфальтовой дороге, построенной в последние годы, сейчас можно подняться туда за полчаса на микроавтобусе. Ехать по узкому «серпантину», прижатому к скалам, страшновато, особенно если вы слегка подвержены акрофобии, как я; зато в погожие дни с дороги открывается потрясающий вид на долины внизу. Нам не очень повезло с погодой, и бОльшую часть пути вид был закрыт туманом; с другой стороны, дымка придавала горе и самому храмовому комплексу Круи неземной, мистический вид.


Теккия находится чуть ниже вершины горы, спрятанная за скалами и почти не видная с тропы. Пещера, где, по преданию, жил Сары Салтык, уходит в глубь скалы на несколько метров. Внутри пещеры всегда горит множество свечей, создавая мерцающую пляску светотени на закопченных каменных стенах. Расщелина оканчивается маленьким темным гротом; из его холодных стен непрерывно сочится влага. Легенда гласит, что когда Сары Салтык узнал о том, что князь задумал убить его, он в сердцах швырнул вверх дыню, принесенную ему юношей, да так, что она пробила горную породу, и влага, с тех пор сочащаяся из стен пещеры – сок той дыни.

Статуя, изображающая св. Иакова, покровителя алхимиков, в большой шапке с морской раковиной (символ Великого Делания). В левой руке у него зачехлённая закрытая книга. Вестминстерское аббатство, XIV в.

Протиснувшись в чернеющий грот, я поднимаю голову, пытаясь почувствовать проходящие сквозь него потоки горных сил, пойманные в ее пещерах в своем стремлении к вершинам. Незримый горный вихрь увлекает меня в восходящем кружении, и я хватаюсь руками за стены, чтобы не упасть. Как оказалось, кто-то из Друзей в этот момент сделал снимок.

Судя по всему, именно здесь, в месте силы горы, в полной темноте проводили бесконечные часы уединенного созерцания – хилвата - Сары Салтык и другие святые анахореты до и после него.


...Спустившись вниз по лестнице от входа в пещеру, мы умываемся водой из единственного на горе родника, вода которого считается целебной.

Спуск к роднику

Туман уже полностью закрыл вершину горы; мы изрядно продрогли, и так вовремя Хусейн зовет нас наверх, в теккию, для ритуального распития раки – балканской плодовой водки домашнего изготовления. Мы рассаживаемся кто где - на стульях, подушках и ковриках и принимаем из рук Хусейна маленькие стаканчики, на дне которых налито чуть-чуть согревающей «огненной воды». Как мы узнали, троекратное символическое распитие раки, переданной из рук Учителя или старшего дервиша, в некоторых случаях сопровождает сухбаты – собрания Бекташи. Как и в подобном евхаристическом ритуале, здесь важен не столько напиток, сколько то, из чьих рук он принят, поэтому фигура виночерпия в суфийских стихах символизирует Друга или Возлюбленного, а вино – суфийскую бараку. Я знаю, что по этому поводу скажут ханжи и начетчики от религии, не понимающие суть ритуала, но ответ им задолго до нас был дан в известных строфах великого суфия Хафиза из Шираза:


«Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!»

...

На молитвенный коврик пролей, нечестивец, вино,

Если так повелит тебе тот, кто сильней и мудрей.


Вода – прекрасный медиум для передачи целого спектра энергий и информации, а этиловый спирт в нужной мере может служить этой цели еще более эффективно. (Спешу, однако, добавить для воспрявших духом поклонников огненной воды: ключевые слова здесь - «в нужной мере», создающей разницу между лекарством и ядом).


...Теккия и тюрбе Сары Салтыка открыты для паломников любой веры и национальности весь день, с рассвета до заката. После захода солнца зажигают лампу, заправленную оливковым маслом, и это знак, что тюрбе закрывает свои двери до следующего утра.

Вид на город Круя

Мы благодарим гостеприимных хозяев и следуем дальше по дорогам нашего каравана, где наше путешествие завершится в Добрудже – так называли нынешние восточные области Болгарии и Румынии, и где мы вновь встретим след Сары Салтыка.


БАБАДАГ – «ГОРА ОТЦА»


...Когда в 13-м веке года Османская империя взяла Добруджу под свой контроль, на западном побережье Черного моря поселилось довольно большое турецкое сообщество. Согласно ряду свидетельств, Сары Салтык мог жить и учить здесь в это время, и именно в этой земле, в маленьком румынском поселении Бабадаг («гора отца») он, вероятно, и был похоронен.


Летописец Эвлия Челеби пишет, что когда турецкий султан Баязид во время военного похода прибыл в Бабадаг, местные жители рассказали правителю о разрушенном тюрбе Сары Салтыка. Ночью султану во сне явился сам Сары Салтык. Святой предсказал султану победу в Молдавии и попросил очистить его гробницу от пыли, указав место, где следует искать. Наутро султан приказал начать раскопки в указанном месте, где вскоре был найден мраморный саркофаг с надписью «татарскими буквами»: «Здесь находится могила Салтык-Бея Сайида Мехмеда Гази». Уверенный, что это и есть место захоронения Сары Салтыка, Баязид приказал восстановить разрушенное тюрбе, а также построить рядом теккию и мечеть.


По мнению археологов, тюрбе в Бабадаге либо очень древнее, построенное сразу после смерти Сары Салтыка в 13-м веке, либо представляет собой реконструкцию 18-го века. В 19-м веке во время русско-турецкой войны весь город сгорел в пожаре, включая теккию и тюрбе – от последнего остались только каменные стены.

Лишь в последнее десятилетие тюрбе было заново отреставрировано в исконном румелийском стиле благодаря неустанным усилиям и вложенным личным средствам Эртана Демирхана, потомственного Деде из турецкого рода алевитов-Бекташи.

Восстановленное тюрбе Сары Салтыка в Бабадаге, Румыния, вид снаружи и изнутри

Вейсел устроил нам встречу с Эртаном-Деде в Бухаресте, где тот сейчас живет с семьей. Деде в Турции – особая генеалогическая линия суфийских Учителей Бекташи, ведущих происхождение от Людей Крова - семьи Пророка Мухаммада (мир ему!). Подобно священным сословиям других конфессий – браминам и коэнам - потомки Деде по традиции выходят замуж и женятся внутри своего сословия, чтобы сохранить генетическую чистоту. Впрочем, как с некоторым сожалением поделился с нами Эртан-Деде, поколение его детей уже выбирает себе спутников жизни по собственному выбору, в чем родители не могут им препятствовать.


Наш собеседник – добродушный, открытый человек с веселыми искорками в глазах и тонким чувством юмора, нередким для дервишей Турции. Он спросил нас, кто мы, и что привело нас на Путь суфиев, и кто-то из Друзей ответил, что к суфизму нас привел поиск Истины. Верный традициям Ходжи Насреддина, Деде тут же, подмигнув, отреагировал: «Когда найдете ее, позвоните мне».


По роду занятий он бизнесмен, но по призванию, следуя предназначению своего рода, - суфий Бекташи. Как Эртан Демирхан объяснил нам, Деде не обязательно выступают в роли суфийских шейхов; они не ходят по воде и не сдвигают гор, однако в народе уважают Деде и приходят к ним за советом, отдавая должное накопленной мудрости рода, где множество поколений посвятили жизнь духовной стезе. «Дать совет всякому приходящему к нам – наш долг. Но то, вместит его человек или нет, воспользуется им или нет – не в нашей власти. Если будет на его собственная воля и Божья помощь, человек найдет силы применить наш совет с пользой».

Эртан-Деде и Вейсел Байрам

Мы рассказали о нашей поездке в Бабадаг и спросили о его вкладе в восстановление храма. Эртан-Деде заметил, что им было чрезвычайно трудно преодолеть сопротивление местных властей, затягивающих выдачу разрешения на восстановление тюрбе Сары Салтыка, и только после личного посредничества Реджепа Эрдогана, который тогда был премьер-министром Турции, румынские власти дали свое согласие.

Эти желтые розы посажены по дворе мавзолея как напоминание о прозвище Сары Салтыка (сары означает «желтый»), об этом поведал нам хранитель тюрбе из местных алевитов-Бекташи Бабадага, по просьбе Вейсела открывший специально для нас двери мавзолея. Хранитель также показал сохранившиеся нам надгробные плиты дервишей, когда-то живших в теккии, от которой, к сожалению, не осталось даже руин.

Слева: символ ордена Бекташи - двенадцатиконечная звезда в виде цветка на надгробной плите дервиша. Справа: хранитель тюрбе Сары Салтыка рассказывает об истории мавзолея.


Жизнь Сары Салтыка окутана мифом настолько, что поневоле задаешься вопросом – а был ли он из сынов Адама, или все же меднобородый старец - легендарная сущность, явившая себя миру из-за завес времени и пространства, подобно «зеленому человеку» - покровителю всех суфиев Хидру или Святому Илие? Хызр-Ильяс, как называют Хидра-Илию на Балканах, появляется в человеческом облике в те поворотные моменты, когда посланию Традиции необходимо придать новый импульс.


Когда первоначальный импульс Учения замедляется с течением времени в инертной среде, он превращается в свою противоположность, и задача суфиев – возвращать Учение, вновь и вновь, к его подлинным истокам, очищая от мертвых форм и застывших формулировок. Это бывает нелегкой задачей, потому что силы реакции порой вступают в прямое противодействие с сообществами дервишей, как это произошло в македонской теккии Бекташи в Тетово, Северная Македония. Продолжение о нашей встрече с дервишем в Тетово в следующей истории.





Редкий человек знает о маленькой стране под названием Северная Македония, спрятавшейся в зеленых долинах среди балканских хребтов.


Еще меньше людей знают, что эта православная страна, чьи жители пишут кириллицей и говорят на славянском языке, похожем на болгарский, была и остается домом для суфийских общин.


И уж совсем немногие знают о том, что здесь есть старинная действующая теккия, где в наши дни постоянно живет дервиш ордена Бекташи по имени Абдур Муталиб, чья жизнь - пример каждодневного подвижничества и противостояния тьме светом любви и прощения.


Сейчас я расскажу, почему.

Дервиш Абдур Муталиб в Харабати-Баба Теке, Тетово, Македония (здесь и далее мои фотографии и видео, сделанные с разрешения дервиша)

Мы узнали о македонском дервише от его Друга, нашего болгарского Проводника Вейсела Байрама, и через него же получили разрешение посетить теккию Харабати-Баба в городке Тетово.


Харабати(Арабати)-Баба Теке расположена в часе езды от македонской столицы Скопье, в месте, которое специалист по фэншуй оценил бы как редкостно благоприятное: с тыла теккию защищает гора Шар-Планина, а впереди раскинулась широкая равнина, по которой протекает река Пена.

Вход в Харабати-Баба Теке

Здесь в 16-м веке поселился прибывший из Турции дервиш Бекташи по прозвищу Серсем Али-Баба. Кто-то говорит, что он якобы был сослан на Балканы своим зятем, османским султаном Сулейманом Великолепным, после того, как сестра султана и жена Али-Бабы впала в немилость при дворе. Но в теккии нам рассказали другую историю: занимая высокую должность при дворе, Али-Баба почувствовал ничтожность придворной суеты и решил посвятить остаток жизни духовным поискам, удалившись и от барского гнева, и от барской любви на тогдашнюю окраину Османской империи – городок Калканделен, который сейчас называется Тетово. Султан, узнав о странном выборе облагодетельствованного им зятя, в гневе изрек: «Так убирайся же куда знаешь, коли ты такой дурак». «Серсем» – прозвище Али-Бабы, закрепившееся за ним после того случая, как раз и означает «дурак, глупец». (Что лишний раз подтверждает: плох тот дервиш, которого хоть раз в жизни не назвали бы сумасшедшим или идиотом – столь странно мы, бывает, выглядим в глазах людей сего мира).


После ухода Серсема Али-Бабы в лучший мир в 1538 году единственный из оставшихся в живых его ученик по прозвищу Харабати-Баба основал теккию вокруг мавзолея учителя, где поселились дервиши Бекташи.

В мавзолее Серсема Али-Бабы, расположенном в центре теккии

При коммунистическом режиме Югославии теккию превратили в лыжную базу, где туристы пили пиво среди святых могил, а в помещении мавзолея устраивались дискотеки. Но, выстояв осквернение, в 90-е годы теккия вновь была возрождена и возвращена общине Бекташи.


...Мы прибыли в Тетово ближе к вечеру. В Харабати-Баба Теке нас уже ждали и для начала предложили всем бозу – традиционный балканский напиток из заквашенного зерна, очень питательный и полезный. Этот вид бозы, сброженной в теккии, в отличие от крымской бузы, был безалкогольным и по вкусу напоминал квас. Мы уселись полукругом, и дервиш Абдур Муталиб через своего ученика, владевшего английским, рассказал об истории теккии, а затем предложил задавать любые вопросы.

