Люди часто ошибаются, полагая, что знаменитые одиннадцать правил Накшбанди, которыми руководствуются дервиши этого ордена, берут начало от самого Аль-Шаха - Бахауддина Накшбанда.

Это не так.

Аль-Шах был гигантом, стоявшим на плечах гигантов, о которых мы, к сожалению, практически ничего не знаем. Восемь первых правил Накшбанди, в их теперешнем виде, были сформулированы Ходжой Абдул-Халиком Гиждувани, величайшим суфием 12-го века из линии преемственности Мастеров Ходжаган, родившимся в местечке Гиждуван, которого в народе называли Ходжа-и-Джахан - «Учитель Учителей»:

Восемь правил из одиннадцати, принадлежащих Гиждувани:

1. Хуш дар дам – осознанное дыхание.
«Хуш» (ум), «дар» (в), «дам» (дыхание). По словам Ходжи Абдул-Халика Гидждувани, это значит: «Мудрый искатель должен охранять свое дыхание от невнимательности при вдохе и выдохе, тем самым всегда удерживая свое сердце в высшем Присутствии. Всякое дыхание, в котором вдох и выдох совершаются с невнимательностью - мертво, отсоединено от Присутствия».

2. Назар бар кадам – наблюдение за шагами. Помнить о Присутствии в каждый момент жизни, быть внимательным к появлению возможностей для действий, ведущих к Богу, и избегать неверных шагов.

3. Сафар дар ватан – путешествие в родной стране. Наблюдать за своим внутренним миром («родная страна»). Изучать себя, отслеживать свои реакции и учиться на своих ошибках.

4. Хилват дар анджуман – сохранять внутреннее уединение, находясь среди людей.
Хилват означает «уединение». Здесь необходимо пояснить, что до Гиждувани дервиши практиковали хилват или чилла - сорокадневное уединение для воссоединения с Божественным в полном одиночестве, в специально предназначенных для этого, полностью закрытых от мира, кельях, которые называли чиллахан. В Узбекистане при суфийских ханаках (местах, где останавливались и жили дервиши) можно по-прежнему найти немало мест, где сохранились кельи-чиллахан.

Ходжаган и, впоследствии, Накшбанди не были сторонниками отшельничества: они полагали, что возможно и необходимо уметь достигать неотождествления с внешним миром, находясь при этом в обществе и полноценно выполняя свои земные обязанности.

Хилват дар анджуман означает внешне быть с людьми, оставаясь внутренне не привязанным к земному, в соответствии со словами, сказанными Пророком: «У меня две стороны: одна обращена к Создателю, другая – к людям». Ходжа Аулия Кабир, один из ближайших сподвижников Гиждувани, пояснял данное правило таким образом: «Это состояние, в котором человек погружен в поминание Бога с таким постоянством и полнотой, что он может пройти по шумному базару и остаться не потревоженным ни единым звуком. Такие люди пребывают со своим Господом, в то же время действуя среди людей».

Сам Ходжа Абдул-Халик Гиждувани говорил: «Закрой дверь хилвата (уединенного созерцания) и открой дверь сухбата (пребывания в состоянии душевной близости с Учителем и другими дервишами)».

(Четыре вышеприведенных правила, по словам самого Ходжи Гиждувани, были сформулированы им на основании практик, переданных ему его Учителем, основателем Ходжаган, великим суфийским Мастером, Ходжой Юсуфом Хамадани (умер в 1140), у которого Гиждувани учился с двадцатидвухлетнего возраста наряду с другим великим суфием – Ахмадом Ясави.

Предание гласит о том, что Абдул-Халиком Гиждувани в знак переданной ему бараки – силы благодати, передающейся по линии преемственности суфийских Мастеров, были получены от Учителя Хамадани четки-тасби, привезенные последним из паломничества в Мекку. Этот дар силы-аманат Ходжа Гиждувани всю жизнь содержал в особой шкатулке, за которой было поручено следить одному из учеников.

Мало кто из великих суфиев может сравниться с Юсуфом Хамадани в отношении учительства - он был подлинным патриархом суфийских орденов. От Юсуфа Хамадани берут свое начало, по линии преемственности - силсила – не только Накшбанди, но также Ясави, а от них, в свою очередь, Бекташи. К настоящему времени последователи Ходжи Юсуфа Хамадани распространились от Балкан до Кавказа и Поволжья до восточного Китая).

Но вернемся к следующим четырем правилам, которые были введены благодаря самому Гиждувани.

5. Йад кард – запоминание или создание воспоминания об опыте контакта с тонкими влияниями, полученными от людей, мест, объектов, упражнений Традиции.

6. Баз гашт – самоограничение, контроль за нежелательными побуждениями, неуклонное возвращение чувств, мыслей и действий на путь к Богу.

7. Нигах дашт – внимательность, бдительность.
Нигах означает зрение, дашт - иметь. Быть начеку (иметь особую чувствительность) к влияниям, несущим позитивные возможности.

8. Йад дашт – вспоминание, сохранение и вызывание в памяти положительных ситуаций, связанных с людьми, местами, объектами и упражнениями Традиции.

Сам Ходжа Абдул-Халик Гиждувани вел аскетический образ жизни, не имел ни семьи, ни имущества, ни постоянного места жительства. Однако свой сознательный выбор пути, связанного с трудностями и страданиями, он не считал абсолютным методом, которому должно слепо следовать в любых обстоятельствах. Об этом свидетельствует такая история:

Один дервиш спросил у Абдул-Халика Гиждувани:
— Если Аллах предоставил мне свободу выбора между адом и раем, то я выбираю ад. Ибо рай — это то, чего желает мой нафс (низшее «я»). Я же хочу бороться против побуждений и желаний моего нафса.
На это Ходжа отвечал:
— Твое мнение ошибочно и неверно, так как оно исходит от нафса. Какое значение может иметь воля или выбор раба? Наше дело заключается в следовании туда, куда укажет нам Господь. Что повелит Он нам, то мы и должны выполнять. И только это и есть истинное служение и противостояние нафсу.

Благодаря приобретенным им исключительным силам, Ходжа Гиждувани обладал необычными способностями, позволяющими ему вступать во внетелесный контакт с другими Мастерами Традиции, не только во время своей жизни, но и после нее.

Бахауддин Накшбанд в записанной учениками истории его жизни рассказал о своем духовном посвящении так:

Я часто впадал в экстатические состояния, которые старался скрывать от окружающих, отправляясь на главное кладбище Бухары. Одной ночью я подошел к трем могилам и увидел перед каждой из них по лампе, наполненной маслом, но горевшей без фитиля. Я подошел к могиле Ходжи Мухаммада Вази. Там я получил указание отправиться к могиле Ходжи Фагнави. Я увидел двух людей с мечами, которые посадили меня на лошадь. К концу ночи мы приехали к гробнице Мездакхана. Там я увидел те же самые лампы. Я наклонился к кибле и впал в такой экстаз, что мог смотреть сквозь мир. Затем, стена вокруг киблы растворилась, и я увидел огромный трон. На нем восседал какой-то знатный человек, но зеленая пелена мешала мне определить, кто это был.

Трон окружала толпа народа. Среди прочих я увидел Ходжу Мухаммада Самаси, того великого святого. Я сказал себе: "Интересно, кто восседает на троне". Один из стоявших рядом людей сказал мне: "На троне сидит Ходжа Абдул-Халик Гиждувани, и вокруг него собрались его преемники и последователи.

*****


Второе распространенное заблуждение относительно практик Накшбанди состоит в идее о том, что появление в практике ордена зикра хафи (тихого зикра) – поминания Божественных имен втайне, скрыто – началось от самого Бахауддина Накшанда. На самом деле первым, кто ввел эту практику в 12-м веке, был также Ходжа Абдул-Халик Гиждувани – Аль-Шах только возродил ее спустя два столетия.

Для понимания данного нововведения Гиждувани следует отметить, что к началу его учительства под влиянием времени и других факторов, старые формулировки ордена уже исчерпали свою действенность, превратившись в окаменелости, все еще кажущиеся живыми непосвященным последователям. Дервиши того времени практиковали групповые радения с громким зикром и музыкой – сама, и, судя по всему, вместо желаемого эффекта, эти церемонии во многих случаях стали служить лишь для стимуляции обычных эмоций и страстей.

В связи с этим, Гиждувани писал в завещании своему духовному сыну:

Избегай долгих пребываний на радениях, поскольку это развивает лицемерие и убивает сердце (способное произносить зикр); но и не отрицай радений—если тебе не дано способности к восприятию этого, то, может быть, найдется разряд людей, которым следует слушать их; может быть, у них страсти умерли, а сердца живы. Но тому, чьи страсти не подчинены его высшему началу, слушать радения вредно.

Согласно преданию, техника тихого зикра была передана Ходже Абдул-Халику Гиждувани самим Хизром («Зеленым»), таинственным покровителем суфиев, который в критические моменты проявляется в человеческом облике, направляя ход развития суфийской Традиции.

Техника зикра хафи была связана с задержкой дыхания. Сам Ходжа Гиждувани сравнивал его выполнение с тем, как если бы человек окунулся с головой в воду, и, в состоянии, когда сделать вдох вообще невозможно, произносил бы имя Бога так, чтобы оно исходило прямо из сердца. Метод задержки дыхания во время зикра, введенный Гиждувани, называли «хабс-и дам, хабс-и нафас», что буквально означает «ограничивая дыхание, ограничиваю нафс». Слово нафас означает одновременно «дыхание» и «самость», нафс человека. Поскольку нафс неотделим от дыхания, то в момент, когда дыхание задерживается, низшее я не может влиять на молитву, и она произносится только сердцем.

*****


Гиджувани был Хранителем Традиции и Учителем Века Туркестана. Благодаря ему Ходжаган не только не утерял своей роли во времена монгольского нашествия, но и укрепил позиции на этой огромной территории, простиравшейся от Великой Степи на севере до Персии на юге, от Каспийского моря до восточных областей Китая.

Это происходило вовсе не из-за того, что суфии стали водить дружбу с сильными мира сего. Совершенно наоборот, именно Гиждувани был тем, кто сказал: «Бойся султана, как ты боишься его львов». Подлинные Мастера, Учителя Ходжаган меняли ход истории и негласно влияли на события, не покидая своих мастерских. Абдул-Халику Гиждувани принадлежит высказывание: «Нас можно найти работающими в любом месте и в любое время. Люди воображают, что полезность человека определяется его славой. Однако и обратное может быть столь же верно».

Ходжа Абдул-Халик Гиждувани перешел в лучший мир в 1220 году и был похоронен на своей родине, в селении Гиждуван, которое находится в 40 км от Бухары, в Узбекистане. На месте его захоронения еще в 15-м веке были построены мавзолей и медресе, прекрасно отреставрированные за последние десятилетия.

Эта фотография сделана рядом с дахмой (надгробием) Ходжи Абдул-Халика Гиждувани. На заднем плане – вход в медресе.

Вход в келью во внутреннем дворе медресе

Медная решетка 15-го века, в каждом из узлов которой начертано одно из 99-ти Божественных Имен.





В начале 13-го века Центральную Азию опрокинула волна монгольского нашествия. Орды Чингисхана сравнивали с землей целые города, поголовно истребляя жителей. Многотысячелетняя цивилизация оказалась на грани гибели.

В условиях надвигавшейся катастрофы, которую Учителя суфийской Традиции, как известно, предвидели и последствия которой предсказывали, было принято решение сосредоточить усилия одновременно по трем разным направлениям (так делалось всегда, и так делается сейчас). Первая часть суфиев переселилась в местности, не затронутые военными действиями, где учение могло быть сохранено на все еще благоприятной почве. Так поступил отец Джалаледдина Руми, перебравшийся с семьей из Балха в Конью. Суфийский поэт Саади также покинул родину, перебравшись в Багдад, тогда еще безопасный.

Вторая часть суфиев осталась противостоять завоевателям: при защите Хорезма был убит Наджмуддин Кубра, от рук монголов погиб Фаридуддин Аттар, не покинувший родного города, хотя и отославший предварительно всех своих учеников в безопасные места.

Третья группа осталась в захваченных городах, для того, чтобы исподволь направлять действия завоевателей в нужное русло, сохраняя и укрепляя, где возможно, суфийское наследие и влияние.

По Божьей воле, Бухаре было предназначено остаться одним из островков, где достижения цивилизации и учения удалось сохранить, и, судя по некоторым источникам, это произошло во многом благодаря предвидению Учителей Ходжагана. Незадолго до смерти Ходжа Абдул-Халик Гиждувани призвал двух своих ближайших учеников, Ходжу Аyлия и Ходжу Арифа Ревгари, и велел им попытаться убедить всех членов Ходжагана перебраться в Бухару.

Ходжа Ариф Ревгари, тогда еще относительно молодого возраста, встал во главе Ходжаган и оставался в этой роли во времена монгольского нашествия. Он родился и жил в окрестностях Бухары, селении Ревгар. Согласно народному преданию, Чингисхан остановился в этой деревне, прежде чем осадить Бухару. Основная часть жителей в страхе покинула свои дома, только Ходжа Ариф остался и спокойно работал на ткацком станке. Чингисхана удивила его невозмутимость и мастерство, с которым он работал. Он спросил Ревгари, как ему это удается. Ходжа Ариф ответил: «Мое внешнее внимание сосредоточено на работе, а внутреннее – на Истине. Я не трачу силы на беспокойство о том, что происходит вокруг меня». Чингисхан был настолько поражен таким ответом, что распорядился не трогать жителей деревни, и велел Ходже Арифу ехать с ним в Бухару.

Конечно, проверить истинность этой легенды не представляется возможным, однако Бухара действительно избежала участи, постигшей Самарканд, где было истреблено почти все население. Возможно, благодаря заступничеству и убеждению Ходжи Арифа Ревгари, которого современники с почтением называли Главой Познавших (Пишува-и-Арифан), десятки тысяч жизней бухарцев были сохранены. Всему населению было приказано покинуть город, однако, когда наступили морозы, Ходжа Ариф, согласно тому же преданию, убедил Чингисхана совершить акт милосердия и позволить народу вернуться. Чингисхан прислушивался к советам Ревгари, поскольку питал уважение и суеверный страх перед людьми особой духовной силы, которых приравнивал к шаманам (как известно, тирана везде сопровождал его собственный шаман, статус которого был очень высок). Благодаря правильной тактике Ходжагана, Учителя которого старались налаживать отношения с людьми всех рас и верований, Бухара вернулась к нормальной жизни гораздо быстрее других городов.