Дервиш и молодой человек, помогавший с переводом

Я спросила о значении двенадцатиконечной звезды из оникса под названием таслим-таш – «камень претерпевания», которую Абдур Муталиб постоянно носит как подвеску на уровне солнечного сплетения или чуть ниже. Таслим-таш – отличительный атрибут дервишей Бекташи, который после их смерти передается кому-то из учеников или хранится в теккии как священный объект. Нам довелось видеть такие двенадцатиконечные звезды из нефрита или оникса вделанными в стены исторической ханаки Хаджи Бекташа в Турции, а также в других местах.


Ответ дервиша я записала на видео, которое привожу здесь:

Помимо символической роли, таслим-таш был предназначен для выполнения определенной функции. «Камнем претерпевания» называли камень, который Пророк Мухаммад и его последователи привязывали к поясу во время длительных походов по пустыне. С одной стороны, его роль была чисто практической: он давил на живот и приглушал чувство голода. С другой стороны, «камень претерпевания» был особым инструментом трансформации.


Дело в том, что любая ситуация, в которой человек вынужден преодолевать трудности – источник большой энергии. Эту силу можно растратить впустую, срываясь в раздражение, гнев и фрустрацию, в обвинение окружающих и т.д. Но если человек претерпевает посланные ему испытания, одерживая верх над позывами низшего «я», сила, рожденная таким преодолением, накапливается внутри человека и в дальнейшем может быть использована для развития его души. «Камень претерпевания» был не только напоминанием об этом, но мог служить и для накопления этой энергии. Поэтому таслим-таш ушедших суфиев – настоящий предмет силы.


Слово «дервиш» для балканских суфиев – не общее название, но обозначение конкретного ранга в иерархии ордена Бекташи. Первые два уровня искателей - ашики и мухибы - ведут мирской образ жизни, имеют семьи и профессии. Начиная с ранга дервиша, Бекташи принимают обет безбрачия и полностью посвящают жизнь Пути суфия.


Таковым был выбор Абдура Муталиба, у которого нет ни семьи, ни дома, кроме теккии, в которой он принимает учеников не только из окрестностей Тетово, но со всей Македонии и даже из Турции. Путь целибата в целом не характерен для суфиев, но, как говорят Учителя, «ничто, выражаемое словами, не является общим для всех суфиев» - они выбирают методы, наилучшие для той среды, в которой учат. Практики сдерживания, включая те, где задействована трансформация половой энергии, всегда были частью тариката Бекташи. Система внутренней дисциплины, которая тоньше волоса и острее меча, быласведена Хаджи Бекташем в лаконичное кредо ордена:«Будь хозяином своих рук, языка и чресел», что, как нам объяснили, означает контроль над своими действиями, словами и желаниями тела.


По словам Вейсела, благодаря энергии, сохраненной воздержанием, Бекташи в ранге дервиша и выше считаются обладающими особенной силой, поэтому они могут действовать как учителя и целители. Эта спокойная сила ощущается, когда находишься рядом с Абдуром Муталибом. Он открыт, доброжелателен, прост и гостеприимен, но обмануть глубинное чувство невозможно - внутри этого человека таятся молнии. Один из наших Друзей испытал нечто, описанное им как электрический разряд, пронизавший его тело с головы до ног, когда дервиш Муталиб взглянул ему прямо в глаза. Друг сказал, что испытывал подобное лишь раз в жизни, когда таким же взглядом однажды чуть не сбил его с ног наш Грандмастер Ага - Омар Али-Шах...


Но вернемся к нашей беседе с дервишем. Он расспрашивает нас о том, к какой силсиле (линии преемственности) принадлежат наши Учителя – у суфиев это как выяснение степени родства в семье. Дервиш, в свою очередь, говорит о силсиле Бекташи, после чего о чем-то просит одного из учеников, и тот, принеся струнный инструмент типа саза, начинает под его аккомпанемент нараспев произносить призывы к Хаджи Бекташу и другим святым суфийской Традиции, которые, насколько я поняла, используются как открывающая молитва, зачин собраний Бекташи:

Когда мы сообщили дервишу, что, хотя в наших группах есть мусульмане, и мы используем молитвенные формулы, принятые в исламской Традиции, наш Учитель не требует в качестве обязательного условия формального принятия ислама, Абдур Муталиб неожиданно произнес: «Вот как это должно быть».


Только впоследствии мы поняли, что он сказал это, чтобы быть услышанным странным квадратным человеком, следовавшим за нами, как мрачная тень, с того момента, как мы вошли в ворота теккии. Этот грузный и коренастый бородач в черной одежде время от времени предпринимал попытки привлечь внимание кого-то из нас, что-то выкрикивая и явно показывая недовольство тем, что мы предпочли ему общение с дервишем и его учениками.


Уже после того, как мы покинули Тетово, нам рассказали, что этот человек был во главе македонских ваххабитов-фундаменталистов, которые в 2002 году с автоматом Калашникова и пистолетами вломились в теккию ив ответ на сопротивление ее хозяев устроили стрельбу. Они захватили часть территории, включая мейдан – то помещение, которое Бекташи используют для совместных радений. Несмотря на полную незаконность действий захватчиков, местные власти умыли руки, предпочтя не вмешиваться. Дервиш Абдур Муталиб и его последователи уже более двадцати лет пытаются восстановить справедливость через суд и международные организации, однако тяжбы пока не заканчиваются ничем. А между тем ваххабиты поселились на незаконно занятой территории теккии, переделали мейдан в мечеть и время от времени беспокоят посетителей – что мы и наблюдали.


Нападки фанатиков тем сильнее, чем больше их ревность при виде того, как не зарастает народная тропа к истинному Учению, в то время как сами они никому не интересны. И сколько ни водружай громкоговорителей на свою незаконно занятую «мечеть», чтобы твой азан заглушал дервишей по соседству, это не поможет. Ведь разве не писал суфий Джами:


Роза ушла из сада, что будем делать с шипами?

Шаха нет в городе, что будем делать с его двором?

Птица улетела, что будем делать с клеткой?


Фанатики от религии, убежденные в том, что восстанавливают чистоту веры, на деле молятся идолу, которого создали из выбранной ими религиозной формы, в то время как суфии сохраняют и передают связь с живым ядром Учения, всегда скрывающимся за застывшей скорлупой религий.

Наша группа в Харабати-Баба Теке во время беседы с дервишем

Но трудно представить больший вызов на Пути дервиша, чем жизнь бок-о-бок с опасным врагом, ежедневно проклинающим тебя и вставляющим палки в колеса.


Когда мы узнали о драматических обстоятельствах жизни дервиша в Харабати-Баба Теке, сразу приобрела смысл фраза, сказанная Абдур Муталибом одному из наших Друзей. Тот спросил дервиша, был ли у него в жизни опыт «пути осуждения», подобный тому, которому следуют суфии-маламати. Дервиш сказал, что подумает и ответит позже. Перед тем, как нам пора было уходить, к Другу подошел юноша, выполнявший функции переводчика, и передал ему ответ дервиша. Ответ был такой: «Подобный опыт я переживаю в настоящее время».


Я не заметила в дервише ни гнева, ни ненависти к тем, кто ежедневно преподает ему урок терпения и прощения.


В контексте тлеющего конфликта с захватчиками получил особый смысл и другой, вроде бы незначительный эпизод, произошедший во время встречи. Я использовала маленький флакон с дезинфицирующей жидкостью и забыла положить его в сумку, оставив где-то в углу. Через некоторое время слышу, как дервиш показывает флакон и спрашивает, кто это оставил. То, что он не упустил из внимания такую незначительную вещь, будучи при этом погруженным в общение с нами, было поразительным. Я забрала флакон и выразила удивление его зоркостью, не упускающей ни одной детали даже среди суеты приема гостей. Он ответил, что приучился к непрерывному сканированию своего окружения.


Позже я поняла, что такая сверхбдительность развивается благодаря многолетнему пребыванию в ситуации, где опасность в любой момент подстерегает тебя и тех, за кого ты в ответе. Если честно, я лично не хотела бы проходить через подобный опыт, даже ради обретения состояния, где осознанность и спокойствие не покидают тебя никогда. Но, по-видимому, таков удел и выбор высоких душ.

Я преклоняюсь перед силой их духа.


Мы прощаемся с Харабати-Баба Теке и ее гостеприимными хозяевами, но неразрывными оставляем нити связей, отныне протянутые между этим местом и странами, откуда мы прибыли.


*****

В маленькой теккии из небольшой страны, как на авансцене, день за днем разворачивается извечная драма - отражение судьбы суфийской Традиции на протяжении долгих веков: нас преследовали, изгоняли из наших храмов и оскверняли их, сжигали наши книги, обвиняли в ереси и вероотступничестве.

Но мы здесь, и наша Работа не прервется, пока Землю не оставляют своим светом такие души, как македонский дервиш Абдур Муталиб.





Когда ты в танце кружишься, вселенная с тобой

Миры вращает в празднике бескрайном.

Не удержать ее порыв душе земной,

Усталость прочь бежит при зове тайном –

Заслышав барабан, хлопков ладоней звук,

Ты во вращенье вместе с миром входишь вдруг...


Руми, перевод АсСалам


Каков самый расхожий образ суфия? Конечно, кружащийся дервиш. И хотя мы стараемся мягко напоминать людям о том, что суфизм не сводится ко вращению, и что большинство суфиев не только не кружатся, но и вообще не используют танцы и музыку в своих практиках, такой вид медитации дервишей Мевлеви действительно был в одно время популярен в Азии и Северной Африке. Кое-где он сохранился и сейчас.


Во время нашего египетского каравана мы наблюдали церемонию кружения, основанную на традициях дервишей, в исторической ханаке Аль-Гури в Каире; ниже я немного расскажу о ней и затем покажу части ее на видео. Это не просто танец, но скорее сложное действие, сочетающее суфийскую музыку, поэзию, танец с вращением и пантомиму. Хотя в представлении участвовали профессиональные танцоры, которые могли не иметь отношения к суфийским орденам, воспроизведенное ими действо несомненно заслуживает внимания, поскольку сохранило ключевые элементы символизма, вложенного в данный обучающий инструмент создавшей его Школой.

Кружащийся танцор, снимок сделан мной в ханаке Аль-Гури в Каире (справа)

Вначале немного о месте, где проходило представление. Это здание в центре Каира, построенное в 16-м веке, когда-то было суфийской ханакой (теккией); здесь собирались и обучались дервиши. Ханака (или ханка, как говорят в Египте) была частью религиозного комплекса, построенного султаном Аль-Гури и названного его именем. Вполне вероятно, что дервиши проводили в ней танцевальные кружения – в теплое время года во дворе ханаки, а зимой – внутри зала собраний. И хотя суфии в исторической ханаке Аль-Гури давно не собираются, здесь по-прежнему проводят музыкально-танцевальные представления с кружением каждую среду и субботу. Можно посмотреть их, заплатив небольшую плату за входной билет.

Внутренний двор ханаки Аль-Гури, где проводятся кружения

Традиция кружения была начата в Турции Джелаладдином Руми, великим суфием и поэтом 13-го века, которого Мевлеви считают своим Учителем (Мевляной). Самого Мевляну, впрочем, видели вращающимся в танце всего дважды: впервые Руми закружился в экстазе от ритмического стука молотка серебряных дел мастера, в другой раз такое же произошло под звук водяного колеса.


Возможно, с легкой руки Мевляны кружение иногда и включалось в дервишеские собрания-сема, но каноническим ритуалом и медитацией-зикром Мевлеви оно стало намного позже, при правнуке Руми. То, что можно увидеть сейчас в Турции под названием «кружение дервишей», уже имеет мало отношения к действующим суфийским школам, поскольку его в большинстве случаев исполняют профессиональные танцоры.


Когда в 14-м веке суфийская медитация вращения попала в Египет, она видоизменилась в оригинальный и колоритный ритуал местных дервишей, известный как Танура. Танура на арабском означает «юбка», потому что дервиши-танурги, исполнявшие танец вращения, действительно надевают красочные костюмы с разноцветными юбками в форме круга.


Сочетание цветов в их костюмах изначально подбиралось с соблюдением точного знания, принадлежащего древним Школам, чьими наследниками являлись суфии. Возможно, поэтому лоскутный наряд танурги имел несомненное сходство с облачением шутов и арлекинов средневековой Европы, о чьей связи с герметическим учением мы говорили ранее. В костюме арлекина, как и на юбке танурги, всегда присутствовали пары так называемых комплементарных или дополнительных цветов.

Цвета на юбке этого танцора-танурги, чье фото я взяла из Интернета, подобраны точно в соответствии с принципом комплементарности.

Те из Собеседников, кто знаком с основами дизайна, знают, что комплементарными называются цвета, которые при слиянии дают белый цвет. Если наложить друг на друга световые лучи красного и зеленого цветов, результирующий луч получится белым: может быть, вам когда-то приходилось наблюдать это во время освещения цирковой арены красными и зелеными прожекторами. Красный и зеленый цвета – комплементарные; соединившись, они дополняют друг друга, восстанавливая единство белого цвета, как 1 и -1 в сумме дают ноль.


Подобно другим инструментам суфиев, их одежды были средством обучения и невербальным посланием Школ, а сочетание пантомимы, танцевальных движений и музыки служило единственным способом донести некоторые идеи Традиции до широкого круга людей, большинство из которых были не то что необразованными, а просто неграмотными.


Простой, казалось бы, принцип комплементарности является проявлением одного из фундаментальных законов мироустроения – закона полярности, а любой дисбаланс в жизни есть следствие нарушение паритета между противоположными, но также дополняющими друг друга силами. Возврат полярных сил к их первозданной чистоте, а затем восстановление баланса между ними и есть то, что мы называем алхимией духа.


В костюмах танурги частоможно увидеть двойное противопоставление пар комплементарных цветов – красного с зеленым и желтого с фиолетовым. Именно таким является цветовое обозначение четырех первоэлементов (огня, воздуха, воды и земли) в герметической Традиции. Как мы говорили, если слить красное с зеленым или желтое с фиолетовым, получится чистый белый цвет. Если очистить и соединить четыре элемента в алхимическом процессе, получится квинтэссенция или философский камень. У огня, воздуха, земли и воды есть эквиваленты в духовной алхимии – это четыре составляющих человеческого существа, от физического тела до самых тонких аспектов духа. Результатом их очищения и уравновешивания в процессе трансмутации является Совершенный Человек суфиев – Инсан-и-Камил.

В несовершенном человеке, как в первоматерии, четыре элемента находятся в хаотическом, смешанном виде. На этом этапе он(а) – раб своих сменяющих друг друга, как в калейдоскопе, состояний. «Управляется мир Четырьмя и Семью», - писал Омар Хайям, имея в виду механистичность людей, в каждый момент жизни подчиняющихся влияниям той или иной из четырех стихий и семи планет. Круговерть телесных желаний и импульсов, автоматических мыслей, неконтролируемых чувств и противоречивых побуждений – вот наша жизнь до того, как мы вступаем на Путь.


...Таким начинает свое вращение танцор-танурги, на котором надеты до четырех юбок-танур с разными цветами. Говорят, что их общий вес может достигать 15-ти килограммов. Огромное бремя, не правда ли? Иногда в руках танцора также находятся четыре пестро раскрашенных бубна, приставленных к его ушам – вероятно с намеком, что человек глух к голосу своего истинного Я, пытающегося его пробудить. В стремительном кружении одеяния танурги создают коловращение цветов и форм, олицетворяющее колесо страстей и суетных мыслей, которое, не останавливаясь ни на мгновение, вертит сам человек.

Начало танца тануры (здесь и далее мои фото)

Прокружившись так несколько минут, танурги избавляется от бубнов, а затем начинает сбрасывать с себя одеяние за одеянием, одну многоцветную юбку за другой. Его действия символизируют постепенное освобождение человека, ставшего на Путь трансформации, от механичности обусловленного ума и эмоций, от власти четырех стихий.

В определенный момент у танцора откуда-то появляется сложенный флаг с именем Бога, который он прикладывает ко лбу, а затем расправляет, так что стяг со священным именем, развеваясь, реет над ним. Не нужно быть посвященным, чтобы прочесть эту фигуру танца как символ стоянки на пути суфия, когда тот раскрывается Божественному руководству, и сам становится проводником духа.

Вскоре после разворачивания флага с именем Бога танцор освобождается от бремени последней из многоцветных юбок, под которой оказывается простой однотонный халат. На видео танцор остается в зеленом – это цвет суфийской Традиции. Изначально, я думаю, цвет последней из одежд танурги был белым, как и халаты кружащихся дервишей Мевлеви.

Человек теперь свободен от завес, и все так же пребывая в мире, он уже не от мира - он вернулся Домой. Дервиш стал суфием. Бесконечная суета мелких мыслей, страстей и житейских попечений более не омрачают Путь «нищего духом», кто не оставил ничего и приобрел все.


Танцуй, когда душа расправит крылья.

Танцуй, чтоб обрести свободу.

(Руми)


Ниже - ссылка на небольшое видео, сделанное на основе заснятых мной ключевых эпизодов танца танура:


Сегодня зримой стала мне реальность наслажденья,

В ней потерялся я,

как и она - во мне.

Ни догме,

ни религии,

ни страху,

ни сомненью,

ни подчиненью,

ни стыду,

ни осужденью

пристанища в ней нет,

и места нет вине.

Лишь яркая звезда зажглась,

затмив все поднебесье,

в сокрытой сердца тайной глубине.

(Руми, перевод АсСалам)


...Танцор-танурги кланяется публике и уходит; представление окончено. Но заканчивается ли для зрителя шоу-иллюзион под названием «вертопляска завес»? Или...


Show must go on?





«Поминайте Меня, и Я буду помнить о вас»

(2:152)

...На днях мне в Журнале вновь задали вопрос относительно практики зикра, и я решила сделать небольшое дополнение к тому, что писала ранее, когда поясняла, для чего нужен зикр, и кто может его давать. Должна сказать, что даже если бы у меня вдруг возникло побуждение обучать зикру, такого права я не имею. Но дать общее представление о нем могу. Надеюсь, что это поможет интересующимся чуть легче ориентироваться во множестве информации, что они найдут в сети по этой теме, и приблизить встречу с теми, кто передаст нужную им вибрацию.

Суфийский зикр – это поминание Бога по имени. Вслух или мысленно про себя, в группе дервишей или в уединении, в специально выбранное время или во время рутинных занятий (мытья посуды, приготовления ужина и т.д.), в транспорте или во время его ожидания – Богу неважно, где и когда к нему обращаются; Ему важно, как.

Если окликнуть человека по имени, тот повернется к вам и прислушается; если назвать Бога одним из Его имен, Он также, по библейскому выражению, «обратит лице свое на тебя» (Числа 6:24). Чем больше наша нужда в человеке, тем больше в нашем голосе нежности, мольбы или отчаяния, и тем скорее он(а) отзовется на наше обращение. Иногда мы повторяем имя близкого человека, вслух или мысленно, не потому, что нам что-то нужно от него или нее, а просто от того, что испытываем при произнесении этого имени любовь и радость. Почему же при обращении к Богу это должно происходить иначе?

В медресе-ханаке Баркука 14-го века, Каир

Для поминания дервиши используют одно из 99-ти Божественных имен или эпитетов, которые встречаются в Коране, или другие молитвенные формулы.

Выбранное мной для этой страницы имя АсСалам, например, - одно из 99-ти имен; оно означает «Дарующий мир». (Когда вы читаете вверху этой страницы «АсСалам» и при этом вспоминаете, какое из качеств Создателя обозначается этим именем, вы тоже делаете своего рода зикр, призывая данное качество в вашу жизнь и в мир в целом).

99 Божественных имен. Гравировка по металлу, Египет

Зикр является непременной частью еженедельных литаний дервишей, которые проводятся по четвергам, хотя бывает, группы собираются и в другие дни недели. Молитва исполняется вслух («громкий» зикр) или про себя («тихий» зикр).

«Громкий» зикр может использоваться и как дыхательное упражнение, и как «прелюдия» - способ освобождения от определенной эмоциональной энергии перед началом подлинного упражнения. Это особенно необходимо в культурах, где люди отличаются сильным темпераментом. Избыточные эмоции могут служить препятствием для настройки на нужную «волну». В таком случае за «громкой» частью литании, сопровождающейся активными движениями, следует «тихая», где освободившийся от психического напряжения участник получает, наконец, возможность восприятия более тонких влияний. «Тихая» часть может включать, например, беседу с шейхом, медитацию или какое-либо развивающее упражнение. 

Дервиши Рифаи перед началом зикра в мечети Аль-Рифаи в Каире. Мечеть была построена в прошлом веке на месте завийи, возведенной в средние века вокруг гробницы внука Ахмада Аль-Рифаи, основателя ордена Рифаи. Бывшая завийя по сей день является центром деятельности и собраний Рифаи, где они встречаются с шейхом и проводят зикр после пятничной молитвы (здесь и далее - мои фото, если не указано иное).

Литания дервишей, как и любое упражнение, начинается с «открывающей» формулы. Этот элемент обязателен и важен, и функция его та же, что у приветствия при начале общения или, если угодно, у команды BEGIN в алгоритме; это своего рода подача заявления о намерении контакта с вневременной энергией Традиции. В ритуалах дервишей такую роль выполняет, как правило, первая сура Аль-Фатиха («Открывающая»), исполняемая ведущим зикразакиром. Закиром может выступать сам шейх ордена или назначенный им старший дервиш.

За открывающей формулой в вступлении могут следовать другие коранические суры, подбираемые в зависимости от времени и контекста. Также используются стихи суфийских поэтов или гимны, обращенные к Богу или Пророку (мир ему!), которые могут звучать на арабском или на родном языке дервишей.

За вступлением следует собственно зикр.

Во время путешествия в Марокко три года тому назад наш Проводник Халил пояснил, что традиционные молитвенные формулы зикра организованы концентрически. Эта особая последовательность шаг за шагом направляет сознание медитирующего от внешнего к внутреннему; от окраин Реальности, где находится наш план существования, к ее центральной точке за пределами времени и пространства – Истоку творения.

Каллиграфический узор на своде Сeма Хана в Каире, в прошлом –

ханаки дервишей-мевлеви

Концентрическое ядро зикра начинается с шахады – Ла иллахи илла ‘ллах, «Нет божеств, кроме Бога», которая повторяется сто или более раз. Можно также встретить вариант: Ла иллахи илла Ху – «Нет божеств, кроме Него».

В следующем цикле зикра формула Ла иллахи илла ‘ллах переходит в одно слово - Аллах, которое повторяется также сто или более раз (вариант: фраза Алла-ху, смысл которой можно передать как «Бог, только Он»).

Вслед за этим зикр сжимается до единственного слога Ху в конце Алла-ху. Ху означает «Он». (Вариант – Хува-Ху, где Хува тоже значит «Он»). Многократное повторение слова Ху, Ху, Ху... похоже уже не столько на речь, сколько на дыхание, чистую вибрацию первородного звука.

Для счета при зикре применяют специальные четки – тасби, чаще всего с сотней бусин, разделенных на три части – 33/34/33 бусины - более крупными разделителями. Если под рукой нет тасби, используют саму руку: в буквальном смысле - считая фаланги пальцев правой, затем левой руки. Но с тасби удобнее, конечно, - не нужно отвлекаться на счет. На фото - мои любимые тасби из иранской бирюзы с сотней бусин с разделителями. Они легко умещаются в кармане или в руке.

За ядром зикра следует заключительная часть, без которой не обходится ни один зикр. Функция ее аналогична команде END алгоритма или фразе «Конец связи». Она может состоять всего из одного гимна или суры Аль-Фатиха, которой открывался ритуал. Не правда ли, примечательно, что начало и окончание молитвенного цикла обозначается одной и той же формулой?

Альфа и Омега, голова и хвост Уробороса на самом деле встречаются в одной точке...

Минарет мечеть Аль-Рифаи с навершием в виде кольца

Примерно такую структуру зикра, как описано выше, с незначительными вариациями я наблюдала в литаниях дервишей разных стран - от Балкан до Центральной Азии и Северной Африки, однако в предыдущих поездках у меня не было возможности записать ритуал зикра на видео (я привожу ссылку на него в конце заметки).

Во время паломничества в Египет в ноябре этого года мы познакомились с женщиной-суфием по имени Омнейя Аль-Наггар, благодаря которой попали на зикр дервишей ордена (тариката) Рифаи в мечети Аль-Рифаи в Каире. Омнейя из тариката Шазили, но через своих знакомых любезно узнала, когда проводится зикр Рифаи, и привела нас туда.

Мечеть Аль-Рифаи

Дервиши Рифаи, чью церемонию мы наблюдали в мечети Аль-Рифаи в Каире, очень открыты и терпимы к посетителям извне. Мечеть на время зикра не закрывают, поэтому кроме специально пришедших и сочувствующих, в ней появлялись случайные посетители. Все, что просили Рифаи от присутствующих – это чтобы те не стояли между участниками зикра и михрабом, нишей в стене мечети, указывающей направление на Мекку.

Мы снимали самый обычный зикр, проводимый рядовыми каирскими дервишами после пятничной молитвы в мечети. Церемония Рифаи, конечно, отличалась от постановок для документальных фильмов о суфиях, где все участники одеты в одинаковые ритуальные одежды и движутся слаженно, как профессиональные исполнители. Здесь все было очень неформально: как вы увидите, некоторые из Рифаи были в традиционной галабее – длинной свободной рубахе до пят и в аммаме – египетском варианте тюрбана, другие - во вполне современной одежде. Подобную картину можно увидеть и на четверговых собраниях наших групп – кто-то одет в халат дервиша – хирку, кто-то - в повседневную одежду.

Вообще, Рифаи известны особым способом произнесения зикра, отчего их иногда называют «воющими» дервишами, однако в этот раз мы ничего такого не слышали. Правда, время от времени один из участников что-то громко выкрикивал, но это, скорее всего, был такой способ освобождения от излишней эмоциональной энергии, и, по словам Омнейи, подобное поведение на зикре обычно не приветствуется.