*****


К сожалению, сведений о жизни Ходжи Арифа Ревгари сохранилось очень мало. Известно, что он возобновил практику громкого зикра – поминания имен Бога, произносимых вслух во время собраний дервишей. Существуют разные мнения по поводу того, почему Ревгари это сделал. Однако, по существу, причина в том, что все методы работы суфиев принадлежат лишь тому времени, для которого они созданы, поскольку «все, что попадает во власть Времени, становится жертвой Времени». Подлинный же суфизм находится в процессе постоянного обновления, приспосабливаясь к новым обстоятельствам.

Другие аспекты практик Ходжаган при Ходже Арифе Ревгари, тем не менее, оставались традиционными – основной рабочей единицей была группа или круг дервишей (халка), главными методами – совершение зикра, сухбат (духовная коммуникация между Учителем и учеником, пребывание в Присутствии Учителя) и обретение практической мудрости в той повседневной деятельности, которой посвятил себя ученик. Все Учителя Ходжаган добывали пропитание ремеслом и считали, что обычная жизнь является сокровищницей обучающих ситуаций. Судя по нижеприведенной истории, Ревгари считал очень важным, чтобы, прежде чем приступить к учению, потенциальный кандидат наладил свои мирские дела и не принимал неудовлетворенные потребности обычного рода за тягу к обучению:

«К шейху Ревгари пришел человек и долго и искренне умолял принять его в ученики.
Шейх говорил с ним о его жизни и проблемах, а затем отослал его обратно, сказав: "Ты получишь ответ в должное время". Затем шейх позвал одного из своих старших учеников и сказал ему: "Пойди в дом того-то и того-то (предполагаемого ученика) и, не упоминая моего имени, предложи ему безопасную и выгодную работу в своем караванном деле". Вскоре после этого от предполагаемого ученика пришло письмо: "Прошу извинить меня за то, что больше не явился к вам, так как судьба была благосклонна ко мне, и я получил превосходную работу у одного из самых богатых купцов нашего города, и теперь все свое время я отдаю этой работе, в интересах своей семьи".

Не однажды шейх Ревгари правильно предсказывал, что люди, приходившие к нему, делали это в следствие постигшего их в жизни разочарования. Это не единственный пример такого его поведения в подобных случаях» (из сборника «Путь суфиев» Идриса Шаха)

Годом перехода Ходжи Ревгари в иной мир считается 1262. Если верить этой дате, то он прожил не меньше ста лет, некоторые источники даже утверждают, что ему было сто пятьдесят. В Узбекистане среди простых людей Ходжу Арифа Ревгари чаще называют Мохи-Тобон (Ясная Луна) – как мы знаем из восточных сказок, с этим небесным светилом сравнивали мужчин и женщин, отличавшихся особенно выдающейся, необычайной внешностью.

Мавзолей Ходжи Арифа Ревгари, который находится в селении Шафиркан, в 40 км от Бухары, очень прост и непритязателен - словно подтверждая слова, сказанные самим Ходжой Арифом: «Глупость - искать нечто там, где невоспитанное воображение надеется его найти. На самом же деле оно везде, где вы можете извлечь его».


Мавзолей Арифа Ревгари – простая кирпичная дахма, окруженная стеной, вокруг которой расположена галерея, где паломники читают суры из Корана или просто сидят в молчании.

Туг рядом с мавзолеем – так называется высокий столб с треугольным флагом и силуэтом пятерни на вершине, который устанавливают рядом с захоронениями святых в Узбекистане, чтобы эти места были видны издалека, в качестве призыва и напоминания.





К 1260 году Ходжаган практически полностью восстановил свою деятельность в Бухаре и ее окрестностях. Слава Ходжи Арифа Ревгари среди всех слоев общества к этому времени достигла такого уровня, что он счел свое дальнейшее пребывание в роли Первого среди Арифов («Познавших») противоречащим наказу его Учителя «избегать славы» и передал свои полномочия ближайшему ученику, Ходже Махмуду Фагнави.

Махмуд «Анжир» Фагнави родился и всю жизнь прожил в небольшом селении Фагна в 15 км от Бухары - возможно, следуя совету своего Учителя держаться подальше от власть предержащих. В миру Ходжа Махмуд, следуя традиции Мастеров Ходжаган, всегда кормившихся своим трудом, был плотником и разводил сады. Возможно, этим объясняется происхождение его второго имени: «Анжир» означает инжир или смоковница.

Согласно преданию, свое прозвище – Анжир – Ходжа Фагнави получил в результате одного необычайного происшествия.

Однажды зимой к бухарскому хану приехал почетный гость, и хан, желавший удивить его, отправил к Ходже Фагнави слугу за свежими фруктами, с таким посланием от правителя: «Коли ты чудотворец, сотвори чудо». Зимой в Узбекистане холодно, свежих фруктов не сыскать, а садовые деревья прикапывают землей, чтобы они не вымерзали. Однако Ходжа Махмуд повел посыльного с собой в сад, опустил руку в холмик с инжировым деревом, и к неимоверному изумлению слуги, вытащил оттуда свежий инжир.

Вполне вероятно, что эта история - лишь аллегория, однако она передает в терминах образного языка суть работы, возложенной на Ходжу Фагнави, которую он, как и его предшественники по Ходжаган, успешно осуществлял, сохраняя Учение неизменно живым при любых внешних обстоятельствах. Корни древа Традиции, даже присыпанного земным прахом, всегда получают питание из высших миров, и в нужное время ветви древа приносят свой плод, проявление которого «из ниоткуда» на земном плане – подлинное чудо. Поэтому Ходжа Фагнави известен высказыванием: «Наша наука не есть наука сего мира, это наука миров».

Вслед за своим Учителем Ходжа Махмуд Фагнави продолжил практику поминания имен Бога, произносимого вслух, которую называли зикр-и-джахрия. Когда его спросили, какова цель громкого произнесения зикра, он сказал: «Люди все время спят, и это упражнение должно будить их».

Смысл этой фразы становится более понятным в свете идеи суфиев о том, что в обычном состоянии, которое люди считают бодрствованием, большинство людей на самом деле «спят» – часть их сознания, способная воспринимать поток влияний, приходящих из высших миров, как бы дремлет в них. Возможно, эта идея восходит к высказыванию Али Ибн Абу Талиба, ближайшего сподвижника и родственника Пророка:
«Люди спят, а умирая, просыпаются».

Состояние ограниченного сознания, в котором пребывают люди, пойманные в сети обусловленных мыслей, чувств и восприятий, создает преграду для развития скрытых, высших способностей. Состояние «спящих людей» можно сравнить с особой формой гипноза, в который нас погружают силы и влияния земного мира. Мы воспринимаем себя и мир вокруг нас не такими, какие они есть на самом деле, но такими, какими нас убеждает воспринимать наше окружение. Суфий – тот, кто «заснул» (или «умер») для мирских влияний, в то время как «око души» пробудилось в нем.

Суфии также утверждают, что человек не может проснуться сам – его должен пробудить тот, в ком уже никогда не дремлет око души. Именно это недремлющее око помогает Мастеру находить инструменты и «будильники», наиболее подходящие для данных людей в данное время.

*****


Ходжа Махмуд «Анжир» Фагнави совершил переход в 1286 г. и был похоронен в родном селе, которое сейчас называется Анжирбог. Над могилой возведен мавзолей, а рядом построена мечеть, выкопаны хауз (пруд) и колодец, вода в котором считается святой. Но самое замечательное и запоминающееся всем паломникам при посещении этого святого места – конечно же, великолепный сад, где во множестве растет инжир – дерево, давшее второе имя необычайному Мастеру и напоминающее потомкам о его чудесной науке – науке миров...

Пруд и сад инжировых деревьев перед мавзолеем Ходжи Махмуда Фагнави

Очень гостеприимный садовник и хранитель мавзолея, который, прочитав с нами, как в Узбекистане принято, суры из Корана в почтение памяти святого, затем угостил нас только что поспевшими плодами инжира - очень вкусными и сладкими, сорванными прямо с дерева, которые во множестве растут здесь в саду

Каллиграфическая матрица (колослов),

в которой закодирована фраза Фагнави

«Наша наука - это наука миров».

Помещена с разрешения автора, Сергея Иванова





Все необычайные плоды трудов Ходжи Махмуда Фагнави не превосходят, однако, по значению для Ходжаган самого главного его вклада - воспитания своего духовного преемника, Али Рамитани, по прозвищу Нассадж, что означает «ткач».

Слава Мастера Ходжаган по имени Ходжа Али Рамитани, родившегося в селении Ромитан в 17 км от Бухары и известного больше как Ходжа Азизан («Высокочтимый»), распространилась еще при его жизни далеко за пределы района Амударьи. Его учеников приглашали учить в Самарканд и Балх, восставшие из руин, а также по всему Туркестану, Кашгарии и даже части Персии.

Во многом именно благодаря усилиям Ходжи Азизана Али произошло обращение монгольских ханов и знати в ислам. Это был важный тактический шаг Ходжагана, поскольку он дал Мастерам возможность учить открыто и влиять на сильных мира сего, не нарушая при этом правила не вступать в отношения зависимости от них. Признавая высочайшую духовную стоянку (хал) Ходжи Азизана, который сумел уравновесить эти два принципа, великий суфийский поэт Джалаледдин Руми в одном из своих стихов написал:

Если б речам состояние духа не предпочли,
Разве склонилась бы знать Бухары пред Ходжой Азизаном Али?

Руми использовал игру слов – «речь» (кал) и «состояние» (хал). Смысл этого двустишия в том, что духовное состояние (хал) Мастера преображает окружающих его людей просто благодаря его Присутствию среди них, даже если он не совершает видимых действий и не произносит душеспасительных речей.

Ходжа Азизан много путешествовал по Туркестану и Хорасану, обучая людей. Далеко не всегда он попадал в дружественное окружение, и его практическая мудрость и предусмотрительность, характерная для Мастеров Ходжаган в отношении с власть предержащими, хорошо представлена в следующей истории:

Когда Ходжа Азизан Али поехал учить в Хорезм, он не сразу вошёл в город, но остановился у его ворот, отправив ученика к шаху с таким посланием: «Бедный ткач (Нассадж) прибыл для того, чтобы войти в Ваши владения и остановиться здесь на жительство, на что испрашивает разрешения. Если разрешение будет дано, он войдёт. Если нет, он вернётся обратно». Ходжа Азизан попросил посланника получить разрешение в письменном виде за подписью шаха. Получив письмо, Учитель въехал в город, где через некоторое время стал очень известным. Авторитет его так вырос, что шах и его визири, страшась влияния Азизана на население города, предложили ему покинуть Хорезм, ссылаясь на то, что он не местный. Тогда Ходжа Азизан представил шаху подписанное им собственноручно письмо с разрешением, с чем правитель не смог спорить. Как гласит эта история, впоследствии и сам шах Хорезма стал учеником Рамитани.

Притеснитель был обезврежен своим же собственным орудием – формальной логикой, приверженностью букве, а не сути. По форме Ходжа ни в чем не покривил душой – имя Нассадж, что означает «ткач», стоявшее на разрешении, действительно было одним из подлинных имен, под которым он был известен.

Мастера Ходжаган избрали путь мудрых – менять окружающую реальность изнутри, внешне не вступая в прямое противостояние, также и в отношении религиозных схоластов. Ходже Азизану Рамитани принадлежат следующие слова: «Если бы во времена Халладжа хотя бы один из последователей Абдул-Халика Гиждувани был рядом, Мансур никогда не был бы четвертован». Речь идет о суфийском мученике Мансуре Халладже, который был казнен ортодоксальным духовенством по обвинению в ереси за сказанные им в порыве мистического экстаза слова: «Я есть Истина».

*****


Влияние Ходжаган на монгольских правителей и их растущая популярность, по-видимому, послужили причиной того, что духовные лидеры того времени, не принадлежавшие братству Ходжаган, стремились узнать «секрет» Ходжи Азизана. Приведенные ниже ответы Азизана Али на вопросы одного из шейхов, собранные в книге турецкого суфия Хасана Шушуда «Ходжаган Ханедани», представляют замечательную иллюстрацию того, чем суфийский Учитель отличается от тех, кто лишь подражает суфийским методам:

Вопрос: Как и вы, мы служим тем, кто приходит к нам. Вы не даете им средств, а мы даем. И все же люди прославляют вас, а нас считают заблуждающимися. Почему так происходит?

Ответ: Многие люди служат другим, считая это добродетелью или заслугой, но лишь немногие знают, что значит истинно служить, выполняя это как свою обязанность или долг. Стремитесь служить другим людям, выполняя долг, а не для того, чтобы заслужить благодарность или любоваться собственной добродетелью. Тогда отношение к вам изменится.

Вопрос: Утверждают, что вы приняли посвящение непосредственно от [тайного покровителя суфиев] Хизра. Что это значит?

Ответ: Есть служители Истины, Любовь в сердце которых настолько подлинна, что сам Хизр в них влюблен.

Последний ответ Ходжи подразумевает, что посвящение - не приложение к духовному сану, оно преосуществляется в сердце, преображенном Любовью. Путь аскезы склоняется перед Путем Возлюбленного. Ходже также принадлежат слова:
«Путь к достижению реализации требует много воздержания и напряжения. Однако есть и другой путь, он не в пример более краток. Этот путь - войти в душу того, кто отдал всего себя Творцу».

На вопрос: «Что такое вера?», Ходжа ответил: «Вера – это воссоединение через разрыв: разрыв - со всем земным, воссоединение - с Творцом».

Ходжу Азизана также спрашивали об особенностях зикра, который, начиная с Ходжи Арифа Ревгари, выполняли последователи Ходжаган:

Вопрос: Мы слышали, что вы, оставив тайный зикр, занялись громким. В чем причина этого?

Ответ: Мы же слышали, что вы занимаетесь тайным зикром. А коли мы услышали об этом, значит, и ваш зикр – вовсе не тайный, ведь цель тайного зикра - скрыть его от посторонних, избегая лицемерия. Но так как и о нашем, и о вашем зикре знают и говорят, значит, в этом смысле между ними нет разницы. При таком положении скрытый зикр может оказаться ближе к лицемерию, чем явный.

Один из известных богословов также спрашивал Ходжу Азизана, почему его ученики произносят слова зикра вслух. Ему Азизан Али ответил так: "Одно из указаний Пророка гласит, что, умирая, человек должен с последним выдохом вслух произнести Ла иллахи илла Аллах – «Нет божеств, кроме Единого Бога», возвестив о своей вере.
Настоящий дервиш относится к каждому своему выдоху, как к последнему".