Большинство дервишей участвовали в ритуале стоя, но одному пожилому участнику разрешили сидеть. На зикре присутствовал шейх Рифаи, но в качестве закира выступал не он, а другие старшие дервиши. После церемонии шейх общался с некоторыми учениками.

Шейх Рифаи в белой аммаме - тюрбане

Зикр продолжался около сорока пяти минут. В завершении все ее участники перешли ко входу в мавзолей внука Аль-Рифаи, который находится внутри мечети. Мне удалось заснять только отрывки церемонии, ставшие небольшим фильмом, ссылку на который я привожу ниже. Хотя это лишь частичное видео, вы найдете в нем ряд ключевых элементов зикра, о которых только что шла речь.

В заключение хочу сказать следующее интересующимся суфийским зикром. Я знаю, что для многих людей, выросших в западной культуре, трудна сама мысль о молитве на арабском языке, не говоря уже о сомнении в том, что они когда-либо смогут произносить ее так же правильно, как те, кто вырос на Востоке. Поэтому, дабы отделить зерна от плевел, закончу мой рассказ о зикре следующей историей, включенной Идрисом Шахом в сборник «Сказки дервишей»:

«Один дервиш, чье мышление никогда не выходило за рамки того, что говорили другие, прогуливался по берегу реки. Он принадлежал к школе, где исповедовались аскеза и праведность, и был погружен в размышления над вопросами морали и законоведения, ибо в сообществе, к которому он принадлежал, суфийское учение приняло именно такую форму. Эмоциональную религиозность дервиш принимал за поиски конечной Истины.

Вдруг чей-то выкрик, донесшийся с реки, прервал его размышления: это был дервишеский молитвенный призыв. «Этот человек занимается бесполезным занятием, - сказал он себе, - потому что неправильно произносит слоги. Вместо того, чтобы произносить "йа ху", он произносит "у йа ху"».

Подумав немного, дервиш решил, что как более внимательный и прилежный ученик, он обязан научить этого несчастного, который, хотя и лишен возможности получать правильные указания, все же изо всех сил, по-видимому, старается привести себя в созвучие с идеей, стоящей за этими звуками.

Итак, он нанял лодку и поплыл к острову, с которого доносился голос.

На острове он увидел человека в дервишеской одежде, сидящего в тростниковой хижине и время от времени громко повторяющего посвятительную формулу все так же неправильно.

- Мой друг, - обратился к нему первый дервиш, - ты неверно произносишь священную фразу. Мой долг сказать тебе об этом, ибо приобретает заслугу как тот, кто дает совет, так и тот, кто ему следует.

И он рассказал дервишу, как надо произносить призыв.

- Благодарю тебя, - смиренно ответил тот.

Первый дервиш сел в лодку и отправился в обратный путь, радуясь, что совершил доброе дело. Ведь кроме всего прочего он слышал, что человек, правильно повторяющий священную формулу, может даже ходить по воде. Такого чуда он ни разу в жизни не видел, но почему-то верил, что оно вполне возможно.

Некоторое время из тростниковой хижины не доносилось ни звука, но праведный дервиш был уверен, что его урок был как следует усвоен.

И вдруг до него донеслось нерешительное «у йа...» второго дервиша, который опять по-старому начинал произносить звуки призыва.

Дервиш начал было размышлять над тем, до чего же все-таки упрямы люди, и как они закоснели в своих заблуждениях, как вдруг увидел нечто невероятное: к нему прямо по воде аки посуху шел второй дервиш. От изумления первый дервиш перестал грести. Подбежав к лодке, второй дервиш сказал:

- Брат, прости, что я вновь беспокою тебя, но не мог бы ты еще раз разъяснить мне, как следует произносить эту формулу по всем канонам, а то я так и не смог всего запомнить».





...Обычно, совершая молитву в мазарах суфийских Мастеров, я вижу переливающееся свечение, которое можно назвать «аурой места». Цвет его, за редким исключением, бывает зеленым, но в мавзолее Якуба Чархи в пригороде Душанбе, с которого мы начали наше паломничество в Таджикистане, она была ярко-красной.

Как утверждают Учителя, влияние цвета в Традиции выходит далеко за рамки воздействия на органы зрения; цвет представляет энергию определенного типа, подобно музыкальным тонам, звучанию священных слов или проявлениям Божественных качеств. Суфийский Учитель отдает предпочтение одному или нескольким цветам в качестве основных для своего сообщества. Наш Грандмастер Омар Али-Шах (Ага) когда-то остановил выбор на оттенке красного цвета, отражающем тот диапазон энергий, с которыми он работал.
Ага выбрал его, потому что красный – цвет Любви.

Роза в саду у мавзолея Чархи

Суфий Якуб Чархи, которого считают духовным покровителем Душанбе, тоже учил не буквой, не нравоучением, не техникой и даже не личным примером – он передавал ученикам преобразующую силу, которую мы называем Любовью. Ее и сейчас излучает место, где он упокоен.

...В каждом из таджикских мазаров несет службу чтец-хафиз, по просьбе паломников нараспев читающий коранические суры. Его речитатив в сочетании с громким хором скворцов-майн, сотнями оккупировавших старый платан, создает волну, переносящую в реальность вне прошлого и будущего, в вечное здесь-и-сейчас. В «здесь-и-сейчас» – вот где обитель Мастера, а мавзолей его – лишь пожарный выход из колеса времени...

Кем же он был, Мастер Любви Якуб Чархи?

Суфийский Учитель или, как его называют, Мевляна («наш господин») Якуб Чархи, живший в 15-м веке, был учеником основателя ордена Накшбанди, Ходжи Бахауддина Накшбанда.

Уроженец Чарха, селения близ города Газни в Хорасане (сейчас это афганская земля), Якуб получил начальные знания в доме отца. Чархи писал: «Поначалу я жил в своем доме в Чархе. Меня тянуло в путешествия для овладения науками, но не было достаточных способностей. Однажды во сне я увидел ходжу Хидра, который мне повелел: «Отправляйся учиться. Везде, где у тебя возникнет нужда, вспомни о нас». Так я и сделал, на опыте удостоверившись, что тот сон был Божественным».

Врата в мазар Якуба Чархи

Якуб Чархи отправился за знаниями в Герат, где поступил в дерга (обитель) известного суфия Абдуллаха аль-Ансари. Следующим местом обучения Якуба Чархи был Египет, где он познакомился с Зайнуддином Хафи — будущим суфийским учителем Убайдуллаха Ахрара, преемника Чархи в линии Ходжаган-Накшбанди. Шейх Зайнуддин сказал Ахрару, что Якуб Чархи мог на время покидать земной мир во время лекций в египетской завийе, полностью погрузившись в Присутствие Всевышнего.

Спустя многие годы Чархи повстречал Ахрара в Хорасане и спросил у него: «Насколько сильны сейчас ученики Зайнуддина Хафи в толковании снов? Я слышал, что их толкования чаще всего бывают верными, и что многие доверяют им. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?» Ахрар ответил: «Да. То, что вы слышали, правда». Едва он закончил говорить, как Якуб Чархи опустил голову и на некоторое время погрузился в задумчивое состояние, затем сказал, что между толкованием снов и самим сном нет никакой связи.

(Возможно, он имел в виду, что суфий сообщается с тем глубинным аспектом человека, который мы называем сущностью. Символы сна служат для суфия лишь опорой, путеводной нитью в невообразимые области нашего психе).

Хранитель мавзолея Чархи

Закончив обучение в Египте, Чархи поступил в медресе Бухары, где сдал экзамены на звание факиха – религиозного законоведа. Перед возвращением домой он решил пойти на поклон к Бахауддину Накшбанду, учившему тогда в Каср-и-Арифин недалеко от Бухары.

Вот как Ходжа Чархи рассказывал об этой встрече: «После того, как я получил благословение у алимов Бухары, я стал готовиться к возвращению домой. Как раз в это время у меня возникло желание посетить почтенного Бахауддина Бухари (шейха Накшбанди). Я был принят им и попросил его, чтобы он помнил обо мне и держал в своем сердце. Он задал мне вопрос: «Ты пришел ко мне перед самым отъездом, почему?» Я ответил: «Душа моя наполнилась желанием встречи с вами». Он спросил меня: «В чем же причина такого стремления?» Я ответил: «Вы - великий человек, и люди вас очень любят». Но он сказал: «Этого мало. Приведи еще какое-то объяснение, ведь люди могут и ошибаться». Тогда я привел известный хадис Пророка (мир ему!): «Если Всевышний возлюбит какого-либо своего раба, то вселит любовь к нему и в сердца своих рабов. И люди его тоже полюбят». Выслушав такой ответ, он улыбнулся и сказал: «Мы из возлюбленных Бога (Азизанов)».

[Бахауддин использовал аллюзию на прозвище Ходжи Али Рамитани, предшественника Накшбанда в линии преемственности Ходжаган, которого все звали «Азизан»].

Когда шейх произнес это имя, я был поражен, потому что месяцем ранее таинственный голос произнес его в моем сне, сказав мне: «Стань учеником Азизана». Тогда я не знал, кто такой Азизан. Но Бахауддин упомянул это имя, как будто он знал о моем сне.

Я собрался уходить, и шейх Бахауддин сказал: «Ты можешь идти, но я хочу сделать тебе подарок, который напоминал бы тебе обо мне». Он протянул мне свой тюрбан и сказал: «Возьми этот тюрбан, и как посмотришь на него, вспомни обо мне — и ты найдешь меня, а когда ты найдешь меня, ты найдешь свой Путь к Богу».
Он сказал мне: «Если встретишь Мевляну Таджуддина аль-Кавлаки на своем пути через Балх, береги свое сердце от сплетен в его присутствии, ибо он великий святой и выбранит тебя за это». Я сказал себе: «Я собираюсь обратно в Герат через Балх, но путь мой не лежит через Кавлак, где живет Мевляна Таджуддин, поэтому вряд ли я увижу его».

Однако на обратном пути некое происшествие в нашем караване заставило нас повернуть в Кавлак. Я вспомнил слова шейха Бахауддина: «Если будешь в Кавлаке, посети шейха Таджуддина аль-Кавлаки». Мысль пришла в мое сердце, что шейх Бахауддин вызвал то происшествие с караваном, чтобы я смог посетить Мевляну Кавлаки.

Когда мы прибыли в Кавлак, было совсем темно, и небо было беззвездным. Я пошел в мечеть, чтобы справиться о Мевляне Таджуддине. Какой-то человек вышел мне навстречу из-за колонны и сказал: «Ты Якуб аль-Чархи?» Я был поражен. Человек сказал: «Не удивляйся. Я знал тебя до того, как ты прибыл сюда. Мой учитель Бахауддин послал меня, чтобы я проводил тебя к шейху Таджуддину».

На пути к Мевляне мы встретили старца, сказавшего мне: «О сын мой, наш путь полон неожиданностей. Тот, кто вступает на него, не понимает их сути. Искатель должен оставить попытки понять их рассудком».

Затем мы вошли в присутствие Мевляны Таджуддина, и мне было чрезвычайно трудно удержать свое сердце от суетных помыслов. Мевляна Таджуддин поделился со мной знанием, которое было ранее сокрыто от меня. Все, чему я обучался, было ничем в сравнении с его познаниями. Я был счастлив, что шейх Бахауддин устроил мне встречу с Мевляной Таджуддином таким образом, и любовь моя к Учителю возросла безмерно.

После того, как я вернулся к себе на родину, я время от времени наведывался в Бухару, чтобы посетить шейха Бахауддина.

В Бухаре был один всем известный блаженный - человек, погруженный в Божественную Любовь, к которому люди часто обращались за благословением. Однажды я собрался навестить шейха Бахауддина и решил по пути пройти мимо Божьего человека, чтобы послушать, что тот скажет. Увидев меня, он сказал: «Скорее иди туда, куда собрался, и не останавливайся. То, что ты решил, и есть самое лучшее». Он начал чертить множество линий в пыли. Мне пришло в голову посчитать эти линии. Если число линий нечетное, это означало бы хороший знак для меня, потому что Пророк (мир ему!) сказал: «Аллах един, и Он любит нечетные числа». Я посчитал линии, и число их оказалось нечетным. Сердце мое возрадовалось. Я пошел к шейху Бахауддину и попросил его, чтобы он посвятил меня в ученики и обучил зикру. И он научил меня упражнению укуфи адади – памятованию чисел при зикре, и сказал мне, как если бы присутствовал при моем разговоре с блаженным: «О сын мой, всегда придерживайся нечетных чисел - так же, как тогда, когда ты хотел, чтобы число линий было нечетным, и это дало тебе знак. Помни об этом, делая зикр».

Я был столь глубоко погружен в поток света и любви, который являл собою мой шейх, что приходил к нему снова и снова, и любовь к нему в моем сердце росла с каждым разом. Однажды я открыл священный Коран на аяте: «Это те, кого Аллах повел прямым путем, и по их руководству следуй» [6:90]. Я был так счастлив прочитать эту строфу. В то время я жил в Фатахабаде. В конце дня я решил посетить мечеть и мавзолей шейха аль-Бахарази. На пути туда мне пришла мысль, расстроившая меня, и я решил вместо мавзолея пойти к шейху Бахауддину.