Другой шейх спросил у Азизана Али, как следует произносить зикр - языком или сердцем? Ходжа Азизан ответил:

«Зикр начинается на языке и заканчивается в сердце. Начинающий ученик должен произносить зикр языком, потому что сердце его еще не устоялось, внимание слишком легко отвлекается, а усилия рассеяны. Делать зикр вслух ему необходимо. Сердце же адепта уже отполировано, и зикр легко входит в него. Все тело адепта и каждый из его органов поминает Бога в любой момент его жизни. Если сравнивать действенность усилий первого и второго, то можно сказать, что один день зикра преображенного человека равен году зикра начинающего».

*****


Суфийские Учителя нередко сравнивают низшее «я» человека – нафс, соединяющее в себе базовые инстинкты с социальным эго, -- с разными видами животных. Непреображенный нафс сопротивляется свету и подобен дикому зверю, поэтому Ходжа Азизан Али сравнивал работу Учителя с укрощением львов. В другом разговоре он уподобил суфийского наставника птичнику:

«Владелец птиц должен знать, сколько и какого корма класть каждой птице. Ведь если он даст слишком много или, наоборот, слишком мало корма, это навредит птице. Так же наставник должен налагать на ученика лишь столько упражнений или воздержания, сколько тот сможет выдержать в соответствии с его возможностями и слабостями».

Суфийский Мастер знает, как мыслят его ученики.
Нижеследующая история, косвенно указывающая на метод, которым Учитель пользуется для нейтрализации нежелательных свойств ума ученика, подходящего к учению «не той стороной», была рассказана Ходжой Азизаном Али Рамитани. Она была включена в собрание дервишеских историй, известное как «Книга Амударьи» (цитируется по книге Идриса Шаха «Сказки дервишей»):

«Одна обезьяна очень любила вишни. Однажды, сидя на дереве, она увидела на земле вишни совершенно восхитительного вида и спустилась вниз, чтобы взять их. Однако вишни находились в прозрачном стеклянном сосуде. После нескольких неудачных попыток заполучить их, обезьяна наконец додумалась просунуть руку в горлышко сосуда. Зажав одну вишню в кулаке, она хотела вытащить руку, но не смогла: кулак ее оказался шире отверстия сосуда.

Разумеется, все это было подстроено умышленно, и вишни в сосуде были ловушкой, устроенной ловцом обезьян, который знал, как мыслят обезьяны.

Услышав обезьяний визг, охотник вышел из своего укрытия. Испуганная обезьяна пыталась удрать, но ее рука, как он и предполагал, застряла в сосуде, и обезьяна утратила способность передвигаться.

Охотник заранее знал, что она будет продолжать судорожно сжимать вишню в руке. Таким образом, он без труда ее схватил, а затем резко ударил ее по локтю, отчего кулак ее разжался, и она выпустила, наконец, вишню.

Итак, обезьяна высвободила руку, но оказалась пойманной. Охотник же использовал вишню и сосуд, но не лишился ни того, ни другого».

*****


Ходжа Азизан Али прославился в народе как «исполняющий желания» - целитель и чудотворец, и был известен своей необычайной духовной силой. Сам святой утверждал, что исцелял людей не тогда, когда они просили об этом, а только когда получал знак, указание от своего Божественного Присутствия о возможном исцелении определенного человека.

Многочисленные истории, ходящие о нем, утверждают, что Бог исполнял любое желание святого почти мгновенно. Однако Ходжа никогда не желал ничего, помимо необходимого, и жил очень скромно - так, что даже еды у него было всегда только на один день. Рассказывают, что как-то раз к нему поздно вечером пришли нежданные гости, а угостить их было нечем. Азизан попросил Бога о милости, и тут же раздался стук в калитку, — пришел посыльный от кого-то с корзиной горячих лепешек в дар святому.

Говорят также, что Ходжа Азизан чувствовал внутреннее состояние своих учеников и нередко отвечал на их незаданные вопросы. Не только настоящее и прошлое, но и будущее не было скрыто завесой для его Присутствия: он предсказал появление двух величайших Мастеров Ходжаган - Бахауддина Накшбанда и Убайдаллаха Ахрара, каждый из которых описывал общение с Азизаном в видении.

Ходжа Азизан Али учил до весьма преклонного возраста, продолжая зарабатывать на жизнь ткацким ремеслом и неизменно отказываясь покидать свое весьма скромное жилище. Как и другие последователи Мастера Ходжаган Абдул-Халика Гиждувани, который был сторонником аскетического образа жизни, Ходжа Азизан откладывал создание семьи вплоть до весьма пожилого возраста, так что его младший сын родился, когда ему было уже почти сто лет. Согласно источникам, святой суфий дожил до 126 лет и покинул земные пределы в 1321 г. в Хорезме. Позднее останки его были перенесены на родину, в Ромитан, где сейчас и находится его мавзолей.

Азизану Али принадлежат слова, которые можно назвать завещанием всем, кто хотел бы назвать себя его последователями:

«Если бы я начинал Путь заново, моей молитвой было бы: "Научи меня, как учиться и чему учиться". А еще прежде этого: "Пусть я искренне захочу научиться тому, как учиться, и да будет это истинным устремлением, а не самообманом"».

Чтобы поклониться Ходже Азизану Али Рамитани, паломники должны подняться вверх по уступам лестницы к мавзолею святого, который словно летит над землей, паря над всем окружением.





Незадолго до ухода из земных пределов, Ходжа Азизан Али Рамитани, собрав учеников, передал полномочия главы ордена своему лучшему воспитаннику по имени Сейид Мухаммад Баба Самаси, родившемуся в селении Самас недалеко от Бухары.

Следует отметить, что Баба Самаси был совершенно особенным Учителем. Помимо духовидения, совершенной мудрости и интуиции, он обладал также высочайшим интеллектом и ученостью. Согласно установленной традиции, Мастера Ходжаган избирали в качестве земного занятия какое-то простое ремесло, по возможности сторонясь клерикалов и метафизиков и никогда не вступая в философские или богословские дискуссии. Книжному обучению они предпочитали путь внутреннего очищения сердца.

Сейид Мухаммад Баба Самаси же был, как о нем говорят, «ученым среди святых и святым среди ученых». Он начал свое образование еще в детстве с изучения Корана и хадисов (высказываний) Пророка. Затем он освоил богословие, право, логику, философию и историю настолько хорошо, что стал выдающимся ученым-правоведом, а также «ходячей энциклопедией» практически во всех науках своего времени. Подобно великому суфию Аль-Газали, Баба Самаси способствовал тому, что тасаввуф (суфизм) заслужил уважение и среди «людей книги».


Может возникнуть вопрос – зачем было нужно Мастерам Ходжаган признание интеллектуалов? Ответ, вероятно, лежит в принципе работы ордена: действовать не через противостояние, но через интеграцию. Рассудок разделяет, мудрость объемлет.

Баба Самаси стал учеником Ходжи Азизана Али, будучи уже очень образованным человеком. Судя по нижеследующим высказываниям, воздействие суфийского Мастера заставило его познать свои возможности в области, куда даже самый развитый интеллект проникнуть не способен:

«Оставь все условности, в которых ты был воспитан с детства. Руководствуйся наставлениями своего Учителя, ибо они выправят твою душу намного быстрее, чем любые книги».

«Придерживайся общества святого человека. Находясь в его присутствии, удерживай свое сердце от пустых мыслей, а язык от громких разговоров, не предавайся молитвам и ритуалам по собственному почину. Держись компании Учителя во всем. Не разговаривай, когда он говорит. Прислушивайся к тому, что сказано. Не смотри по сторонам в поисках лучших шейхов, но укореняйся в доверии к тому, что твой Учитель приведет тебя к цели. Не соединяйся сердцем с другими учителями, ибо ты можешь нанести себе этим вред».

Со временем Мухаммад Баба Самаси стал выделяться среди других последователей Ходжи Азизана проявлением духовидческого и пророческого дара. Находясь в состоянии коммуникации с иной реальностью, Баба Самаси иногда полностью отключался от обычного восприятия. Как утверждают источники, такое состояние часто находило его во время работы на собственном винограднике, и продолжалось час или два, пока Баба не приходил в себя.

Ему принадлежит высказывание: «Человек многое воображает. Он воображает, что он - Один. Обычно же он - Несколько. Пока он не стал Одним, ему недоступно правильное представление о том, что же он такое вообще».

Самым знаменитым из случаев проявления провидческих способностей Сейида Самаси является предсказание им рождения величайшего Учителя, благодаря которому орден и получил свое нынешнее имя – Накшбанди - Ходжи Мухаммада Бахауддина Накшбанда.

Согласно этой известной истории, однажды, проходя деревню Каср-и-Хиндуван («Индийская Крепость»), Баба Самаси обратился к своим попутчикам со словами: «Я чувствую в этой земле аромат Познавшего (арифа). Вскоре здесь родится человек, который даст новое имя этому месту». (Впоследствии селение действительно было переименовано, и сейчас называется Каср-и-Арифан, «Крепость Познавших»). Проходя там же через некоторое время, Баба Самаси снова сказал: «Аромат усилился, и вне всяких сомнений, Познавший уже с нами». Тремя днями раньше Ходжа Бахауддин Накшбанд появился на свет.

Когда дед ребенка попросил святого благословить младенца, Баба Самаси сказал: «Это будет наш ребенок, мы приняли его». Затем, обернувшись к своим спутникам, он добавил: «Это тот самый ариф, аромат которого мы чувствовали. Его благоухание распространится по всему миру. Он не только сделает этот орден знаменитым благодаря своему имени, но и станет Мушкил Гуша всех людей Любви». (Выражение Мушкил Гуша означает «разрешающий трудности».) Затем Баба повернулся к Амиру Кулалу, своему преемнику, и повелел ему взять на себя обязательство духовного воспитания ребенка, которое тот впоследствии неукоснительно выполнял.

*****


Суфийский Мастер, видя то, что не видят обычные люди и зная измерения жизни, скрытые от них, иногда заставляет своих учеников совершать действия, кажущиеся им непонятными. Однако эти действия, даже вопреки желанию ученика, всегда приводят к результату, желательному не только для развития самого ученика, но и для всеобщей пользы, на которую нацелена работа Учителя. Нижеприведенная обучающая история, которая принадлежит Мухаммаду Баба Самаси, используя язык сказки, иллюстрирует данный принцип работы суфиев (цитируется по тексту из сборника Идриса Шаха «Сказки дервишей»).

«Давным-давно жил человек, решивший однажды, что он нуждается в знании. Он оставил свою родину и отправился к дому одного ученого человека. Войдя к мудрецу, ищущий сказал:

-- Суфий, ты мудрый человек. Надели меня частью знания, чтобы я мог увеличить его и стать достойным его, ибо сейчас я чувствую себя ничтожеством.

Суфий ответил:

-- Я могу дать тебе знание, но только в обмен на то, в чем я сам нуждаюсь. Принеси мне небольшой коврик. Я должен отдать его человеку, который в дальнейшем будет способен продолжать нашу святую работу.

Человек отправился в ковровую лавку.

-- Дай мне ковер, но только маленький, -- сказал он ковроделу. -- Я отнесу его суфию, который даст мне за это знание. Ему нужен ковер, чтобы отдать человеку, который будет продолжать нашу святую работу.

Ковродел ответил:

-- Что ты мне рассказываешь о каком-то знании, суфии и человеке, который будет пользоваться ковром. Какое мне дело до этого? Чтобы соткать ковер, мне нужны нитки. Принеси мне немного ниток, и я помогу тебе.

Человек снова отправился в путь на поиски того, кто дал бы ему ниток. Разыскав прядильщицу, он обратился к ней:

-- Прядильщица, дай мне ниток. Я отнесу их ковроделу, он даст мне ковер, этот ковер я отнесу суфию, который отдаст его тому, кто должен продолжать нашу святую работу, а за это я получу от суфия знание.

Женщина ответила:

-- Какая мне польза от того, что тебе нужны нитки? Ступай прочь со своими рассказами о себе, о суфии, о ковроделе и человеке, которому нужен ковер. Меня это нисколько не интересует. Разве ты не знаешь, что нитки делаются из шерсти?!
Принесешь мне шерсть, получишь свои нитки.

Итак, человек разыскал пастуха, пасущего коз и рассказал ему свою историю.

-- Меня все это не касается, -- сказал пастух. -- Тебе нужна шерсть, чтобы получить знание, а мне нужны козы, чтобы настричь шерсти. Приведи мне козу, и ты получишь то, что желаешь.

Теперь ищущий направился на поиски продавца коз. Вскоре он нашел его и поведал ему о своих трудностях, на что тот ответил:

-- Что я знаю о знании, нитках или коврах? Все, что я знаю, -- это то, что у каждого свои нужды. Поговорим лучше о том, что нужно мне, и если ты мне в этом поможешь, я помогу тебе. Вот тогда думай о своем знании, сколько твоей душе угодно.

-- Что же тебе нужно? -- спросил ищущий.

-- Мне нужен небольшой загон для коз, -- сказал торговец, -- потому что по ночам они разбредаются в разные стороны и доставляют мне немало хлопот. Сделай мне такой загон, и я дам тебе козу или даже две.

И вот ищуший снова в пути. Расспросы привели его в мастерскую плотника, который, услышав его историю, сказал:

-- Да, я могу сделать загон, а что касается остального, то можешь не посвящать меня во все подробности твоего дела, потому что я нисколько не интересуюсь коврами, знанием и тому подобным. Но у меня есть одно заветное желание, и в твоих интересах помочь мне его осуществить.

-- Какое же это желание?

-- Я хочу жениться, но, кажется, ни одна женщина не согласится стать моей женой. Найди мне жену, и мы продолжим наш разговор.

Выйдя из дома плотника, ищущий тут же стал всех расспрашивать, где можно найти сваху. Когда он нашел ее и все рассказал, она ответила:

-- Я знаю молодую женщину, которая мечтает выйти замуж как раз за такого плотника, которого ты описываешь. Она все время думает о нем и не находит себе покоя. Это просто чудо, что такой человек в самом деле существует. Какое счастье, что она услышит о нем от тебя и меня! Но какая мне от этого польза? Каждый человек желает то, что он желает; людям кажется, что они в чем-то нуждаются или чего-то хотят; они или воображают, что им нужна помощь, или иногда им в самом деле нужна помощь... Но никто еще не заговорил о том, что нужно мне.

-- А что нужно тебе? -- спросил ищущий.

-- Я хочу одного, -- сказала женщина, -- и это мечта всей моей жизни. Помоги мне достичь желаемого, и я сделаю для тебя все, что ты просишь. Единственное, чего я желаю, ибо все остальное я уже испытала, -- это знание.

-- Но без ковра мы не сможем добыть знание!

-- Я не знаю, что такое знание, но уверена, что это не ковер.

-- Конечно, знание не ковер, -- сказал ищущий, стараясь сохранить терпение, -- но если мы найдем женщину для плотника, он сделает нам загон для коз. Торговец даст нам козу, и мы получим от пастуха шерсть. Мы отвезем ее к прядильщице и получим от нее нитки, которые обменяем у ковродела на ковер. Этот ковер мы отдадим суфию и получим от него знание.

-- Вся твоя затея представляется мне какой-то чепухой, -- возразила женщина, -- и не надо меня убеждать, я ни за что не поверю тебе.

И не обращая больше внимания на его просьбы и доводы, сваха прогнала его.
Все эти мытарства заставили его первый раз в жизни испытать отчаяние, так что он потерял почти всякую веру в людей. Он даже усомнился, сможет ли использовать знание, если его получит, и недоумевал, почему все люди заботятся только о себе. Но постепенно он снова возвратился к мыслям о ковре и ни о чем другом больше не думал. Однажды ищущий проходил по улицам одного торгового города, бормоча что-то себе под нос.

Какой-то купец обратил на него внимание и пошел за ним, чтобы услышать, о чем он бубнит. Ищущий же повторял сам себе: "Ковер нужно отдать человеку, чтобы он мог продолжать нашу святую работу". Услышав эти слова, купец понял, что странник не из бычных людей, и обратился к нему: "О странствующий дервиш, я не понимаю твоей молитвы, но глубоко почитаю таких, как ты, стоящих на пути истины. Я хочу попросить тебя о помощи, ибо знаю что люди суфийского пути выполняют в обществе особую миссию. Прояви ко мне сострадание".

Странник поднял глаза и, взглянув на купца, увидел на его лице глубокую печаль.

-- Я страдающий и само страдание, -- произнес он.

-- Тебя, несомненно, постигло какое-то горе, но у меня ничего нет. Я не могу добыть для себя даже немного ниток, в которых нуждаюсь, но ладно, расскажи мне о своем горе, и я постараюсь тебе помочь.

-- Знай, о счастливый человек, -- начал купец, -- у меня есть единственная дочь, которая прекрасна собой, и я люблю ее больше жизни. Она одержима каким-то недугом, от которого день ото дня чахнет. Осмотри ее, прошу тебя, может быть, ты сможешь ее исцелить.

В словах купца было столько страдания и вместе с тем столько надежды, что ищущий не мог ему отказать и пошел с ним к его дочери.

Как только девушка увидела странника, она сказала: "Я не знаю, кто ты такой, но чувствую, что только ты сумеешь мне помочь, и никто больше. Я влюблена в одного плотника и страдаю от разлуки с ним".

И она назвала имя того человека, которого ищущий просил сделать загон для коз. Ищущий вышел к купцу и сказал:

-- Твоя дочь желает выйти замуж за одного уважаемого плотника, которого я знаю.
Это известие весьма обрадовало купца, дочь все время говорила о каком-то плотнике, но он считал эти разговоры плодом ее больного рассудка и никак не предполагал, что болезнь девушки от сильной любви. Он в самом деле думал, что она не в своем уме.

Итак, ищущий снова отправился к плотнику и рассказал ему о девушке. Плотник построил загон, за что продавец скота подарил ищущему нескольких породистых коз. Этих коз ищущий отвел к пастуху и получил от него шерсть, которую обменял у прядильщицы на нитки, и, отдав их ковроделу, взял у него небольшой коврик.
Добыв, наконец, коврик, ищущий отправился опять к дому суфия.

-- Теперь я могу дать тебе знание, -- сказал мудрец, -- ибо ты не смог бы принести этот коврик, если бы не потрудился ради него, а не только ради себя».

*****


Сейид Мухаммад Баба Самаси умер в 1354 г. и был похоронен в родном селении Самас. За годы независимости Узбекистана его мавзолей был заботливо отреставрирован и сейчас представляет собой уютный мемориальный комплекс. Рядом с восьмиугольным прудом, где водятся карпы, и где уставший от сорокаградусной жары паломник может отдохнуть в тени деревьев, растет виноград двух местных сортов – в память о лозе, возделываемой на этой земле Мастером много столетий назад, вкус вина которой чувствуется здесь и поныне.

Мраморная дахма в мавзолее Баба Самаси

Октагональный пруд в мемориальном комплексе рядом с мавзолеем

Виноградные гроздья двух видов, свешивающиеся прямо с рамады, под которой укрываются от жары паломники.





Преемником Мухаммада Баба Самаси по Ходжаган стал Сейид Амир Кулал, родившийся в селении Сухар в окрестностях Бухары, в семье, предки которой имели благородное происхождение (титул Сейид к своему имени обычно прибавляют потомки Пророка). Сейид Амир, как и другие Мастера Ходжаган, владел мирской профессией - он был гончаром, что и отразилось в его прозвище: «кулал» означает «горшечник».

Как утверждают источники, Амир Кулал был рослым мужчиной мощного сложения и выдающейся физической силы. До пятнадцатилетнего возраста он занимался народной борьбой – кураш, добившись на этом поприще заметных успехов, так что посмотреть на его поединки приезжали люди издалека. Все, о чем мечтал юноша - стать лучшим среди борцов.

Поединок борцов кураш, рисунок 19-го века

Все это, однако, изменилось в одночасье, когда на одном из поединков произошла встреча Амира Кулала с его будущим суфийским наставником – Мухаммадом Баба Самаси, который в тот день неожиданно появился на борцовском майдане. Борьба, как и другие виды азартных состязаний, считалась в то время достаточно грубым развлечением для простолюдинов, и желание суфийского шейха посетить состязание борцов вызвало разговоры среди его последователей. В ответ на недовольство учеников Баба Самаси сказал: «На этом поприще есть муж, благодаря внутренней силе которого многие обретут истинный путь».

История лишний раз подтверждает то, что суфийские Мастера не набирают своих учеников. Они их выбирают.

Как повествует далее предание, во время выступления Амира Кулала его взгляд встретился со взглядом Мастера, и между двумя душами произошел безмолвный диалог, после чего Баба Самаси поднялся и, не говоря ни слова, покинул ристалище.

На следующий день Амир Кулал явился к Учителю, попросив разрешения стать его учеником. Как оказалось, Баба ожидал юношу и принял как сына. С того дня Амир оставил борьбу и больше никогда не участвовал в состязаниях. Более двадцати лет он провел в служении Учителю, дважды в неделю - во вторник и четверг - преодолевая расстояние в 25 километров между Самасом и Сухаром, чтобы быть в собрании его последователей.

В одном из дервишеских манускриптов Сейиду Амиру Кулалу предписывается авторство следующей притчи, описывающей вхождение ученика в сообщество последователей суфийского Мастера (история приводится по книге Идриса Шаха «Сказки дервишей» и называется «Хозяин и гости»):

«Учитель подобен хозяину дома. Те, кто пытаются изучать Путь - его гости. Эти люди никогда прежде не бывали в домах и плохо представляют себе, что это такое. Но, как бы то ни было, дом есть дом. Когда гости входят в дом и видят место, предназначенное для сидения, они спрашивают, что это такое. Им отвечают: "Это место, где сидят". Гости усаживаются на стулья, не вполне, однако, понимая назначение стульев. Хозяин развлекает гостей, а они продолжают задавать вопросы, подчас неуместные; но хозяин, как гостеприимный человек, не ставит им это в упрек. Например, гости хотят знать, где и когда они будут есть. Они никак не могут взять в толк, что никто не будет обделен вниманием, что кроме хозяина в доме есть и другие люди, которые в этот момент готовят еду, что есть другая комната, где их рассадят и подадут им угощение.

Не видя ни еды, ни того, как ее готовят, гости смущаются; возможно даже, они испытывают сомнения, да и, вообще, чувствуют себя неловко. Добрый хозяин, понимающий состояние своих гостей, должен будет успокоить их, чтобы ничто не помешало им в назначенный час насладиться трапезой. Среди гостей есть люди более сообразительные, которые скорее своих товарищей уловят связь вещей в доме. Они могут дать этим последним надлежащие разъяснения. Между тем хозяин отвечает на вопросы гостей, в соответствии со способностями каждого воспринимать дом как действующее единство.

Самого по себе наличия дома еще недостаточно: дом должен быть приготавливаем к приему гостей, и присутствие хозяина в нем необходимо. Кто-то должен добросовестно выполнять роль хозяина для того, чтобы гостящие в доме чувствовали себя непринужденно - ведь хозяин несет за них ответственность. Сначала многие не понимают, что они гости - или, скорее, им неизвестно само понятие "гость" - то есть, им неясно, что от них в этой роли требуется и что это им может дать.

Опытный гость, который уже кое-что знает о домах и гостеприимстве, в конце концов раскрепощается и благодаря этому лучше начинает понимать, что такое дом, и каковы многие стороны жизни в нем. Пока же гость только пытается постичь сущность дома и запомнить правила поведения, его внимание слишком поглощено этими вещами, чтобы он мог замечать, скажем, красоту, ценность или назначение мебели».

Данная притча, среди прочих вещей, имеет целью указать, в форме образной аналогии, на взаимосвязь между членами суфийской группы, а также показать, как каждый ее участник может дополнить других. Она также показывает, насколько важно вначале разрешить некоторые внутренние препятствия, прежде чем ученик сможет извлечь пользу из усилий группы.

Как считается, где бы ни была записана эта история, ученик, прочитав ее, должен сразу же читать следующий на ней рассказ.

*****


Повествуют, что как-то раз Сейид Амир со своими сподвижниками отправился посетить могилу одного великого святого. Пройдя часть пути, паломники наткнулись на льва, который преградил им путь и не собирался уходить. Сподвижники Амира испугались, однако сам Мастер не проявил никаких признаков страха. Он подошел ко льву и, взяв его за гриву, увел с дороги, оставив в степи. Когда сподвижники проходили, они увидели, что лев опустил голову, как человек, выказывающий почтение. Сподвижники спросили у Сейида Амира, как он смог заставить животное подчиниться, на что тот ответил:

«Тому, кто испытывает благоговейный страх перед Господом, и только перед Ним, ни одна душа не может причинить вреда. Напротив, все будут чтить его. Тот же, кто не благоговеет страхом Господним, будет бояться всего на свете».

Другое известное высказывание Амира Кулала звучит так:
«Действие должно быть основано на знании, а знание – на действии».

Рассказывают, что однажды, когда Сейид Амир был в Самасе у Мухаммада Баба, несколько человек поссорились и устроили потасовку, в результате которой одному из них выбили зуб. Вначале спорщики хотели взять с виновного выкуп за зуб, как было принято, но потом решили обратиться к Сейиду Самаси за тем, чтобы он их рассудил.

Выслушав их, Баба велел спорщикам принести выбитый зуб, отдал его Амиру Кулалу и сказал ему: «Дитя мое, сделай так, чтобы мир был восстановлен».

Амир, взяв зуб, приставил его на место и, попросив помощи у Всевышнего, прочитал молитву. К великому изумлению всех присутствующих, зуб прирос. Как утверждает далее предание, мир между спорящими был восстановлен, и они захотели стать учениками Сейида Амира.

Амиру Кулалу принадлежат слова:
«У старейшин тариката был такой обычай: все, что является достоинством, они видели в других, а не в себе и все, что является недостатком, видели у себя. А в наше время все наоборот».

*****


Отдельный ряд запоминающихся историй об Амире Кулале связан с его ролью в воспитании величайшего суфийского Мастера, Ходжи Бахауддина Накшбанда, еще в младенчестве вверенного в попечение Амиру его собственным Учителем, Мухаммадом Баба Самаси.

Следует отметить, что среди последователей традиционных суфийских орденов можно было выделить три вида саликов - искателей истины. Первую составляли соискатели, которых Учитель допускал к общей подготовке. Они делали зикр, посещали групповые встречи - сухбат и участвовали в разного рода служении, например, в строительстве теккий или полевых работах. У Мастера могло быть от двадцати до нескольких сотен саликов. Ко второй категории относились хадины, служители, обучавшиеся Учителем индивидуально. Третью категорию оставляли халифа, личные представители Мастера. Они проходили особую подготовку, нередко под руководством более чем одного Учителя, и по окончании ее, по решению своих наставников, могли обучать других.

То, что Сейид Амир всегда особым образом относился к Бахауддину Накшбанду, вызывало ревность у других учеников. Один из них пожаловался Амиру на то, что Бахауддин произносил зикр про себя, тогда как все остальные ученики делали это вслух, на что Учитель ответил: «Вы не разумеете того, что разумеет мой сын Бахауддин. То, как следует поступать, он знает от Бога. Я ему не указ».

В другой истории, рассказанной самим Бахауддином, Сейид Амир преподал ему урок смирения:

«Однажды я впал в экстатическое состояние. Я снял с себя всю одежду и укутался в овечью шкуру. С голыми ногами и головой, я стал бродить по пустыне. Я все бродил и бродил, и мои ноги были исколоты бесчисленными колючками. Вдруг я почувствовал, что должен незамедлительно отправиться к Амиру Кулалу. Когда я вошел в дом, Амир спросил: "Кто там?"

Стоявшие вокруг сказали: "Бахауддин, о Учитель".

"Вышвырните его вон".

Они взяли меня под руки и вынесли за дверь, захлопнув ее перед самым моим носом. Во мне вспыхнула ярость, и моя душа жаждала отмщения. Но мне на помощь пришла благодать Божья, и я сказал: "Это унижение служит способом, которым можно прийти ко Всемогущему. Это должно быть так, и не может быть иначе".

С этими словами я положил свою голову перед дверью дома Амира. Всю ночь я не отходил от двери. Когда наступило утро, Сейид вышел из дома, чтобы пойти на молитву, и задел ногой мою голову. Увидев меня распростертым, он протянул руку и поднял меня. Затем он привел меня в дом и вынул колючки из моих ног, ласково разговаривая со мной. Потом он снял свой собственный кафтан и надел его на меня, сказав: "Сын мой, только ты достоин носить этот кафтан".