Когда я пришел в его присутствие, он как будто ждал меня. Шейх посмотрел мне в глаза и произнес: «Сейчас время намаза, а затем мы поговорим». После молитвы он сказал: «Посмотри на меня». Сквозь его лицо я увидел нечто величайшее, и это потрясло мое сердце. Я не мог раскрыть рта, а он сказал мне: «Есть знание двух видов: первое - знание сердца, и это знание, даруемое как благодать, знание пророков и посланников; второе же - знание языка, внешнее знание, и оно, как все видимое и слышимое учение, есть Божественное свидетельство сотворенному Им. Я желаю, чтобы Бог одарил тебя удачей в обретении внутреннего знания. О нем говорится в хадисе: «Если вы сидите с людьми Истины, сидите с открытым сердцем, потому что они – лазутчики сердца. Они могут войти в ваши сердца и увидеть, что в них».

Шейх продолжал: «Волею Бога Всемогущего и Всевышнего, и волею Пророка, и волею моего шейха мне было приказано не посвящать никого в наш Путь, пока сам Господь, сам Пророк и мои шейхи не примут его. Поэтому сегодня ночью я увижу, принят ли ты».

Та ночь была самой трудной в моей жизни. Мне казалось, я умру от страха, что они не примут меня на свой Путь. Я совершал предрассветный намаз позади шейха и ужасно боялся. Когда он направил взор в мое сердце, все это исчезло, и остался только он. Я услышал его голос, произнесший: «Добрая весть есть для тебя. Ты принят. Да будет же это благом для тебя! Мы не принимаем человека с недостатками. И даже когда принимаем достойного, то ждем, когда наступит особый час для этого человека, и из-за этого принимаем его с задержкой».

Потом он начал произносить имена Мастеров Золотой Цепи преемственности Мастеров-Ходжаган: от Пророка к Абу Бакру, от того - к Салману аль-Фариси, Касиму ибн Мухаммаду, Джафару ас-Садыку, Байазиду Бистами, Абу-ль-Хасану Харакани, Абу Али аль-Фармади, Юсуфу Хамадани, Абу-ль Аббасу, Абдул-Халику Гиждувани. Каждый шейх, которого он упоминал, являлся перед ним. Когда шейх упомянул Абдул-Халика Гиждувани, он остановился, и сам Абдул-Халик явился передо мной. Абдул-Халик сказал: «Дай его мне сейчас» и научил меня знанию укуфи адади, науке памятования числа произнесения имен зикра. Он сказал, что это знание пришло к нему от Хидра. Затем мой шейх продолжил называть имена святых из его линии преемственности (силсила): Махмуд Фагнави, Али Рамитани, Мухаммад Баба Самаси, Сайид Амир Кулал. Каждый из них являлся мне, один за другим, и каждый давал мне свое посвящение».

Надгробие в месте упокоения Якуба Чархи

После принятия Якуба Чархи в круг своих учеников Бахауддин Накшбанд сказал: «Очень сложно соответствовать надлежащим условиям принятия. Либо нет соответствующего ученику Учителя, либо есть Учитель, но нет приемлемых учеников».

Якуб Чархи пишет о своем Пути после посвящения: «Я продолжал служить шейху Бахауддину, стоять у его дверей, учиться у него, пока он не дал мне разрешение вести других людей по этому Пути. Он сказал мне: «Этот Путь будет для тебя величайшим счастьем»».

После ухода Бахауддина в лучший мир его преемником стал его зять Алауддин Аттар. Убайдуллах Ахрар сообщал, что Якуб Чархи говорил ему: «О сын мой, я получил приказ Шаха Накшбанда сопровождать Алауддина Аттара после ухода самого Шаха. По приказу моего шейха я был в присутствии его ученика со дня смерти Бахауддина до ухода самого Алауддина в Бухаре. Благодаря благословению его присутствия мое состояние возвысилось, и мое обучение было завершено».

Алауддин Аттар начал работу по составлению жития (макамат) Бахауддина Накшбанда, в которой принимал участие и Якуб Чархи, находясь в Бадахшане. В то же время Чархи написал два послания (рисалы) — Рисала-и-абдалийа («Послание о преображенных абдалах») и Рисала-и-унсийа («Послание о близости»).
В первом послании Чархи описывает Шаха Накшбанда как Кутба (Полюс, Столп или Ось) своего времени.

Минарет мечети у мавзолея Чархи

Существует две группы святых, пишет Чархи. Первая из них сокрыта от обычных людей, а другая открыто взаимодействует с людьми и обучает их. У тайных святых - абдалов - есть Полюс Преображенных (кутб-и абдал); у обучающих открыто есть Полюс Наставничества (кутб аль-иршад), причем второй по значимости превосходит первого. Чархи пишет: «Один из великих рассказывал о том, что на небе есть два полюса: южный и северный. На земле также есть два полюса: Полюс Преображенных, абдалов, и Полюс Наставничества».

В каждое данное время существует лишь один Полюс Наставничества, утверждает Чархи. Святых можно узнать только с Божьей помощью, и такой участи удостаивается не каждый.

После смерти Алауддина Аттара Якуб Чархи стал Учителем Накшбанди. Он оставлял своим преемникам свободу выбора в методах обучения, говоря: «Упражнение, которому мы научились у своего наставника — это нафи-ва-исбат (задержка дыхания при произнесении зикра). Если же вы пожелаете обучать своих учеников методом джазбы (духовного привлечения), то это ваше дело. Ученик должен являться к своему Учителю полностью подготовленным, как лампа, в которой достаточно масла, и цел фитиль, поэтому остается лишь поднести огонь. Ученик должен уметь находить в себе силы для всего, что требует от него Учитель, и для него в этот момент не должно существовать ничего, кроме воли наставника».

Чтец-хафиз, беседующий с посетителем мазара Чархи

Убайдуллах Ахрар, ученик и преемник Якуба Чархи в линии Мастеров Накшбанди, рассказывает так о своей первой встрече с Учителем: «Проведя четыре года в Герате, я отправился в Хулуфту с намерением искать наставлений у мевляны Якуба Чархи. За несколько лет до этого я слышал о нем добрые отзывы от одного человека великой чистоты, торговца из Чил-Духтарана.

Добравшись до провинции Чиганьян, где жил мевляна Якуб, я занемог и на двадцать дней прервал свой путь. За это время я услышал столько нелицеприятного о мевляне Чархи, что почти оставил мысль разыскать его. Но я проделал большой путь, и казалось неблагоразумным возвращаться, не встретившись с ним.

Когда я вошел в его присутствие, он приветствовал меня крайне вежливо и любезно. Но когда я явился к нему на следующий день, он, казалось, рассердился и был со мной груб и резок. Я объяснил эту перемену своей нерешительностью, которая была вызвана сплетнями, ходящими о нем. Затем он переменился, став очень любезным и внимательным. Он рассказал мне, как навещал Ходжу Бахауддина Накшбанда, потом протянул руку и сказал: «Подойди и дай мне обет верности».

В это мгновение я увидел на его лице отталкивающую бледность, как у прокаженных, и не ощутил готовности взять его за руку в знак верности. Досточтимый Мевляна понял мое чувство отвращения и немедленно убрал руку. Он вдруг сменил свой облик, словно одежду, и стал таким привлекательным, что мои отговорки исчезли, и я вдруг обнаружил, что обнимаю его.

Якуб Чархи вновь протянул руку со словами: «Досточтимый Ходжа Бахауддин Накшбанд взял мою руку в свою и сказал: «Твоя рука – моя рука; тот, кто пожмет твою руку, пожмет мою руку». Эта рука – рука Ходжи Бахауддина, так прими же ее». Я тотчас взял его руку, и он наставил меня, передав упражнение укуфи адади. Мевляна Чархи присовокупил: «Вот то, что я получил от досточтимого Ходжи Накшбанда. Если хочешь, ты можешь сам обучать учеников путем восхищенности».

Через три месяца мевляна Якуб дал мне дозволение уехать. В день отъезда он привел мне исчерпывающее изложение Пути Наставников и разъяснил его. Он описал метод связи сердца с сердцем и сказал: «Будь мягок, преподнося этот путь. И может быть, ты направишь способных искателей к назначенному им» (из книги Хасада Шушуда «Мастера Мудрости»).

Столетняя чинара в мавзолее Чархи

Чархи говорил, что наставник — это умелый Мастер, который может пробудить в сердцах учеников скрытые там возможности и направить их развитие в нужном направлении, — подобно тому, как из недр земли извлекают полезные ископаемые и используют их во благо. Ему принадлежит высказывание: «Где бы ни была скрыта Истина в вашем случае, ваш Учитель может помочь вам найти ее. Но если у него ко всем один и тот же подход, он не Учитель; во всяком случае, не ваш» (цитата по книге Идриса Шаха «Путь суфиев»).

О применяемых Якубом Чархи, зачастую непредсказуемых и парадоксальных, подходах к обучению свидетельствует сохранившаяся история:

Некий благочестивый человек проделал долгий путь, чтобы увидеть Баба Чархи. Когда наконец он добрался до его дома, то был весьма обескуражен: средь бела дня, несмотря на то, что был месяц поста, Чархи поедал гору жареного мяса.
Горько разочарованный, паломник, тем не менее, приветствовал его и провел у него три дня, надеясь получить какое-нибудь объяснение. Но его, увы, не последовало, и безутешный гость отправился обратно.

Он еще не успел далеко отойти, как увидел при дороге землянку отшельника и остановился прочитать с ним молитвы и немного передохнуть. После того, как они какое-то время посидели молча, отшельник произнес:

- Ты печален, и твое несчастье заражает воздух, так что я не способен сохранять в себе покой. Не встречался ли ты часом с Чархи?

Путник сказал:
- Ваша прозорливость доказывает, что вашими бдениями вы достигли святости! Своим замечанием вы преобразили мою печаль в восхищение. Теперь у меня есть надежда. Но не можете ли вы сказать мне, что случилось с великим Чархи: почему он стал вести себя подобным образом?

Святой человек отвечал:
- С Чархи все в порядке. Я провожу время в молитвах и постах и выполняю специальные упражнения. Я воздержан и следую правилам, которые уже не нужны тем, кто достиг совершенства. Ты же отвергаешь последнее, а Чархи разглядел это в тебе и выразил это своими действиями.

Если бы я был столь же велик, как Чархи, у меня не было бы нужды во всем этом. Если бы ты был готов стать его учеником, ты бы не подпал под влияние внешних действий и не оказался бы столь невосприимчивым к реальному положению дел. Мы оба - и ты, и я - находимся в страшной нужде. Возможно, когда-нибудь ты или я - или мы оба - сумеем достичь той стадии, на которой будем иметь возможность стать учениками Баба Чархи (история «Воздержание» из сборника Идриса Шаха «Волшебный монастырь»).

Якуб Чархи учил в течение пятидесяти лет, однако роль его в Традиции оставалась во многом скрытой для непосвященных людей, о чем говорит следующая история:

Рассказывают, что когда один молодой ученик Баба Чархи сидел у входа в его дом, подъехал какой-то человек и спросил:
- Кто ты?

Ученик ответил:
- Я последователь Баба Чархи.

Человек сказал:
- Откуда у Чархи могут быть последователи? Я его дядя и уж я-то знал бы, если б они у него были. И относительно того, что он «Баба», тебя ввели в заблуждение, сынок.

Дядя Чархи еще долгие годы, до самой смерти, оставался в этом доме. Он отказывался посещать «культурные собрания», которые проводил Баба Чархи, и так никогда и не смог поверить в то, что Чархи был суфийским учителем.

- Я знаю его с детства, - говорил он, - и не вижу, чтоб он чему-нибудь мог учить, потому что он никогда ничему не учился.

Даже после того, как Чархи умер, многие люди, причем некоторые были частыми посетителями его дома, включая купцов, с которыми у него были деловые отношения, не верили, что он был святым.

Юнус Абу-Асвад Камали, теолог, своими словами как бы выразил мнения многих:
- Я знал Чархи в течение тридцати лет, и он никогда не обсуждал со мной высших материй. На мой взгляд, такое поведение не присуще ученому человеку. Он никогда не пытался описывать свои теории и не предпринимал попыток сделать меня своим учеником. Только от мясника я слышал, будто бы Чархи – суфий (история «Чархи и его дядя» из книги Идриса Шах «Мудрость идиотов»).

Невзирая на свой статус Учителя, Баба Чархи не сторонился обычных занятий и физического труда. Вместе со своими учениками Чархи разбил большой сад на берегу реки Кафирниган, в котором работал до последних дней своей жизни.

Небольшой пруд в центре мавзолея Чархи, вокруг которого расположена галерея

Якуб Чархи перешел в лучший мир в 1447 году и был похоронен там, где жил и учил — неподалеку от Душанбе, став святым покровителем этого города.

...Склонившись лбом к деревянной колонне у пруда в мавзолее Якуба Чархи, я прошу Мастера Накшбанди наставить нас. Нам предстоит путешествие по незнакомым и трудным дорогам Таджикистана через горные перевалы, и я волнуюсь за маленький караван, всецело доверившийся мне и нашему внутреннему зову. Волна речитатива чтеца-хафиза и рулад скворцов-майн приносит голос Мастера Чархи: «Преодолевай страх Любовью, и все будет благом».

Именно так и преосуществилось – с зикром «О Вселюбящий» мы проехали через горы и долины тысячу с лишним километров на одном дыхании, на волне единства и гармонии, дарованных благословением Мастера Любви.

Записанный мной аудиофайл с текстом жизнеописания Якуба Чархи:

Рассказывают, что однажды Амир Тимур, известный также как Тамерлан, позвал к себе во дворец великого суфия Сейида Мира Али Хамадани. Правитель слышал, что Сейид Али никогда не сидел спиной к Каабе, поэтому повелел расположить место для сидения таким образом, чтобы суфий вынужден был повернуться к Каабе спиной. Когда все уселись, Тимур, обращаясь к Хамадани, сказал: «Я слышал, что вы никогда не сидите спиной к Каабе, но сегодня, как я вижу, вы изменили своим принципам». На это Хамадани ответил: «Безусловно, любой, кто обращает свое лицо к вам, таким образом отвергает Каабу. Я знаю, что вы кладете все силы для создания великой империи. Но однажды я видел сон, как хромая собака унесла всю вашу империю». Затем он добавил: «Этот мир подобен мертвецу, а желающие его подобны собакам, зарящимся на падаль». Тимур был впечатлен смелостью суфия и предложил ему остаться при дворе, однако Сейид Али отклонил предложение, сославшись на то, что его предназначение связано с Кашмиром.

Мы не знаем, имела ли место в действительности эта история или была лишь фабулой, но ответ Хамадани отражал его учение, согласно которому подлунный мир представлял лишь самую нижнюю ступень в восходящем спектре реальностей. Тот, кто проводит жизнь, гонясь за властью, преходящими удовольствиями и наградами, не добьется ничего, кроме горечи, разочарования и позора. С точки зрения Хамадани, проявленный мир имеет ценность как поле, где мы сеем наши действия, чтобы затем использовать плоды человеческого опыта для восхождения в высшие сферы.

Мир Али Хамадани сравнивает душу человека с небесным соколом, покинувшим жилище света и находящимся в тюрьме материального проявления, и предостерегает его не уподобляться собаке, соблазняющейся падалью сего мира, ибо истинное достоинство души - в устремлении к высшему. Хамадани принадлежат слова: «О, щедрый Господь! Ради слез изгоев обители любви ... подари моему духу, который суть небесная птица, счастье быть в Твоем присутствии... Искупи узников тюрьмы этого мира от пыток огнем отчаяния и освободи обитателей цепей похоти от печали уз пренебрежения и страстей».

Вход в мазар Мира Али Хамадани, вид изнутри (здесь и далее мои фотографии, сделанные в мавзолее в г.Куляб)

Однако, суфийский подход никогда не является категорически исключающим – напротив, он часто основан на примирении крайностей, кажущихся противоположными. Поэтому Али Хамадани, рассматривающий земной мир не более чем караван-сарай, где человек – лишь временный гость на пути к истинной цели своего путешествия, в то же время прославился как великий наставник принцев и падишахов. Среди его учеников были король Кашмира, правитель Балха и Бадахшана, султаны индийских провинций. Некоторые из его трактатов целиком посвящены принципам гуманного и справедливого правления.

...Наш маленький караван направляется из Душанбе в древний город Куляб в южном Таджикистане, чтобы поклониться памяти великого суфия, чей мазар расположен здесь по завещанию самого Мира Али Хамадани. Дорога оказывается неожиданно трудной, а порой и вообще лишенной асфальта, несмотря на карты, указывающие, что здесь должна быть скоростная магистраль. Но, как говорят дервиши, путь паломника не случайно бывает нелегким, иначе как подготовить ее или его душу к тому, что ждет их у цели?

Мавзолей Мира Сейида Али Хамадани – красивый и хорошо отреставрированный комплекс в самом центе Куляба. Тюрбе - традиционная средневековая постройка с покрытыми сусальным золотом куполами, окруженная вековыми чинарами.

Сейид Мир Али Хамадани родился в Хамадане в 1313 году в семье сейидов - потомков Пророка Мухаммада ﷺ в семнадцатом и восемнадцатом поколениях и по отцовской, и по материнской линиям. Отец Хамадани, а также его дядя по материнской линии, известный суфий ордена Кубравия Ала ад-Даула Симнани, были на службе у монголов, правивших в то время в различных частях персоязычного мира. Орден Кубравия был основан персидским суфием, мистиком Наджмуддином Куброй в 12-м веке, а Симнани был его учеником и преемником.

Семья Али Хамадани была богатой и приближенной к власти, и в юности он получил выдающееся образование. Он особо упоминает, что учился под опекой своего дяди Симнани и именно через него впервые узнал о тарикате Кубравия. Симнани отзывался о своем племяннике как о не по годам зрелом в вопросах духовного поиска, а Хамадани считал Ала ад-Даула «живым свидетельством» святости и одним из вали - Друзей Бога.

Дядя познакомил Али с суфийским шейхом Маздакани, когда мальчику было двенадцать лет. Маздакани принял его под свою опеку и учил на протяжении шести лет. Шейх применял суровые методы смирения нафса (эго) своих учеников, практикуя особый вид уединенной медитации, где ученик не просто был изолирован в темном помещении и соблюдал строгий пост, но его также на время испытания приковывали к стене. Этот метод был известен как чилла-и-зиндан. Кроме того, хотя Хамадани был из знатной семьи, в ханаке Маздакани он выполнял обязанности прислужника – приносил воду для омовения, следил за обувью посетителей и т.д.

Затем Симнани отправил племянника к своему ученику Такиуддину Али Дусти. Рассказывают, что вернувшись однажды домой в Хамадан из ханаки Маздакани, Али Хамадани увидел Дусти, сидящего в одиночестве, произносящего зикр и постоянно двигающего головой, и спросил его, почему он это делает. Дусти ответил, что шейх Маздакани приказал ему практиковать такой вид зикра, и юноша попросил Дусти взять его в обучение.

В ханаке Дусти Хамадани провел два года. После перехода Дусти в лучший мир юноша вновь вернулся к Маздакани, который благословил его на паломничество по святым местам. Впоследствии Хамадани называл свои путешествия лучшим образованием.

Итак, с двадцатилетнего возраста Мир Сайид Али начал странствия, за время которых объехал всю Персию от Азербайджана до Хорасана, посетил Среднюю Азию, восточный Ирак и даже Европу и Индию, включая Шри-Ланку. Как и другие великие суфии до него, Хамадани неоднократно посещал Мекку и Медину и, как сообщается, совершил паломничество к Каабе двенадцать раз.

После периода странствий в 1353 году Сейид Али вернулся в Хамадан. Он женился и посвятил себя написанию книг и изложению суфийского учения. Вокруг него сформировался довольно большой круг учеников. Суфий оставался в Хамаданe до 1370 года, и его отъезд оттуда более или менее совпал с приходом к власти Амира Тимура (известного как Тамерлан). Это заставило некоторых биографов Хамадани предположить, что враждебное отношение Тимура к алевитам было причиной отъезда суфия, принадлежавшего к влиятельному алевитскому роду. Однако, как утверждает приведенная в начале нашего повествования история, встреча монарха с суфием все же могла иметь место.

В 1371 году Мир Али переехал из Хамадана в Хатлан (сегодняшний Куляб в Таджикистане), откуда он совершал путешествия в Кашмир. Во время одного из таких длительных пребываний в Кашмире он и его последователи, поселившись в городе Аллауддинпур, основали ханаку на берегу реки Джелум.

Благодаря мощной энергии и неустанной работе Хамадани, а также безоговорочному покровительству со стороны султанов Кашмира, линия преемственности (силсила) Кубравия получила значительное развитие в этом регионе. Его присутствие ощущается в сердцах жителей Кашмира и по сей день, где его помнят как «Второго Али», «Великого принца» (Амир-и Кабир) и «Короля Хамадана». Принесенная им преобразующая сила – барака – ордена Кубравия трансформировала местное общество на многих уровнях, создав Хамадани славу покровителя Кашмира.

Портрет Мира Али Хамадани в музее при его мавзолее в г.Куляб

Чтобы понять, почему учение о Единстве, принесенное Хамадани, получило такое мощное развитие в данном месте в данное время, нужно понимать, что тогда представлял из себя Кашмир, охваченный идолопоклонством и скованный кастовыми предрассудками, согласно которым доступ к учению для низших слоев общества был закрыт. Брамины, когда-то служившие проводниками данного в откровении великого учения Вед, утеряли связь с изначальным Божественным импульсом. Непомерно разросшаяся высшая каста, получавшая доход от храмов, посвященных отдельным божествам, вела между собой борьбу за средства нищающего населения, деградируя в сторону бытовой магии и поклонению идолам. Рыба гниет с головы. Образ жизни кашмирцев - от низов до правителей – нес черты духовного разложения, где употребление одурманивающих субстанций шло об руку с растущей вседозволенностью.

Послание о Единстве и об устремлении к высшему, принесенное Сейидом Али, было в этой атмосфере как дуновение свежего ветра, что нашло отражение в аллегорической истории:

Однажды Сейиду Али сообщили, что индуистский отшельник и маг, живший в Алауддинпуре, подчинил себе зловредного джина. Тот требовал от местных жителей еды для своего повелителя, а если не получал желаемого, пожирал людей одного за другим. Услышав об этом, Сейид Али вместе со своими спутниками направился в Алауддинпур.

Когда маг узнал о прибытии Сейида в свои края, он понял, что потеряет влияние на людей, и решил действовать. Маг явился в присутствие Сейида и бросил ему вызов, предлагая померяться силами и утверждая, что обладает сверхспособностями – может парить в небесах, воскрешать мертвых и прочие чудеса. Хамадани принял вызов, но предупредил, что если маг будет превзойден, идолы его будут низвергнуты, а капище разрушено. Чародей принял эти условия.

Сейид Али повелел идолам разбиться, и самый большой из них распался на четыре части, а из его нутра выпал листок с надписью: «Нет божеств, кроме Бога». Тогда маг в качестве демонстрации своих сил воспарил в воздух и скрылся из виду. Али Хамадани попросил одного из своих соратников преподать магу урок, и тот, подбросив вверх туфлю, приказал ей сбить чародея, стукнув его по голове. Туфля выполнила приказание, и маг был повержен.

После этого опыта маг отказался от дел с джиннами и стал учеником Хамадани; капище, где он обитал, было разрушено, а на его месте построена ханака.

В душе своей повергни истуканов,
Иль сам повергнут будешь - поздно или рано.
Кумира самости сожги, и вот - смотри,
Сколь клад бесценный он скрывал внутри!
(Аттар, из поэмы «Язык птиц», перевод АсСалам)

Возможно, основой для аллегории послужила реальная история основания ханаки Мира Али Хамадани, которая, по некоторым сведениям, была построена на месте разрушенного храма богини Кали. Ханака была открыта для всех, от султана до индусов самых низших каст.

Хамадани не отказывался давать советы монархам, поскольку видел, что их образ мыслей и правления являются ключом к улучшению жизни людей. В то же время Хамадани старался держать дистанцию от сильных мира сего, сохраняя независимость от них, как делали многие суфии до него. Когда султан Кашмира пригласил его жить при своем дворе, Мир Али отказался и жил в караван-сарае до тех пор, пока его последователи не построили ханаку, где он начал принимать учеников.

Сейид Мир Али всегда вел скромный образ жизни, занимаясь изготовлением тюбетеек и поощряя своих учеников зарабатывать на жизнь своим трудом. Орден Кубравия, как и другой среднеазиатский орден Накшбанди, представлял то течение в суфизме, в котором считается необходимым, наряду с внутренней работой, быть активным членом общества, живя «в миру, но не от мира». Помимо изготовления тюбетеек, Мир Али владел искусством среднеазиатской вышивки – сюзане, и все его ученики были обучены тем или иным художественным ремеслам. Прибыв в Кашмир, Хамадани привез с собой до семи сотен учеников, которые были художниками, каллиграфами, мастерами по изготовлению шалей и т. д., обучая своим искусствам местное население. Знаменитые кашмирские шали и другие тонкие изделия из кашемира стали известны миру после пребывания в стране последователей Хамадани.

Орден Кубравия внес большой вклад в мистическую философию, и его иногда называют «центральноазиатской школой суфизма». В своих взглядах Хамадани был последователем его Учителя Симнани и основателя ордена Наджмуддина Кубры. В соответствии с ними, путь суфийского ученика представлен как восхождение, следующее за пробуждением семи тонких органов восприятия (латaиф), активации каждого из которых соответствует видение определенного цвета. Наджмуддину Кубре принадлежат слова: «Наш Путь (тарикат) - путь алхимии. На этом Пути следует тебе изыскивать и добывать в руднике своего существа субстанции высочайшей тонкости (латиф), сотканные из света».