Картина этого момента никогда не покидает меня. Я вижу себя и своего шейха вместе. Каждый раз, когда я выхожу из дома, я смотрю на порог, но я еще ни разу не видел дервиша, положившего голову на землю. Нет больше учеников: все они стали шейхами».

Когда Амир Кулал счел своего лучшего ученика готовым к тому, чтобы учить других, он сказал, что завет, который дал ему Баба Самаси, был исполнен: «Сын мой, я отдал тебе все, что было в моей груди. Птенец высижен и вышел из скорлупы. Тот, кому нужна помощь, должен просто обратиться к тебе. Через тебя все человечество получит благословение».

*****


Сейид Амир Кулал прожил около 90 лет и умер в родном селении Сухар, в 11 км от Бухары, в 1370 году. Над его могилой не было возведено каких-либо сооружений, только в 19-м веке рядом была построена мечеть. В советское время место было заброшено, а мечеть полностью разрушена. Уже во время независимости Узбекистана по личной инициативе президента Ислама Каримова место погребения было идентифицировано, на прилежащей территории создан мемориальный комплекс, и память о великом святом, наконец-то, возвращена людям.

Мавзолей Сейида Амира Кулала, построенный в 2008 году





Конечно же, мало кто из Мастеров Ходжаган, даже самых прославленных, может сравниться по силе своего влияния на духовную эволюцию всего человечества с Ходжой Бахауддином Мухаммадом Накшбандом, которого суфии с почтением называют Аль-Шах – Великий Шейх, а простой народ зовет Балогардон, что на персидско-таджикском означает «защитник, спаситель, избавитель от бед».

Прозвище Бахауддина – Накшбанд, давшее ордену Ходжаган новое название – Накшбанди, как и у многих других суфиев, указывает и на земную профессию Учителя, и на его тайную функцию в Традиции. Слово Накш на персидском означает «отпечаток», «узор», «паттерн» или «дизайн», банд означает «наносить», «запечатлевать». Бахауддин, действительно, следуя семейной традиции, достиг мастерства в нанесении замысловатых узоров на изысканную шелковую ткань - камха, а также на металлы для чеканки.

Однако существует и другое, символическое, значение имени Бахауддина. Оно содержится во фразе дервишей ордена «Накшбанд бар дил банд» - «запечатление Узора в сердце», и отражает цель и смысл упражнения тихого зикра - произнесения Божественных Имен втайне. Кроме того, фраза – указание на суть того воздействия, которое оказывает суфийский Мастер помимо любых слов и назиданий, как бы накладывая свой отпечаток, импринт, на саму сущность ученика.

У сердца врат − священные Узоры
Не рассуждай о них и дни, и ночи −
Кто истину постиг, не рвется в споры,
Впечатал их один и тот же Зодчий.

Узор Великого Зодчего - и есть печать, которой «отмечены» истинные Накшбанди.

Существование в жизни людей скрытого узора-Накша — часто повторяющаяся тема в суфийских обучающих материалах. Мастер Накшбанди - тот, чье внутреннее зрение позволяет ему не только просматривать «внутренний узор» любого человека, но также видеть промысел тайного Дизайна в отдельных событиях, складывающихся для Мастера в цельную и осмысленную картину, благодаря которой он способен понимать прошлое и предсказывать будущее.
Как говорил Бахауддин, «наставник должен видеть все три состояния ученика – прошлое, настоящее и будущее, только тогда он сможет взрастить его».

Ордену Накшбанди, «Мастеров Дизайна», принадлежит особая роль в задаче поддержания и обновления Традиции; Накшбанди могут интерпретировать все формы суфизма и способны посвящать людей во все дервишеские ордена.

Мемориальный комплекс - мавзолей Бахауддина Накшбанда в Каср-и-Арифан


*****

Одним из основных биографическиx источников о жизни Бахауддина является книга Макамат (Стоянки), которая, хотя и повествует от первого лица, не принадлежит самому Аль-Шаху, но записана со слов учеников уже после его смерти, поскольку при жизни он запрещал вести записи о себе. Книга содержит множество достойных внимания историй, которые, к сожалению, невозможно все здесь привести. Очень рекомендую интересующимся орденом Накшбанди при желании к ней обратиться.

Согласно Макамат, eще будучи ребенком, Бахауддин проявлял признаки необычайного духовного дара, всячески поощряемого к развитию его семьей.

Его становление как Мастера направляли не только его Учителя – Баба Самаси и Амир Кулал, но и некий тайный Водитель, которого ряд источников ассоциирует с духовной сущностью их предшественника по Ходжаган - Азизана Али Рамитани, чью шапку дервиша – кулох - Бахауддину передали его Учителя в качестве предмета силы и источника благодати - бараки.

Так выглядела традиционная шапка дервишей – кулох. Фото из музея в мемориальном комплексе-мавзолее Бахауддина Накшбанда

В откровении Водителем Бахауддину было дано указание: «Добивайся расположения людей, принимай участие в судьбе оставленных без помощи и сострадания». Долгое время он исполнял эти указания. Затем внутренний Водитель велел ему ухаживать за больными животными, в том числе окрестными собаками, и исцелять их раны, «ибо они тоже создания Божьи и находятся под Его опекой». (Чтобы понять значение этого служения, следует заметить, что в Коране собаки названы нечистыми животными, и считается, что они оскверняют пищу, одежду и самого человека, если находятся рядом). Бахауддин посвятил этому занятию семь лет.

О полученном таким образом уроке Аль-Шах говорил: «Отрицание, унижение и уничижение самости составляют основу такого Пути. Только при этом условии у нас появляется возможность продвижения. Благодаря моему служению другим существам, я увидел, что они по своей сути лучше меня. Даже в тех из них, которые считаются нечистыми, я нашел много хорошего, не найдя этого в себе. Я вошел в состояние собаки, не думая найти в нем ничего привлекательного. Однако я постепенно понял, что это состояние ничуть не хуже любого другого. Я знаю себя лучше, чем кого-либо еще; я хуже собаки. Как бы я не рассматривал свое состояние, оно не стоит и выеденного яйца».

В Макамат также описывается урок, преподанный Бахауддину другим живым существом: «Как-то в ту же пору жарким летним днем я шeл из Каср-и-Арифан. Вдруг взгляд мой упал на саламандру. Она не отрывала завороженного взгляда от раскалeнного солнца. Еe состояние породило во мне восторг. Мне вдруг пришло на ум попросить еe благословения. С почтительным благоговением я воздел руки в молитве. Животное вышло из зачарованного оцепенения и, придя в себя, легло на спину, воздев взгляд к небесам».

(Этот эпизод трудно объясним, поскольку, в отличие от млекопитающих, земноводные никогда не ложатся на спину, а если случайно оказываются брюхом кверху, то, как и рыбы, тут же переворачиваются).

В течение последующих семи лет внутренний Водитель велел Бахауддину служить, занимаясь расчисткой дорог и устраняя все, что мешает путникам - включая камни, отбросы и мусор.

«В дни моего ученичества, в соответствии с наставлениями Баба Самаcи, я прислушивался ко многим традициям и беседовал со многими образованными людьми. Тем не менее, основных успехов на своем пути я добился благодаря принижению своей самости. Я пошел этим путем, и именно так мне удалось достичь всего, что у меня есть».

О другом способе достичь реализации Аль-Шах говорил:
«Если бы я постоянно указывал своим друзьям на их ошибки, я остался бы без единого друга. Не существует безупречных друзей. Все любят хороших людей. Тот же, кто научится любить плохих, попадет прямо в цель, к которой стремится».

Как считают суфии, быстрее учится тот ученик, который способен воспринимать любую жизненную ситуацию как урок. Так, Бахауддин Накшбанд сказал:

«Я научился должной преданности поиску Истины у игрока. Однажды мне довелось наблюдать, как игрок проиграл все свои деньги, но, когда друг стал упрашивать его остановиться, игрок ответил: "Друг мой, если бы даже мне пришлось сложить свою голову за эту игру, я бы не смог поступить иначе". Такой ответ глубоко изумил меня, и с тех пор именно с такой безоглядностью я искал Истину».

Бахауддину довелось учиться у разных суфийских Мастеров. Один из них, по имени Халил Ата, впоследствии стал султаном. Их встреча произошла при весьма мистических обстоятельствах, и, судя по всему, также была «устроена» внутренним Водителем Аль-Шаха. Он рассказывал об этом так:

«Однажды ночью мне приснился один из величайших тюркских шейхов. Он поручил меня попечительству одного дервиша. По пробуждении в моей памяти запечатлелась внешность этого дервиша. Моя бабушка, которой я поведал о моем сне, сказала: «Тебе выпала великая милость от тюркских шейхов». Я стал мечтать о встрече с этим дервишем. Однажды, выходя из ворот, я столкнулся с ним. Волосы его свисали как ветви плакучей ивы, на голове латанный-перелатанный колпак, в руках суковатый посох из корня дерева «уд». Я последовал за ним. Он не оглядывался. Я же шел, не отставая от него. Дойдя до определенной улицы, он вошел в один из домов, я же вернулся назад. Ночью ко мне пришел один знакомый. Он сказал: «Тебя разыскивает тюркский шейх по имени Халил». Я с радостью поднялся с места и отправился туда. Там была одна комната, дервиш сидел в углу ее. У него была группа людей. Поздоровавшись, я присел. У меня возникло желание рассказать свое сновидение. В это время он обратился ко мне по-тюркски: «Тот, о ком ты думаешь, нам известен, так к чему же слова?» Я изумился, расположенность моя еще более возросла. Я стал с почтением служить ему. В его присутствии я наблюдал удивительные события. Спустя шесть лет он взошел на престол Мавераннахра. Его звали Султан Халил».

Традиционная одежда тюркских дервишей. Фотография сделана в музее в г.Туркестан, Казахстан

Бахауддин прослужил при дворе Халил Ата в течение шести лет, став самым близким и доверенным наперсником султана, усвоив придворные обычаи и следуя своему долгу, пока у Султана Халила не появился враг. В одночасье султан был побежден, а его султанат низвергнут в небытие. Бахауддин же, благодаря этому опыту познал цену мирской славы, и все оставшееся время сторонился каких-либо отношений с власть имущими, ведя очень простую и скромную жизнь землепашца.

Ему принадлежат слова:
«Очень важной для суфия является способность быть простаком, оставаясь человеком знания. Он должен быть способен выглядеть идиотом, потому что когда подражатели присваивают себе роль ученых, носители подлинного учения должны сделать все возможное для его сохранения. Так пусть же путь, который с точки зрения подражателей и фанатиков кажется никчемным, остается открытым».

В Книге Амударьи, собрании дервишеских историй, рассказывается, как ученый-законовед, ставший приверженцем Бахауддина Накшбанда, спросил его:
«Вы знаете все о том, что можно почерпнуть из книг. Каким образом вам удалось приобрести такие знания?»

Бахауддин ответил: «Мое знание пришло из источников иных, нежели книги, ученые дискуссии и лекции. Я приобрел его, изучая людей».

Лишь в возрасте пятидесяти лет Ходжа Бахауддин начал учить.

*****

Дервишей Накшбанди, как правило, невозможно узнать в толпе. Они не носят особой одежды, ведут обычный образ жизни, имеют профессию, семью и внешне ничем не выделяются. Последователем Накшбанди может оказаться человек любого рода занятия и положения в обществе - профессор, шофер, бизнесмен, крестьянин, юрист, актер, доктор или домохозяйка. Собираясь вместе, Накшбанди не музицируют, не участвуют в экстатических танцах, громких радениях и других действиях, оказывающих драматический эффект на наблюдателя. Их можно назвать «орденом молчащих дервишей».

Тем не менее, на сегодняшний день последователи Накшбанди составляют одно из самых многочисленных в мире суфийских сообществ. Дервишей этого ордена можно встретить в Средней и Центральной Азии, Индии, Восточном Китае, на Ближнем Востоке, в Турции, на Балканах и в других частях Европы, а также в России, Латинской и Северной Америке.

Что же послужило такому широкому принятию пути Накшбанди?

Возможно, это их концепция быть «в мире, но не от мира» - путь мистического преображения, осуществляемый не в скиту или ашраме, а в самой гуще повседневной жизни, социальных и других обязанностей. В свое время эту идею выразил сам Бахауддин Накшбанд известным афоризмом «дил ба Ер, даст ба кор» - «пусть сердце пребудет с Богом (Возлюбленным), а руки - в работе».

Возможно, это практическая мудрость и гибкость Учителей Накшбанди, которые находят верный метод обучения в любом обществе и культуре, не привязываясь ни к чему и ничего не отвергая. Примером такого отношения служит одна известная история о Бахауддине.

Рассказывают, что однажды ученики решили привести в собрание Ходжи Бахауддина музыкантов – исполнителей на свирели, бубне и флейте нэй. Несмотря на то, что на радениях у Аль-Шаха практиковался только тихий зикр, Учитель не воспротивился.
В конце же он сказал: «Мы не делаем этого, но и не отрицаем этого».

Бахауддин предостерегал от того, чтобы принимать какой-либо метод или правило за нечто действующее всегда, для всех и при любых обстоятельствах:
«Когда люди говорят: "Плачь", они не имеют в виду: "Плачь все время".
Когда они говорят: "Не плачь", это не значит, что нужно веселиться без остановки».

Сам Ходжа вел очень скромную жизнь и часто постился, но когда к нему приходил гость, он нарушал свой пост, чтобы достойно принять его. Однажды один из его учеников отказался разделить трапезу с гостем, сославшись на пост. Ходжа сказал: «Этот человек далек от Бога, иначе бы он увидел Бога в госте и исполнил долг гостеприимства».

Использование преимуществ, создаваемых для обучения работой группы - важная отличительная особенность Накшбанди. Бахауддин говорил:
«Мы придерживаемся традиции совместных бесед и собраний - сухбат. Уединение ведет к гордыне, а гордыня таит в себе большую опасность. Правильный путь заключается в групповой работе».

Работу с группами учеников Накшбанд выстраивал на совсем иных принципах, нежели те, на которых действуют привычные нам социальные образования:

Hекий правитель однажды пришел к Бахаyддину Накшбанду, "Мастеру Узора" и сел, наблюдая за собранием его учеников. После, когда они сели ужинать, правитель сказал:
- О Учитель Вечности! Я заметил, что во время занятий ваши ученики сидят полукруглыми рядами, так же как и мои придворные. Есть ли в этом какой-то знак?
Бахаyддин отвечал:
- О Повелитель Мира! Сообщите мне, как сидят ваши придворные, и я смогу рассказать, в таком ли порядке сидят искатели.
- В первом круге сидят те, к которым я чувствую особое расположение, поэтому они ближе всех. Дальше сидят важные и могущественные люди страны и послы. В самом конце сидят меньшие мира сего.
- В таком случае, - сказал Бахаyддин, - мы делим людей по разным признакам. Те, что сидят ближе ко мне, глухи, так они могут слышать. Средняя группа состоит из невежественных, так что они могут сосредоточиться на Учении. Дальше всех сидят Просветленные, для которых близость такого рода не важна.