Благодаря духовному пути, на который искатель становится при помощи земного Учителя, пишет Хамадани, возможно приближение к собственному Божественному Присутствию, скрытому в каждом человеке, и обретение ма’рифат (гнозиса) - прямого познания Истины.

Хамадани указывал важность медитации на одном из 99-ти Божественных Имен - Аль-Хaкк (Истина или Истинная Реальность). Хамадани пишет об этом аспекте так: «Воистину, вещи познаются только через свои противоположности, но у этого Имени нет противоположности».

Действительно, многие из 99-ти Божественных Имен объединены в пары, обозначающие противоположные качества, однако у имени Аль-Хакк нет пары - оно есть выражение Единства.

Бессмертна сущность. Встань же, страх отринь,
Восстань из пепла. Тень - исчезни, сгинь,
Там иллюзорным теням места нет,
Где солнца Истины сияет яркий свет.
(Аттар, из поэмы «Язык птиц», перевод АсСалам)

Хамадани особо выделяет четыре Божественных Имени как основы, «столпы творения» и «принципы космического устройства»: Аль-Хайй (Вечно Живой), Аль-Алим (Всеведающий), Аль-Мурид (Изъявляющий Волю) и Аль-Кадир (Всемогущий). Хамадани представляет четырех главных архангелов религий Книги - Гавриила, Михаила, Исрафила (библейского Рафаила) и Азраила - как проявления четырех Божественных Имен. Он пишет:

«Исрафил — проявление Божественного Имени «Вечно Живой», Аль-Хайй…
Гавриил — манифестация Божественного Имени «Всезнающий», Аль-Алим…
Михаил — проявление Божественного Имени Аль-Мурид, «Изъявляющий Волю»...
Азраил — Божественного Имени «Всемогущий», Аль-Кадир».

Идеи Хамадани – вполне в духе сказанного его предшественником по Традиции, математиком и суфием Омаром Хайямом: «Управляется мир Четырьмя и Семью». И действительно - во всем, что мы называем «материей», ученые находят следы четверичной организации: в структуре вещества, физических, химических и любых других материальных отношениях, включая генетический код органической жизни.

Проявленная вселенная сотворена архангелами по Божьему велению в четверицах, состоящих из дополняющих друг друга пар. Что дает нам это знание с точки зрения развития нашей души? Оно помогает нам понять, что собрав воедино элементы Четверицы, разделенные в материи, мы способны вернуться в изначальное Единство.

...Мы заходим в мавзолей Мира Али вчетвером – двое мужчин и двое женщин. Несмотря на то, что женщинам в мавзолей нельзя – местные традиции юга Таджикистана очень консервативны – хранитель делает для нас исключение как для гостей издалека. Мы рассаживаемся по четырем углам от гробницы Мира Али и начинаем зикр – каждый из нас произносит про себя одно из четырех Божественных Имен, указанных Мастером как столпы Творения: Аль-Хайй, Аль-Алим, Аль-Мурид и Аль-Кадир. Четыре луча, четыре цвета сливаются в один – белый свет, и далее устремляются к «Свету, скрытому за светом» (24:35)...

Объясняя то, зачем же Творец разбил Единство на отдельные качества, Хамадани пишет: «Если нас спросят, почему Бог создал мир, ответ очевиден: чтобы проявить Свои Имена и атрибуты»,намекая на один из Хадисов Кудси, данный Пророкуﷺ в откровении и часто цитируемый другим великим суфием, Ибн Араби. В хадисе говорится: «Я пребывал скрытым сокровищем и не был познан. Я жаждал быть познанным, и Я создал все сотворенное, дабы сделать Себя познанным ими. И так они пришли к познанию Меня».

Он молвил: «Спрятанным сокровищем был Я,
Непознанным в своей Я тайне пребывал,
С твореньем мира Я
восстал из небытья,
Чтоб ты всю полноту Господних тайн познал».
(Хаким Санаи, из «Окруженного стеной сада Истины»,
перевод АсСалам)

Но даже создав множественность, Единый остается единственным, о чем пишет Хамадани: «В Его сущности нет множественности, и в атрибутах Своих Он не претерпевает изменений».

Одним из наиболее важных космологических понятий Хамадани является термин Нафас ар-Рахман, дыхание Всемилостивого, которое относится к учению о сотворении мира посредством Слова. Как пишет Мир Али: «Бог выдыхает, и, делая выдох, Он произносит Слово». Вселенная и все сущее — слова, произнесенные посредством дыхания Всемилостивого.

Явись! Ты слышишь! Будь! О, дай к тебе прильнуть!
Мой страстный зов таит Божественную суть.
Не понимаешь? Что ж! Тогда внемли Тахиру:
Мир сотворил Аллах единым словом: [Будь!]
(Баба Тахир)

Хамадани говорит: «Отношение между проявленным миром и самим Творцом подобно отношению написанного к его автору».

Развивая это утверждение, Хамадани ссылается на личный мистический опыт, во время которого к нему пришло озарение относительно тайны букв алфавита как Божественных архетипов.

Не поймешь, не пригубив экстаза вина,
Что озера, моря, океан – суть одно.
Не поймешь, не прочтя книг Творца письмена,
Что писатель, перо и рука – суть одно.
(Кул Хусейн, перевод АсСалам)

Как и все суфии, Хамадани уделяет особое внимание первой букве арабского алфавитa – букве Алиф. Он пишет, что процесс творения изливается через букву Алиф, основу основ, в которой скрыты остальные буквы. С расширением дыхания Всемилостивого из Алифа начинают появляться все другие буквы, которыми и «написаны» все проявленные миры. И, в обратном движении человеческой души к своему Создателю, Алиф указывает ей путь домой, к Источнику.

На волосок разнятся истина и ложь;
Алиф один, ключом заветным будь.
Найдя его, к сокровищу откроешь путь,
И к Мастеру ты доступ обретешь.
(Омар Хайям)

Творец проецирует реальности из мира символов, отражая аспекты Своих проявлений и архетипы в проявленном мире, как в зеркале. Хамадани и другие суфии, включая Ибн Араби, образно описывали связь между Богом и его проявлениями как отношение между зеркалом и его отражениями. Будучи тварными существами, мы способны познать лишь отражение, но не в силах проникнуть в Зазеркалье. Творец же за пределами любого образа, любого символа, имени или предмета, доступного объяснению. Он не связан и не ограничен ничем.

Как пишет Хамадани: «Нет ни сложных слов, ни простых букв [чтобы описать Его]».

Когда луч солнца упадет на воду,
Рябь волн, его стократно отражая,
Причудливый узор из света с ходу
На стены бросит, бликами мерцая.
Но помни: ведь и это отраженье,
Хоть и вторичное - от Солнца света.
Творца единого - все в мире преломленье,
Тот счастлив человек, кто понял это.
(Хаким Санаи, из «Окруженного стеной сада Истины», перевод АсСалам)

Хамадани упоминает неканоническое высказывание Пророка, в котором тот в порыве мистического экстаза восклицает: «Я есть точка под буквой ба!» С ним связано также загадочное высказывание двоюродного брата и зятя Пророка, Али ибн Абу-Талиба:

«Суть ниспосланного в Коране - в суре «Аль-Фатиха»;
суть суры «Аль-Фатиха» - в слове «Бисмиллах»;
суть «Бисмиллах» в букве «ба»;
суть буквы «ба» в точке под ней».

Хамадани говорит об этой точке так: «Это самая превосходная из форм, не подверженная переменам и искажениям. Никакие изменения не властны над нею».

Я — море, что бурлит, вкрапленное в алмаз,
Над буквой точка та, что суть меняет фраз.
(Баба Тахир)

Мир Сейид Али Хамадани был автором более 100 небольших трактатов, каждый не более 4-5 страниц. Большая часть его книг до сих пор не исследована и не издана на русском языке.

Хамадани покинул Кашмир в 1385 году, но в пути заболел и в том же году умер на индо-афганской границе. Согласно его завещанию, он был похоронен в Хотлане (Кулябе), где по сей день находится его гробница.

Помимо самого Сейида Али, в мавзолее также похоронены его сын Мухаммад и многие другие родственники. Рядом с мавзолеем находится музей, посвященный суфию.

Здание музея Мира Али Хамадани

Святого чтят и на его родине в Хамадане и, конечно, в Кашмире, где работа Сейида Али оставила наиболее яркий след, живой по сей день. Популярность Хамадани была столь велика, что, по словам профессора университета в Кашмире, «по Божественному Провидению Сейид Али не был похоронен в Кашмире, иначе ему поклонялись бы как самому Богу».

История жизни Мира Али Хамадани и некоторые положения его учения, помимо данной заметки, изложены в записанном мной для нашего таджикского путешествия аудиофайле, который я предлагаю всем, кто предпочитает слушать, нежели читать, по этой ссылке:


Не будет Путь найден нигде,

кроме как в служении людям.

Саади Ширази, «Бустан»


...В июне 2024 года с группой Друзей из нескольких стран мы совершили восьмидневное паломничество по суфийским местам в Турции (Стамбул, Эскишехир, Конья, Хаджи Бекташ, Кыршехир, Анкара), связанным с наследием дервишей-алевитов и ордена Бекташи, а также других Путей-тарикатов.

Мы попросили нашего болгарского брата-дервиша Бекташи Вейсела Байрама, сопровождавшего нас в прошлых паломничествах на Балканах, поехать с нами, и получили его любезное согласие. Более того, Вейсел пригласил своего суфийского наставника присоединиться к нам. Так нашим Проводником в этом путешествии стал профессор Ходжа Ахмет Ташин из Коньи, непостижимым образом сочетающий в себе ипостаси ученого-религиоведа, путешественника и суфийского мистика.

Профессор Ахмет Ташин (здесь и далее мои фотографии)

Этому замечательному суфию я и хотела бы посвятить мою заметку.

Ахмет Ташин-эфенди — в миру профессор, доктор философии, преподаватель кафедры социологии факультета социальных и гуманитарных наук Университета Коньи. Главный предмет его исследований - духовное наследие алевитов, езидов и ассирийцев. Изучая их верования, профессор много путешествовал не только в Турции, но и в Иране, Ираке, Азербайджане, Афганистане, Сирии и других странах. Где-то в этих поездках он встретил своих суфийских Учителей, тайну которых, впрочем, не позволено раскрывать, поэтому она осталась мне неизвестной.

Моя первая встреча с профессором была краткой — мы лишь перекинулись словами приветствия во время ужина в Эскишехире, куда наша группа прибыла к вечеру. Но одного взгляда было достаточно, чтобы почувствовать, с кем нам посчастливилось встретиться. Я тогда сказала Вейселу: «Кем бы ни считали этого человека, он — суфий».

Это мгновенное узнавание трудно бывает объяснить в словах даже самому себе. Для него не нужно знать историю человека, имена его Учителей и чему они его обучали, потому что все это не важно. На любом континенте, в любой культуре и конфессии, ты распознаешь Суфия в человеке, если раньше уже встречал Его, потому что Суфий Един.

Почти как в песне: «Ты узнаешь его из тысячи...»

(Бывают, конечно, исключения, когда суфий не хочет быть распознанным, но об этом - в дальнейших рассказах).

У входа в теккию Хаджи Бекташа

В Турции дервиши орденов Мевлеви, Бекташи, Халвети-Джеррахи, Накшбанди и других действуют повсюду, однако, чтобы отворить их двери, необходим ключ. Ходжа Ахмет и Вейсел Байрам были нашим «ключом». В большинстве теккий, которые мы посетили благодаря их связям, дервиши-алевиты были очень открыты и дружелюбны, приглашали нас разделить с ними угощение (мы попали как раз на празднование жертвоприношения Курбан-Байрами), показывали нам свои теккии и даже приглашали на ритуалы зикра и радения, которые обычно проводят без посторонних. Я расскажу о некоторых из них в дальнейших заметках, если Бог даст, а этот небольшой этюд я хотела бы посвятить профессору.

Итак, Ходжа Ахмет присоединился к нашей группе на третий день каравана, и его появление сразу изменило весь ход нашего путешествия. В типичной недельной поездке третий день — точка «интервала», когда первоначальный энтузиазм участников группы начинает угасать под действием усталости и трудностей пути, а хаотические тенденции, наоборот, нарастают.

Те из нас, кто изучал принцип энеаграммы, хорошо понимают, что я имею в виду. Можно также назвать такой момент точкой бифуркации, в которой система осознает необходимость пересобраться на новой основе и либо совершает это, либо сдается хаосу. В критический момент «интервала» группе бывает необходим приток энергии извне, дополнительный импульс.

Ходжа Ахмет начал свою Работу с нами с того, что пронес нас через точку бифуркации со свойственной ему спокойной грацией.

В тот день мы посещали один из древнейших «домов силы» ордена Бекташи в Анатолии - большой комплекс 14-го века, выросший вокруг мавзолея Сейида Баттала Гази на вершине холма недалеко от Эскишехира. Сейид Баттал Гази — полулегендарный герой Анатолии 8-го века, значение которого можно сравнить с ролью Ильи Муромца для Древней Руси. Комплекс в Сейитгази вокруг предполагаемого места упокоения Баттала Гази служил центром сначала для странствующих дервишей-каландаров, а затем — для последователей Бекташи. В настоящее время здесь нет действующих суфийских общин, но сам комплекс, помимо мавзолея, включает старую теккию.

Здание мавзолея Сейида Баттала Гази в комплексе Сейитгази

Итак, что сделал профессор, возвращая наш караван на Прямой Путь? Он пригласил нас сесть вокруг гробницы Сейида Баттала Гази и в течение получаса пропевал суры голосом не слабым, но и не громким, хотя мощь в его голосе была почти гипнотическая. Так бывает, когда звук исходит из сущности человека, и его частота пробуждает потаенную струну в нашем внутреннем существе. Незаметно Ходжа Ахмет настроил нас на первозданную вибрацию, открытую в откровении Пророку ﷺ и запечатленную в изначальном звучании Священной Книги на арабском.

Мы чувствовали себя частями музыкального инструмента, настраиваемого опытным настройщиком. Ни увещеваниями с назиданиями, — которые были бы бесполезны, — но через магию Слова наши испытания превратились в благословение, а напряжение претворились в силу. Что-то на наших глазах преобразилось действием того, что суфии называют баракой, и каждый из нас стал частью этого опыта.

Ходжа Ахмет в молитве

Главной задачей этого паломничества, как, впрочем, и всех других, совершаемых нами, было не просто почтить память святых прошлого, но и вобрать в себя и перенести в нужные места особую силу, накопленную каждым из этих центров Традиции за века их работы. Эта сила нуждается в передаче и циркуляции, подобно электричеству, поскольку в отсутствие использования заряд ее ослабевает.

Или так: подобно цветам, которые, раскрывая лепестки, с нетерпением ждут пчел, готовых собрать нектар и перенести пыльцу на другие цветы в дальних краях, святые места ждут паломников нужного качества, готовых и способных стать сосудом, в котором «мед» или тонкая субстанция сможет быть перенесена в места, где она необходима сейчас. И, конечно, каждый из паломников приносит долю ее в то место, где живет, и в то сообщество, частью которого служит.

Условие для того, чтобы «мед» был собран - особая настройка, которую Омар Али-Шах называл «наведением на цель» или lock-on. Для нее необходимо, чтобы вибрации паломника были сонастроены, сгармонизированы с волной святого места. В каждом из нас живет эта изначальная вибрация Единства, которую мы называем «внутренним существом» или «сущностью». К сожалению, звучание голоса сущности еле пробивается сквозь помехи, создаваемых земными попечениями - так пение флейты не может состязаться с фабричным гудком. Однако встречаются люди, способные заставить наше внутреннее существо звучать так, как ему было предназначено Творцом, и найти такого Мастера — редкая удача.

В каждой теккии, которые мы посещали, Ходжа Ахмет начинал с настройки или «наведения на цель», которую он, в рамках многовекового турецкого ритуала, производил при помощи молитвы и обращения к святым. Благодаря сонастройке с энергией места с нами происходили чудесные вещи — физическое исцеление, катарсическое очищение от казавшихся неразрешимыми эмоциональных проблем, духовные озарения и многое другое. После ритуала молитвы в некоторых теккиях профессор рассказывал нам истории о суфиях, место упокоения которых мы посетили, а позже мы понимали, что его повествования были выбраны так, что предназначались конкретному человеку или людям в группе - разным в разных местах. О некоторых из этих моментов я расскажу в последующих заметках, если Бог даст.

Вход в мавзолей Хаджи Бекташа, основателя ордена Бекташи

С присущей ему деликатностью и тонкостью профессор Ташин преподавал нам один урок за другим. Урок служения как метода Работы (хидмат), безусловно, был одним из них. Ходжа Ахмет, признанный учёный и уважаемый преподаватель почтенного возраста, перетаскивал наш багаж, помогал заказывать и подавать еду в тавернах по дороге, разносил воду и сладости в автобусе, терпеливо выслушивал наши бесконечные просьбы и жалобы с неизменной мягкой улыбкой... Наблюдая за ним, я поняла, каким может быть суфий, перешедший от стадии обычного человека — нафс-и-аммара («командующее Я»), через стадию самоосуждения - нафс-и-лаввама («осуждающее Я») к стадии нафс-и-мутмаинна («безмятежное Я»).

У урока служения — хидмат — который преподал нам Ахмет-эфенди, была и другая сторона, постичь которую многим, включая меня, очень трудно. Затруднение заключается в однобоком понимании того, что означает «повиноваться Учителю». Под «повиновением» мы понимаем беспрекословное выполнение указаний, однако оно также может подразумевать безусловное принятие того, что делается для нас. Сосредоточившись на первом, я долго испытывала (и, наверное, до сих пор испытываю) трудности со вторым.

Хорошей иллюстрацией проблемы таких учеников, как я, служит история «Сущность ученичества» из сборника «Сказки дервишей» Идриса Шаха:

Ибрахим Хавас рассказывал, что в юности он очень хотел присоединиться к обучающему мастеру. Он разыскал такого мудреца и попросился к нему в ученики.
- Ты еще не готов, - сказал учитель. Но молодой человек настаивал.
- Что ж, хорошо, - согласился мудрец, - я научу тебя чему-нибудь. Сейчас я отправляюсь в паломничество в Мекку. Если хочешь, пойдем вместе.
Ученик был в восторге.
- Отныне мы с тобой спутники, и потому один из нас должен руководить, а другой - повиноваться. Какая роль тебе по душе?
- Руководите мной, я буду повиноваться, - ответил юноша.
- Пусть будет по-твоему, если ты знаешь, как повиноваться, - сказал мастер.
Путешествие началось. С наступлением темноты они расположились на ночлег в пустыне. Вдруг полил сильный дождь.
Мастер поднялся, стал укрывать юношу от дождя куском материи.
- Но ведь это входит в мои обязанности, - запротестовал Ибрахим.
- Я приказываю позволить мне укрывать тебя, - прервал его мудрец.
Утром ученик сказал:
- Если вы не возражаете, сегодня я буду руководить.
Мастер согласился.
- Пойду соберу немного хвороста для костра, - сказал молодой человек.
- Ты не должен этого делать. Я сам принесу хворост, - сказал мудрец.
- Я приказываю вам остаться здесь, пока я буду собирать хворост.
Но мудрец возразил:
- Подобные занятия не для тебя, ибо принципы ученичества не согласуются с тем, чтобы подчиненный позволил руководителю обслуживать себя.
И так каждый раз мастер демонстрировал молодому человеку, что такое ученичество. Они расстались у ворот Святого Города. Встретившись с мудрецом позднее, юноша пристыжено потупил взор.
- То, что ты узнал тогда, - сказал старец, - открыло тебе до некоторой степени сущность ученичества.
Ибрахим Хавас (Пальмовый Ткач) дал следующее определение суфийского Пути:
«Позволь тому, что делается для тебя, быть сделанным. Делай для себя то, что ты должен сделать для себя сам».

Как и у ученика в этой истории, моя проблема - в том, что я плохо умею повиноваться тому, что совершается для меня. Я приросла к одностороннему пониманию хидмата как служения другим. Однако в случае взаимодействия с Мастером высшее служение, несомненно, осуществляется им, а ученик может лишь принять это служение с признательностью и покорностью.

Медресе Джаджабей

Подобно Мастеру в истории Ибрахима Хаваса, профессор продемонстрировал это нам. За его видимым, земным служением скрывалось высшее служение, возможно, пока недоступное нашему пониманию.

Впрочем, иногда Ходжа Ахмет делал косвенные указания на то, что он делал для нас. Когда мы останавливались в его родной Конье, он вечером купил много сахарных конфет в кондитерской лавке рядом с мавзолеем Мевляны Руми и на следующее утро раздал их всем нам с просьбой по возвращении в наши страны (Испанию, Германию, Аргентину, Бразилию, Чили, Канаду, Молдову, Болгарию и Россию) передать их Друзьям в своих группах как благословение от Мевляны и от турецких суфиев.

Почему сладости? Сахар имеет кристаллическую структуру, а органические кристаллы, как и кристаллы кварца в компьютерах и телефонах, могут хранить не только заряд, но и информацию. Обычай раздавать конфеты или сахар после церемонии зикра, который мы наблюдали в теккиях разных стран, основан на понимании возможности передавать энергию или информацию о совершенстве — бараку - на подобных простых носителях. Считается, что первым из суфиев, кто начал раздавать сладости сразу после особых молитвенных упражнений с целью сделать возможной передачу и укоренения бараки в избранных учениках, был Ахмад Ясави, которого Бекташи считают своим духовным отцом и предтечей.

Говоря о благословении: я должна сказать, что получила очень много его от профессора Ташина, даже слишком много. Оно было бы незаслуженным, если бы не даровалось мне как средству передачи его далее — тем, кому оно действительно предназначалось. Ходжа Ахмет сказал, что я должна буду передать его в виде пожертвований — материальных или духовных, иначе все плоды моих деяний — хороших или плохих — падут на его голову. В такой формулировке вопрос правильной трансмиссии стал меня сильно занимать, и я спросила Ходжу, могу ли я передать его благословение моим Друзьям в Таджикистане и Узбекистане, куда я собиралась сразу после турецкого каравана. Он ответил, что так будет лучше всего, и я, уповая на высшее водительство, надеюсь, что мне удалось выполнить его наказ.

*****

Еще одним важным уроком (по крайней мере для меня) было то, как профессор обращался с нашим эго. У него была странная и забавная привычка именовать некоторых из нас (а чаще всего вашу покорную слугу) высокими титулами типа Пир, Шейх, Хазрат, Султан, Ходжа и тому подобными, кои явно были никак не уместны. Конечно, он делал это с юмором, но, тем не менее, такой метод смущения эго оказался очень эффективным, заставляя тебя чувствовать смирение. Ты просто видишь, насколько далек от людей, действительно заслуживающих подобных обращений: где ты, и где настоящий Хазрат?

Меня, к примеру, не удивишь ни осуждением, ни уничижением, потому что и в детстве, и за годы работы в Интернете я приобрела иммунитет к троллингу. Но, в то время как эго выстроило щит против упреков, у него не оказалось защиты для такого рода гротескного возвеличивания. Поэтому оно и сработало. Кроме того, преувеличенно возвышенное обращение было напоминанием, что осуждение и позор, терпимые от людей, не отличаются по своей сути от другой крайности - преклонения и славословий. Для дервиша же и то, и другое - средство научиться быть свободным от мнения людей и помнить, КТО - истинный Судья наших поступков.

С другой стороны, как я поняла позже, в обращении к другим искателям в такой манере было и нечто для самого Ходжи Ахмета. Он таким образом напоминал себе, что каждый, с кем мы встречаемся, послан Творцом — а потому он или она действительно является и Присутствием Всевышнего, Хазратом, и нашим Учителем и Мастером, Шейхом и Пиром. Да, каждый.

Об этом говорил великий персидский суфий 9-го века Байазид Бистами: «Уж сколько лет, как я не сказал ни слова сотворенным существам и не слышал ни слова от них, однако люди думают, что я говорю с ними и слушаю их, ибо они не видят Величайшего Слушателя и того, что они для меня — словно Его голос».

Об этом же поведал нам другой великий суфий 15-го века Абдуррахман Джами в следующем рубаи:

...Некто задал вопрос: «Можно ль видеть Творца?»
Я ответил: «Начала в Нем нет и конца…
Для одних Он - вселенная в вечном движеньи,
Для других - бренный образ чужого лица».

Беседа в теккии Суджаэддина Вели, Эскишехир, на фоне портретов Хаджи Бекташа и Суджаэддина Вели

Для меня встреча с Ходжой Ахметом была личным откровением, которое я могу описать в словах лишь приблизительно. Однажды здесь я рассказывала о моем Ангеле-Водителе. Никто из встреченных мною доселе людей не был столь похож на моего Водителя, даже внешне. Узнать Ходжу было как встретить мое собственное Я, пришедшее из будущего, из мира возможностей. Он — тот, кем я могу надеяться стать при Божьем вспоможении, когда...

...сердце мое будет наполнено любовью и состраданием ко всем существам не только в отдельные моменты, но в каждое мгновенье…

...я буду способна направлять события по Прямому Пути, отдавая себя во власть высшей воли; останавливать, не сдерживая, повелевать, не приказывая, и управлять, не контролируя…

...страх самости покинет меня, потому что не может исчезнуть то, что всегда было частью Единого…

...суета мыслей сменится безмятежностью (мутмаинна), ибо что бы ни уготовило нам грядущее - Бог уже там.

Купол медресе Джаджабей

Дорогой Ходжа Ахмет, Пирим, Шейхим, Хазрати, Султану, Азизам! С благодарностью и любовью в сердце я выражаю надежду, что мы еще не раз встретимся в точке, где больше нет «ты» и «я».



© АсСалам
assalam.enneagon786@gmail.com
Made on
Tilda