О целях сухбата Бахауддин Накшбанд также сказал:

«Когда к вам приходит человек, помните, что в его поведении и речи смешалось многое. Он не просто пришел приобрести что-то или избавиться от чего-то, в чем-то убедить вас, в поисках удобства для себя или ради вашего удобства, с тем, чтобы понять что-либо самому или втолковать что-то вам. Он почти всегда придет за всем этим, и еще за многим другим.

Подобно тому, как открываются чешуйки луковицы, так и он обнажит перед вами свои глубинные пласты один за другим. В конце концов, по тому, что он говорит, вы обнаружите, как он внутренне воспринимает вас. Когда это время настанет, вам будет абсолютно безразлично видимое содержание и значение его речи или поступков, потому что вы сможете воспринимать реальность, которая стоит за всем этим.

Хорошенько запомните: человек, совершая все это, даже и не подозревает, что говорит на «языке сердца» (прямого общения). Он скорее вообразит, будто его поведение вызвано соображениями иного толка. Суфии читают умы, которые не в силах прочесть себя сами. Кроме того, суфий знает, насколько силен человек в реальном понимании, - независимо от того, что ему самому кажется - и чего он способен достичь.
Это и есть главная цель сухбата».

Бахауддину также принадлежит высказывание:
«Некоторые из участвующих в нашем сухбате таковы, что в их душе есть семена любви, однако из-за сорняков они не могут прорасти, нужно очистить их. В душах других нет даже семян любви, необходимо заронить их».

О том, какого рода сорняки в душах учеников мешают их развитию, свидетельствует такая история:
Бахаyддин сидел в окружении своих учеников, когда в зал собраний вошла группа его последователей. Аль-Шах просил каждого из них сказать, зачем он пришел сюда.
Первый сказал: «Вы самый великий человек на свете».
«Я дал ему лекарства, когда он был болен, и после этого он считает меня самым великим человеком на свете», - пояснил Бахауддин.
Второй сказал: «После того, как вы позволили мне посетить вас, я зажил духовной жизнью».
«Он мучился, не знал, что делать, и никто не хотел его выслушать. Я поговорил с ним, и последовавшие за этим ясность и спокойствие он называет духовной жизнью», - пояснил Аль-Шах.
Третий сказал: «Вы понимаете меня, и все, о чем я прошу, это дозволить мне присутствовать при ваших беседах, на благо моей души».
«Этому человеку нужно внимание, и он хочет, чтобы его замечали, пусть даже критикуя, - пояснил Учитель. - Это он называет "благом для его души"».
Четвертый сказал: «Я ходил от одного шейха к другому, выполняя все то, чему они учили. Но лишь когда вы дали мне вазифа (обязательные упражения), я реально почувствовал озарение в контакте с вами».
«Упражнение, которое я дал этому человеку, - пояснил Aль-Шах, - было придумано тут же и не имело никакого отношения к его "духовной жизни". Я должен был показать иллюзорность его представления о духовности, прежде чем стало возможным затронуть ту сторону этого человека, которая является действительно духовной, а не чувственной».

Особый подход Бахауддина к вопросу упражнений также выражен в его высказывании:

«В отношении любых упражнений существует три стадии.

На первой упражнения запрещены: ученик к ним не готов, и они могли бы нанести ему вред. Именно в это время ученик обычно жаждет упражнений более всего.
На второй стадии время, место и собратья по обучению способствуют тому, чтобы упражнения возымели действие. Тогда даются определенные указания.
На третьей стадии упражнения уже произвели свою работу, и необходимость в них отпала.

Ни один Мастер не выполняет особых упражнений для продвижения по Пути, ибо все Мастера прошли третью стадию».

Часть работы Мастера Узора - в указании на правильное время для применения того или иного фактора. Бахауддин говорил:

«Необходимо изучать и хорошо знать жизнь, дела и высказывания мудрых, поскольку все эти вещи начнут работать, когда для них возникнет благоприятная возможность.
Можно сравнить это с тем, как человек берет гранат и хранит его до тех пор, пока его желудок не будет в состоянии усвоить гранат. Если человек съест гранат, когда с его желудком что-то не в порядке, это ухудшит его состояние.
Одно из проявлений болезни человека - желание съесть гранат немедленно. Сделай он так, и его ждут серьезные неприятности».

Сравнение знания с усваиванием пищи совершенно не случайно. Как сказал Аль-Шах:

«Есть пища, которая отличается от обычной. Я говорю о пище впечатлений (Накш-ха), непрерывно проникающей в сознание человека. Только избранные знают, какими являются эти впечатления, и могут управлять ими. Такого рода знание является одной из суфийских тайн. Мастер готовит пищу, которая является особым питанием, доступным для искателя, и это способствует его развитию».

О сути питания, получаемого искателем в присутствии Мастера, как и о некоторых ошибочных представлениях в отношении данного питания повествует следующая история:

Учитель Бахаyддин сидел однажды, после ужина, в окружении вновь прибывших соискателей.
И вот когда, наконец, настала тишина, Мастер разрешил задавать вопросы.
- Что вызывает наибольшие трудности в обучении Пути? - cпросили его.
- Люди руководствуются поверхностными вещами. Их привлекают проповеди, рассказы, слухи, - то, что будоражит их, как пчел привлекает запах цветка.
- Но как иначе пчеле найти цветок, если не по запаху? И как человеку познать истину, как не по рассказам о ней?
Мастер отвечал:
- Человек приближается к мудрости, полагаясь на слухи, рассказы, проповеди, книги, чувства. Однако, приблизившись, он начинает требовать больше и больше того же самого: но не того, что может дать мудрость.
Пчелы находят цветок по запаху, но, найдя его, они не требуют больше и больше запаха, они припадают к нектару, который должны собирать. Нектар подобен реальной мудрости, все рассказы и представления о которой, - это еe запах. Так вот, среди людей очень мало «настоящих пчел». Тогда как все пчeлы являются пчeлами в том смысле, что они способны собирать нектар, не все люди - люди, в смысле исполнения и восприятия того, для чего они были созданы.
Затем Мастер сказал:
- Пусть те, кто пришел сюда, в Каср-и-Арифaн, из-за того, что что-то прочли, встанут.
Многие встали.
- Теперь пусть поднимутся те, кто пришел сюда, потому что что-то слышал о нас.
Встало еще несколько человек.
- Те, кто все еще сидят, - продолжал Аль-Шах, - почувствовали наше присутствие и нашу особенность каким-то особенным, неуловимым образом.
Среди тех, кто стоит, старых и молодых, много тех, кому необходимо, чтобы их чувства волновали их вновь и вновь, те, кто жаждут развлечения или, наоборот, покоя. Дабы получить пользу от того, что есть у нас, они должны вначале ощутить потребность в знаниях, а не в развлечениях.
Затем он сказал:
- Здесь есть также те, кого привлекает к учителю его слава и доброе имя, и они приезжают издалека, чтобы навестить его, а после того, как он умрет, будут приезжать навестить его могилу - из тех же побуждений. Пока их стремления не будут переплавлены, как в алхимической реторте, они не отыщут Истины.
И наконец, здесь наверняка есть те, кто приехал к учителю не из-за его славы, но потому, что они ощущают истинную природу учителя. Когда-нибудь все овладеют этим даром. В этом - смысл Работы, которую необходимо проделать перед тем, как человек сможет учиться. До тех пор, пока он не понял это, он всего лишь искатель - дервиш, но не суфий. Дервиш алчет, суфий - воспринимает.

Те из учеников, которые были готовы к опыту прямого, непосредственного восприятия Истины, получали этот дар от Аль-Шаха. Зять и первый преемник Бахауддина, Алауддин Аттар, рассказывал, как через некоторое время после начала обучения, он разговаривал с одним дервишем о сердце:

«Я сказал, что не знаю истинной природы сердца. Этот человек ответил, что, по его мнению, сердце (калб), похоже на трехдневную луну. Я поведал об этом разговоре Бахауддину. Услышав это, он легонько наступил мне на ногу. Меня вдруг переполнило блаженство, и я почувствовал соединение с Истиной. Когда я вышел из этого состояния, он сказал: «Вот что такое сердце, а не слова, сказанные дервишем. Как может кто-то говорить о сердце, пока не прошел через подлинное переживание пребывания в нем?»»

Некоторое пояснение действий Бахауддина также содержится в его словах:
«На некоторых учеников можно воздействовать, вызывая в них мистическое переживание Реальности (джазаба), на других – налагая на них ограничения. Учитель - как опытный целитель, назначающий соответствующее лечение каждому ученику в зависимости от готовности его души. Так Создатель в своей совершенной мудрости обращается со своими твореньями: одного - держит в бедности и тяготах, другого - содержит в богатстве и на вершине власти».

****

Ходжа Бахауддин сформулировал три из одиннадцати мнемонических фраз, которые известны как Правила Накшбанди. (Восемь первых Правил были введены ранее Ходжой Абдул-Халиком Гиждувани). Все три Правила, добавленные Бахауддином, тесно переплетены между собой и относятся к практикам «остановки»:

Укуфи замaни. Укуфи означает «остановка», замани – «время». Данная практика предусматривает исключения себя из потока обусловленного мышления и механического восприятия на то время, в течение которого необходимо выполнить определенное упражнение, или иным образом соединиться с высшими влияниями, а также предоставить себя в распоряжение Мастера. Можно описать это Правило как «поставить земной мир на паузу».

Укуфи адади. Адади означает «число» или «счет». Этим правилом объединяются ряд внутренних практик, связанных с использованием счета или сакральных значений чисел. Во времена Бахауддина это был особый зикр с задержкой дыхания, во время которой произносилось утверждение Ла иллахи илла Аллах определенное количество раз с сосредоточением на центре сердца (калб). В настоящее время применение данного Правила разъясняется и предписывается ученикам только действующим Мастером Накшбанди.

Укуфи калби. Калб – «сердце». Как сказал Бахауддин: «Величие сердец одинаково. Однако величие их просветленности различно». Правило «паузы сердца» не означает, разумеется, какой-либо его физической остановки. Оно предусматривает лишь приостановку отождествления своего существа с земным телом (которое живет благодаря биению сердца). Это делается для того, чтобы дать возможность внутренней сущности - «сердцевине» нашего существа или Присутствию - проявить свое действие на нас, просветлить наше сердце, запечатлеть на нем Божественный Узор - Накш.

Очень важно в момент остановки укуфи калби связать себя с двумя важными понятиями, чтобы, возвратясь в мир обычной жизни, быть способным действовать, исходя из них - не из желаний тела.
Эти два понятия – Любовь и Долг.

Вход в ханаку, когда-то - место

проживания дервишей Накшбанди,

рядом с мавзолеем Бахауддина в Каср-и-Арифан


*****

...В заключение - небольшой Йад Дашт – в деталях восстановленный личный опыт, пережитый рядом с дахмой Аль-Шаха в его родном селении Каср-и-Арифан, где он был похоронен в 1389 г.

С самого начала этого посещения удивительным было то, что я чувствовала себя там не созерцательно-отрешенно, как обычно в местах упокоения святых, но как-то неожиданно радостно, даже празднично. Это место определенно было живым, излучало жизнь.

В тени деревьев от сорокаградусной жары отдыхали паломники, вокруг пруда играли дети, стайками проносились белые голуби, иногда усаживаясь на флагшток треугольного туга - знака святого мазара – и обозревая нас с высоты...

Присаживаюсь на скамейку, восьмиугольником окружающую столетнее дерево рядом с дахмой из белого мрамора с прекрасными резными узорами. Собираясь достать четки-тасби и обратиться к Аль-Шаху, думаю о той радости, которая заполняет все вокруг, и слышу внутри слова, обращенные ко мне:

«Твое предназначение - дарить радость. Не пытайся быть не тем, кем тебя задумал Создатель. Не тщись делать то, что другие полагают «правильным», делай то, для чего создана ты. Здесь царит радость, потому что Я люблю жизнь, люблю детский смех, возню, не люблю постных лиц». А затем: «Чего ты хочешь? Любое твое желание может быть исполнено».

Я теряюсь от неожиданности: как, вообще любое?

«Любое».

И тут же, как волна, поднимается, не давая даже голову поднять случайным мыслям, одна-единственная мысль и желание: «Хочу чувствовать близость к Тебе так же, как сейчас. Хочу пребывать в ней всегда».

Ну что же, мне кажется, Аль-Шах исполнил мое желание.

Узбекские паломники у дахмы Бахауддина

«Если у искателя в душе есть притяжение к нам, будь он далеко или близко, днeм и ночью, через его тягу к нам мы чувствуем его, и из родника нашего покровительства его постигнет благодать».
Ходжа Бахауддин Накшбанд Аль-Шах

*****

Источники, рассказывающие о жизни Мастеров Ходжаган:
Мухаммад Парса. «Рисала-и-кудсия» (ХV в.)
Абдуррахман Джами. «Нафахат уль-унс»; «Тухфат уль-Ахрар» (ХVIв.)
Фахриддин Али Сафи. «Рашахат айн уль-хайят» (ХVI в.)
Абул Мухсин Мухаммад Бакир. «Макамат-и-Ходжа Бахауддин Накшбанд» (ХVI в.)
Хасан Шушуд. «Ходжаган Ханедани» (ХХ в.)
Джон Беннетт. «Учителя Мудрости» (ХХ в.)
Идрис Шах. «Путь Суфиев»; «Наблюдения за покровом»; «Мыслители Востока»; «Cуфии»; «Искатель Истины»; «Волшебный монастырь» (ХХ в.)



Говоря о Мастерах Ходжаган, невозможно обойти молчанием великого Учителя, оказавшего ни с чем не сравнимое влияние на жизнь жителей Средней Азии 15-го века. Насыраддин Убайдуллах ибн Махмуд Шаши, или, как его чаще называли, Ходжа Ахрар, был, говоря современным языком, олигархом Туркестана, поскольку он не только обладал богатством, но и влиял на политические решения своего времени. Его слову внимали султаны и правители, он прекращал междоусобные войны, решал судьбы государств, отменял налоги, спасая от разорения декхан, и смягчал систему наказаний. Он строил приюты для бедных, мечети и суфийские ханаки.

Судьба Ходжи Ахрара, в детстве испытывавшего крайнюю нужду, а к концу жизни ставшего одним из самых богатых людей в Средней Азии, открывает непривычную нам грань того многообразия в Единстве, которое представляет собой сообщество Мастеров Традиции.

Как говорил сам Ходжа Убайдуллах, невероятная успешность в делах сего мира была дарованной ему возможностью засвидетельствовать силу Творца:

«Господь не показывается своим созданиям напрямую, но Его можно познать через действия тех, кому даровано внутреннее видение. Их дела становятся проявлением силы Бога, и наилучшим образом свидетельствуют о Его присутствии в тварном мире. Те, кому даются такие возможности, должны их воплощать. Ни ложная скромность, ни утаивание при этом не уместны».

Ахрар, однако, всегда добавлял, что «власть над миром не повредит лишь тому, кого мир привлекать уже не может, тому, кто достиг степени безразличия и совершенного равнодушия по отношению к его ценностям и его прелестям».

К концу жизни в собственности Ахрара находилось 63 тысячи гектаров земли. Принадлежавшие ему отары насчитывали свыше миллиона овец, а табуны лошадей и верблюдов исчислялись тысячами. Однако, хотя Ходжа Убайдуллах и владел огромным богатством, богатство не владело им. Он продолжал вести скромный образ жизни, носил уже кем-то ношенную одежду, а значительную часть своего состояния тратил на благотворительность. Когда в конце 1430-х годов в области Шаш (нынешний Ташкент) случилась засуха, Ахрар не только открыл свои амбары для голодающих, но и выплатил из своих средств налог за разоренных неурожаем крестьян.

*****

Подобного состояния и могущества было суждено достичь человеку, который в юности не имел ничего, кроме кафтана, до того истрепанного, что хлопок из подкладки просвечивал насквозь, и такого короткого, что нижняя половина тела никогда не согревалась.

Ходжа Ахрар говорил, что его судьба переменилась благодаря благословению-бараке, которую в него «вдохнул» один из его первых суфийских наставников, Касим Табризи из Герата. Касим, видя бедственное положение ученика, всегда отдавал ему половину тарелки той еды, которую ел сам, и однажды сказал: «Послушай меня, наследник туркестанского престола, пережитое мною страдание было мне защитой, пусть и для тебя оно будет тем же в невидимом мире».

По словам Ходжи Убайдуллаха, он изучал Путь – тарикат посредством служения людям. При всем стремлении юноши к знанию, судьба как будто отвращала его от книжного обучения. Когда Убайдаллаху исполнилось двадцать два года, дядя перевез его из города Шаш (Ташкент), где мальчик родился, в Самарканд, чтобы отдать в медресе. Однако Убайдуллах посвящал все свое время слушанию бесед Учителей Мудрости, а когда, под давлением дяди, заставлял себя ходить на занятия, у него возникла серьезная глазная болезнь. Позже Ходжа Ахрар нередко говорил, что его образование завершилось на второй странице алфавита. Возможно, таким образом судьба позволила ему вместо формального интеллекта развивать другие аспекты восприятия – предвидение, интуицию и прямое знание, которые также стали проявляться у юноши еще в раннем возрасте.

Следуя явленному ему видению, возвратившись в Шаш, Ахрар занялся земледелием. Он взял небольшой надел земли и пару волов у своей семьи, и посеял зерно, в соответствии с указаниями, полученными в видении. Внутреннее чутье подсказывало ему, когда и какие растения выращивать. Высокие урожаи, а также исключительная удача в торговых делах за несколько лет сделали Ахрара одним из самых состоятельных землевладельцев в округе.

Сам он говорил: «Всемогущий наделил меня таким пониманием нужд растений и животных, что я мог получить в три, пять и даже десять раз больше выгоды от использования земли, чем другие земледельцы».

Даже имея доступ ко всем земным благам, Ходжа Ахрар продолжал служить людям, прослышавшим про его редкие способности предвидения и исцеления, и приходившим отовсюду причаститься от его дара или чтобы стать его учениками. Он говорил:

«Каждый искатель находит свою дверь к Истине – я вошел через дверь служения».
«Зикр и муракаба (созерцание) должны совершаться во время, свободное от помощи ближним. Сделать довольным своего ближнего лучше, чем тысяча произнесений зикра».

О том же, что Ходжа Ахрар думал о своих необычайных способностях, говорится в следующей истории:

«Наставник Ахрар творил чудеса столь часто, чуть ли не ежедневно, что некоторые люди говорили:
- А что вы хотите? Ведь он - один из Преображенных, и подобные дела для него - пустяк. Лечить, продлевать жизнь, все знать, находиться одновременно в двух разных местах - это все и является признаками святости.
Один из таких людей обратился к Ахрару:
- О мастер величайших трудов! Всевышний воистину ниспослал ордену наищедрейшую милость, и нам полезно было бы убедиться в вашем небесном предназначении, ибо тогда мы с верой смогли бы следовать Пути.
Ходжа Ахрар ответил так:
- То, о чем вы говорите - не вера. Уверяю вас, на этой земле в каждом веке живет, по крайней мере, сорок тысяч небесных посланцев, облаченных в человеческие формы. Каждый из них чуть ли не ежедневно творит неведомые людям чудеса, и при этом кажется всем самым обыкновенным человеком, ибо деяния его имеют определенную цель и не предназначены для ублажения любопытных. Эти скрытые чудотворцы мало кому известны, а потому и слава их не столь громка и почитаема. Бывает и так, что люди сами избегают встречи с ними.
Стать человеком, поверившим в нечто, лишь узрев чудо, несравненно хуже, чем быть приблудной собакой на Пути. Убеждения таких людей проистекают из определенной формы возбуждения, ошибочно называемого верой.
Если же сердце ваше чисто и искренне, вы всегда сможете безошибочно распознать качество истинного - и вовсе не через чудеса или рассказы о нем. Только тогда, когда вы станете способными воспринимать эту сущность, эту жемчужину, в тех, кого считают самым обычным человеком, - равно как и в тех, кого считают Мастерами,- вы сможете называть себя следующими по Пути». (текст приведен по книге Идриса Шаха «Следуй за наставником»)

Ходже Ахрару также принадлежат слова:
«Есть два вида гордости. Первый – это та гордость, которую мы все хорошо знаем, и которую следует отвергнуть. Вторая, приемлемая гордость, заключается в уповании на высшую силу. Это благородная гордость, которая ведет к принижению самости».

*****

Хотя первым учителем Ходжи Ахрара был Касим Табризи, в линию преемственности – силсила Мастеров Ходжаган-Накшбанди его посвятил Якуб Чархи, один из ближайших учеников Бахауддина Накшбандa.

Ахрар говорил:
«Цель суфийского Пути заключается в проявлении внутри человека его Присутствия. Существует только одно Присутствие, которое, однако, воспринимается людьми по-разному, в соответствии со способностями каждого. Это очень сложная и глубокая истина. Для того чтобы постичь ее, необходимо использовать одновременно разум, воображение и мышление. В свете Присутствия тонкие элементы реальности начинают постепенно проявлять себя.

Поняв тайну судьбы, человек становится умиротворенным, поскольку знает, что видимый мир совершенно пуст и, в определенном смысле, не существует. В то же время, такой человек знает, что Высший Мир проявлен в каждой черте обычного мира. Умиротворенность знающих это людей можно уподобить волнам, возвращающимся в океан. Необходимо обрести настолько тесный контакт с Высшим, чтобы ни вода, ни огонь не могли свести его на нет».

Давая толкование одному из правил Накшбанди – баз гашт (самоограничение), Мастер Ахрар также сказал, что цель наших усилий – внутри нас, а семя преображения засеяно в каждом сердце. Именно оно одно способно стать плодоносным деревом, а все остальные растения являются сорняками, и их следует искоренить, используя самоограничение.

Говоря о уединенном созерцании (чилла), которую дервиши используют для концентрации внутренней силы и очищения ума, Ахрар сказал, что состояние созерцания не означает полное отсутствие мыслей, как иногда полагают. Просто мысли не должны подчинять себе внутреннее состояние человека. «Созерцание - как река, течению которой не мешают плавающие на ее поверхности палки и ветки».

*****

Ходжа Ахрар никогда не считал себя Учителем. Однажды он сказал: «Моя задача не учить, а защищать верующих от тиранов и предотвращать братоубийственные войны. Поэтому мне приходится иметь дело с правителями и султанами, завоевывая их сердца».

Сохранившиеся истории об Ахраре свидетельствуют о том, что по время междоусобной войны, которая началась после убийства хана Улугбека, он предсказал, кто будет следующим правителем: «Однажды Ходжа попросил лист бумаги, на котором написал несколько имен, после чего вычеркнул все и оставил только одно – Абу Саида, и затем, тщательно сложив этот листок, положил его за складку тюрбана. В то время об Абу Саиде еще никто не слышал. Друзья Ходжи попросили его объяснить, чье имя он оставил, и тот ответил, что это имя человека, который должен править Ташкентом, Самаркандом и Хорасаном».

Согласно преданию, Абу Саид увидел Ходжу Ахрара во сне, при этом тот читал Фатиха, открывающую суру Корана. Во сне Абу Саиду также было дано имя Ходжи. Узнав, что человек с этим именем действительно живет в городе Шаш, Абу Саид тут же отправился в путь. Найдя Ахрара, Абу Саид сразу же узнал в нем того человека, которого видел во сне, и, упав к его ногам, смиренно умолял прочесть Фатиха. Ответ был: «Одного раза вполне достаточно».

Как и было предсказано, Абу Саид пришел к власти и сделал Убайдуллаха Ахрара своим ближайшим советником. После смерти Абу Саида трон унаследовал его сын Ахмед, который фактически доверил все управление государством своему наставнику – Ходже Ахрару - на последующие двадцать лет.

*****

Несмотря на свое высокое положение, Ахрар до конца жизни принимал приходивших к нему искателей, и никто из них не уходил без совета Мастера, как рассказывается в этой истории из книги Идриса Шаха «Мудрость идиотов», которая завершит наш рассказ о великом святом:
«Эмируддин Арози, который происходил из семьи, известной склонностью к увлечению разными учениями, посетил Ходжу Ахрара и сказал ему:
«Моя жена и я в течение многих лет последовательно пытались идти по пути дервишей. Сознавая то, что мы знаем меньше, чем многие другие, мы долгое время удовлетворялись тем, что тратили наше богатство во имя Истины. Мы следовали за людьми, которые взяли на себя ответственность учить, и в которых мы теперь сомневаемся. Мы горюем не о том, что потеряли средства, растраченные на безуспешные предприятия «во имя Великой Задачи» нашими последними наставниками. Мы горюем о потраченном времени и усилиях, и о тех людях, которые все еще доверяются заблуждающимся и много о себе мнящим учителям— о людях, которые в слепоте своей все еще находятся в доме, где правят два лжесуфия, в обстановке совершенно ненормальной».
Ходжа Ахрар, Господин Свободных, ответил:
«Вы порвали со своей привязанностью к «учителям»-подражателям, но все еще не отвратились от почитания самих себя, которое заставляет вас воображать, что вы несете ответственность за пленников лжи. Многие из этих пленников не могут выпутаться из сетей обмана, поскольку сами не отвратились от обмана и жаждут легкого знания».
«Что же нам делать?» — спросил Эмируддин Арози.
«Приходите ко мне с открытым сердцем и без условий, даже если эти условия — служба человечеству или то, чтобы мои действия были объяснимы для вас,— сказал Мастер. — Потому что освобождение ваших товарищей - дело тех, кто способен на это, но не ваше. Даже ваша способность к тому, чтобы составить мнение обо мне, искажена, и я не стал бы на нее полагаться».
Однако, как можно предположить, боясь, что они могут сделать другую ошибку, Арози и его жена ушли искать другого человека, который бы поддержал их. Они его нашли. Тот, как оказалось, был просто еще одним притворщиком.
Прошли годы, и супруги вновь направились к дому Ходжи Ахрара. «Мы пришли в полном смирении,— сказали они привратнику,— чтоб отдать себя в руки Господина Свободных, как если бы мы были трупами в руках обмывателя трупов».
«Добрые люди,— сказал привратник,— ваша решимость кажется мне достойной, подобно решимости тех, кого Господин Свободных принял бы как учеников. Но у вас уже нет второго шанса — потому что Ходжа Ахрар умер»».

Убайдуллах Ахрар умер в 1489 годy. Проводить святого в последний путь пришли почти все жители Самарканда, в том числе и султан Ахмед, который нёс гроб с телом Учителя на плечах до места его упокоения. Ходжа Ахрар был похоронен на территории построенной им суфийской ханаки в селении Кафшир к югу от Самарканда.

Надгробие Ходжи Ахрара среди других,

принадлежащих правителям Самарканда





Полулегендарная фигура суфия, которого в Казахстане называют Арыстан-Баб, а в других странах Арслан-Баба, остается, пожалуй, самой мистической в ряду Мастеров, учивших на территории современного Казахстана.

По преданию, Арыстан-Баб был сподвижником Пророка Мухаммада (мир ему!), то есть родился за несколько веков (!) до начала своей работы в Средней Азии. Некоторые источники идентифицируют его с личностью Салмана-и-Фарси, распространявшего учение Пророка в Персии. (Данная идентификация, однако, помимо проблемы хронологии, создает много других вопросов, на которые я лично так и не нашла убедительных ответов, поэтому оставляю ее в области легендарного).

Легенда Казахстана гласит, что однажды во время совместной трапезы, на которой присутствовал Арыстан-Баб, Пророк вручил ему косточку хурмы, велев передать ее достойному преемнику Учения по имени Ахмад, и ради выполнения этой миссии одарив Арыстана-Баба необычайным долголетием. (Как пояснил один из друзей, на казахском языке любой экзотический фрукт с мясистой мякотью и косточкой называется хурма. Это могла быть как сама хурма, так и финик, маслина или нечто подобное. Учитывая местность, где жил Пророк, скорее всего легендарной косточкой изначально была именно косточка финика).

Итак, Арыстан-Баб получил предмет силы - аманат, который все это время носил у себя во рту, странствуя из одного места в другое, пока не пришел в местечко Яссы (в наше время город Туркестан на юге Казахстана). Встретив семилетнего Ахмада Ясави, Арыстан-Баб, наконец, узнал в нем индивидуума, предназначенного продолжить учение Пророка, и отдал ему аманат. Вскоре после этого события Арыстан-Баб перешел в лучший мир.

Передача Ахмаду Ясави предмета силы, полученного от Пророка, несет в себе целый ряд метафор, в простых образах запечатлевших довольно сложные концепции. С одной стороны, то, что финиковая косточка была получена от родоначальника линии суфийских Учителей, делает ее символом бараки – неосязаемой преобразующей силы, передаваемой по линии преемственности (силсила).

С другой стороны, согласно учению о внутренней трансформации, тонкие вещества, накопленные в результате собственных усилий Мастера, могут содержаться в субстанциях его тела, а также быть наслоенными на внешние объекты. Методы получения этих тонких веществ или «эликсира жизни», являются частью древнего знания, имевшего распространение в том числе и в Средней Азии.

Финиковая косточка Арыстан-Баба – образ силы Мастера Традиции, переданной тому, кто способен ее правильно приложить и преумножить. Возможно, вся история передачи аманата Ахмаду Ясави представляет собой ни что иное, как легенду... возможно. Но то, что и во время своей земной жизни, и по сей день сущность Арыстан-Баба и место его упокоения отдают заряд накопленной им силы – никто из побывавших там не станет отрицать.

Эта фотография была сделана у мавзолея, построенного в 12-м веке в казахском селении Отрар на месте захоронения Арыстан-Баба.

Как гласит легенда, Тамерлан, пытавшийся построить мавзолей Ахмада Ясави, которого особо почитал, терпел неудачу за неудачей – здание обрушивалось. Тогда во сне ему пришло откровение, что вначале нужно построить мавзолей духовного Учителя Ясави – Арыстан-Баба. После того, как мазар в Отраре был возведен, и мавзолей Ясави был успешно закончен. Как нам пояснила наша прекрасная проводница, казахская узбечка, целительница и дервиш Камила, в таком же порядке теперь совершается и паломничество – вначале Отрар, затем Яссы (Туркестан). Этому порядку мы и следовали.

Святая святых мавзолея – место, где стоит гробница Арыстан-Баба, была закрыта для посещения, поэтому мы сели рядом и молча делали зикр. К нам подошел хранитель мавзолея (он запечатлен на фотографии ниже), пытливо рассмотрел нас, заглядывая в лицо, и сказал: ну, задавайте вопросы. Мы немного растерялись и ответили, что просто хотели побыть рядом со святым. Узнав, что мы издалека, хранитель открыл внутреннее помещение мавзолея и, пригласив нас туда, прочитал с нами суру. Он произвел впечатление человека очень открытого и в чем-то даже по-детски непосредственного, но при этом у него, судя по всему, было хорошо развито то, что называют чувствознанием или прямым восприятием. Наш Хранитель сходу улавливал качество и свойства сущности посетителей. Меня, к примеру, удивило, что он сразу спросил, кто в моей семье занимается целительством (такой близкий родственник у меня действительно есть).
Наши казахские Друзья говорили, что, по традиции местных паломников, следует провести ночь в молитвах у мавзолея Арыстан-Баба, чтобы установить контакт с сущностью святого - руханийят.

(О том, что такое руханийят, и почему при посещении мазара можно приобщиться к сущности святого, писал Идрис Шах в книге «Суфии»:

«Одной из задач паломничества к гробницам или посещения мест, где жили те или иные Учителя, является установление контакта с реальностью или сущностью Учителя. ...Суфии верят, что суфийская деятельность, целью которой является создание Совершенного Человека, вырабатывает определенную силу, которая сама по себе способна формировать некую индивидуальность. Это не следует путать с идеей магической силы, так как сила, развиваемая в искателе, будет действовать лишь в том случае, если его побуждения чисты, а сам он лишен эгоизма. Более того, она будет действовать особым образом, а не так, как этого может ожидать искатель»).

К сожалению, всю ночь провести в Отраре мы не смогли, но побыли в этом удивительном месте посреди совершенно открытой степи пару часов перед закатом. Для меня это время суток обладает наибольшей силой, и часы, проведенные с Арыстан-Бабом, были интенсивным позитивным переживанием на фоне чувства любви, душевного покоя и отрешенности. Приведенная ниже фотография с видом на закатное небо из арки мавзолея, на мой взгляд, отражает наше внутреннее состояние и настроение момента.

Завершить цикл заметок о Мастерах Ходжаган мне хотелось бы, вернувшись к их истоку – в 12-й век, когда два воспитанника патриарха Ходжагана Юсуфа Хамадани положили начало двум разным линиям передачи силсила.

Первая линия Мастеров Ходжаган, возглавленная Абдулхаликом Гиждувани, со временем выросла в самый многочисленный суфийский орден Нашкбанди.

Вторая линия, пошедшая от Ходжи Ахмада Ясави, также дала начало новым орденам, самыми известными и многочисленными из которых стали Ясави (Приаралье, прикаспийское Поволжье, Крым, Кавказ, северо-западный Китай) и Бекташи (Турция и Балканы).

Ходжа Ахмад Ясави, которого среди тюркских народов почтительно называют Хазрат-Султан - «Царственное Присутствие», родился в окрестностях селения Яссы (ныне город Туркестан на юге Казахстана) в семье шейха Ибрагима – человека выдающихся духовных достижений. Мать Ясави была родом из знатной семьи и обладала многими достоинствами, в том числе даром целительства и пророчества, которые унаследовал ее сын. Как говорят, отец мальчика предрек ему быть «шейхом шейхов, Кутубом (Столпом) Туркестана». Родители Ясави умерли, когда ему было семь лет, и, по преданию, его главным наставником стал мистический суфий по имени Арслан-Баба или Арыстан-Баб , передавший Ахмаду бараку Учения.

Поскольку Арыстан-Баб вскоре умер, юный Ахмад отправился учиться к Ходже Юсуфу Хамадани в Бухару, который, оценив его великий дар, предполагал оставить Ясави своим преемником. Однако жизненной задачей Ясави была проекция Учения Ходжаган не в Бухаре, где оно и так было в силе, а на родине - в сырдарьинских степях, населенных кочевыми племенами, приверженцами языческих культов и шаманизма.

Ходжу Ахмада Ясави и поныне чрезвычайно высоко почитают в Казахстане, Кыргызстане, Турции, Татарстане и других тюркоязычных странах как человека, укоренившего среди их народов учение о Едином Творце, а посещение его мазара в Яссы приравнивается к совершению хаджа в Мекку.

К сожалению, биографических сведений о Ходже Ясави сохранилось очень немного. Известно, что он следовал правилу всех Учителей Ходжаган зарабатывать на жизнь своим трудом и никогда не принимал личных подарков. Рассказывают, что какое-то время его земным занятием было вытачивание деревянных ложек. Ходжа клал ложки в корзину, навьюченную на осла, а тот ходил по улицам, и если кто-нибудь брал ложку, не отходил, пока в корзинку не положат деньги за покупку. Вечером осел возвращался к Ясави, и тот брал из корзинки средства на пропитание.

Главным источником, рассказывающим о становлении Ясави как Мастера, остается поэтический сборник Диван-и-Хикмет («Собрание Мудрости»), автором которого считается сам Хазрат-Султан, хотя его авторство и оспаривается исследователями. Так или иначе, даже если Ясави и не писал все или некоторые из «Хикметов», он был как минимум вдохновителем этого произведения, замечательного тем, что оно положило начало тюркской суфийской поэтической традиции. Подобно «Маснави» Руми, который сравнивают с Кораном для персоязычных народов, «Хикметы» Ясави называют Коран-и-Тюрки - тюркским Кораном.

Отрывок из «Хикметов» (я только слегка подправила ритм изначального перевода):

В одиннадцать лет снизошла на меня благодати река,
Я промолвил: «Аллах!», и шайтаны бежали меня.
Горделивость, довольство и чванство мне стали чужды,
И в двенадцать я многие Божии тайны постиг.
В год тринадцатый смог я свой плотский порыв обуздать,
В раз сто тысяч проклятий на силу его наложив.
Растоптал я надменность, гордыню, довольство собой,
И в четырнадцать лет стал я как подземелья песок.
В год пятнадцатый встретил я ангелов сонм,
Что предстали пред взором моим со склоненной главой.
И из рая Фердаус пришла мне великая весть.
Ради зова его я оставил земную юдоль.
В мой шестнадцатый год — духи предков почтили меня,
Осчастливили, светлым и чистым меня величав,
Называя наследником, лаской объяли меня.
В свой семнадцатый год я вернулся домой в Туркестан.
В восемнадцать — нектар со святыми испив,
Я молитвы читал, проникая завесы сердец.
Бог дал счастье мне, был я средь гурий небесных в раю,
И мечты я достиг, увидавши Водителя лик.
В девятнадцать я в семьдесят истин прозрел,
Изнутри и снаружи очистился, выполнив зикр,
И куда б не направился я — Хизр святой был со мной,
А Гаус ул-Гияс дал испить мне до пресыщенья вина.
Двадцать лет мне исполнилось, время пришло,
Божьей милостью стал я работу святых исполнять,
Птица певчая ль, малая тварь - все любили меня,
Так Аллаху Всевышнему, Господу нашему, близок я стал.

*****

В отличие от Накшбанди, не поощрявших отшельничество, значительным элементом в практиках дервишей Ясави был хилват – 40-дневное уединенное созерцание и поминание Бога, совершавшееся обычно в полностью изолированном от света помещении (пещере или келье). Во время хилвата соблюдались строгий пост и воздержание.

Возможно, эта традиция пошла от самого Хазрат-Султана, который, достигнув возраста Пророка (63-х лет) ушел от мира, поселившись в вырытой под землей келье, где и прожил вплоть до своей кончины – по некоторым источникам десять лет, по другим - пятьдесят. Это подземное помещение сохранилось до наших дней и, вместе с мавзолеем Ясави, является местом паломничества. К сожалению, в последние годы доступ в саму келью закрыт, а над входом поставлена решетка. И хотя спуститься в место уединения Ходжи Ясави нельзя, это место все равно стОит того, чтобы там побывать.

Просто посидеть рядом...

Из «Хикметов»:

Соблюдая молитвы, стал я Божьим рабом,
В подземельи теперь просветленный мой дом.
Я стал суфием, мне не мечтать об ином,
Вожделенье пронзил я упованья копьем.

*****

Главная часть учения Хазрат-Султана не всегда передавалась при помощи слов. Согласно истории об Ахмаде Ясави, ряд своих близких учеников он никогда не приглашал на лекции, не вел с ними бесед. Время от времени он вызывал их к себе и показывал им некоторые предметы или символы, или вовлекал в какую-нибудь деятельность, по видимости не имеющую никакого отношения к духовной работе. Тем не менее, именно эти ученики впоследствии стали Мастерами, через которых передавалось учение Ясави.

В ряде случаев Ходжа Ясави считал необходимым отказаться от внешних атрибутов обучения, принимаемых за должное поверхностными искателями. Идрис Шах, упоминая о таком подходе, сказал следующее: «Суфии работают посредством исключения, равно как и посредством включения, людей, действий и идей. Чтобы понять, в чем заключалось ядро учения Ахмада Ясави, смотрите мою книгу «Книга книг»».

(«Книга книг» Идриса Шаха обычно повергает в шок читателей, заказавших ее по почте, поскольку состоит из 150-ти девственно чистых и пустых страниц....)

Разъяснение того, что значит «обучать посредством исключения» определенных действий и концепций, содержится в истории, приведенной в сборнике Шаха «Наблюдение за покровом»:

«Когда Ясави начал учить, он вскоре был окружен людьми самого разного толка, жаждавшими обучения. Все они слушали его беседы, но все настойчивее требовали, чтобы он ввел для них постоянные занятия.

Ясави сказал им, что намерен построить теккию, где можно было бы делать упражнения, наподобие тех, что выполнялись по всему Туркестану.

Под его руководством несколько сотен людей шесть месяцев работали над сооружением этого здания. Когда работы были закончены, Ясави сказал: «Все, кто хочет пройти обучение в стенах этого здания, встаньте справа. Те же, кто не хочет этого, встаньте вон там, слева».

Когда люди разделились на две части, Ясави сказал:
«Я распускаю тех, кто стоит справа: я ничего не могу сделать для вас, поэтому возвращайтесь туда, откуда пришли. Остальные могут стать моими учениками. Их первым заданием будет снести теккию».

Отвергнутые ученики были весьма разочарованы и стали распускать слух, что Ясави сошел с ума. Но именно такая разборчивость этого Божьего безумца и дала начало Учению Мастеров».

Это художественное воспроизведение халки (круга) дервишей Ясави во время совместных радений было сфотографировано в мавзолее Ясави в Туркестане

С другой стороны, сохранилась также (на первый взгляд) противоположная история о Ясави, где он говорит о внешних атрибутах, без которых обучение невозможно:

«Известно, что однажды к Ахмаду Ясави, суфию из Туркестана, пришел человек и сказал:
«Я хочу учиться, но без помощи книг и посредства учителя, который стоял бы между мной и истиной, потому что любой учитель бренен, а любая книга пуста».

Ясави отвечал:
«Я вижу, ты хочешь научиться есть, не пользуясь ртом, и переваривать пищу без помощи желудка? Быть может, ты еще хочешь ходить без ног, и покупать, не оплатив?.. Может быть, я и помогу тебе, но только после того, как ты расстанешься с упомянутыми частями своего тела! Представь на миг, как бы ты смог есть без желудка или найти суфия без помощи слов, которых ты так не любишь? Как можешь ты жаждать истины и при этом отказываться от ее источника?
Возможно, это и увлекательно - размышлять об учении без книг и упражнениях без учителя. Так же увлекательно, наверное, мечтать о чудесах и магии. Но если оставить в стороне развлечения: как насчет подлинного результата?»» (приводится по книге «Искатель Истины» И.Шаха)

*****

Ходжа Ахмад Ясави умер в 1166 году и похоронен в городе Туркестане, который стал и остается по сей день местом активного паломничества, главным зияратом Казахстана.

Здание мавзолея Ясави, построенное Тамерланом.

Несмотря на грандиозные размеры и некоторую помпезность, нам показалось, что в самом мавзолее как-то не чувствуется Присутствия Хазрат-Султана. Зато оно сильно ощущается в маленьком строении слева, на том месте, где находилась подземная келья Ясави

Из «Хикметов»:

Не сомневайся - не останется никто на сей земле,
И все, что нажито тобой, в небытие уйдет.
Куда, скажи, ушли твои родители, родня?
Четырехногий конь из дерева – придет и в твой черед.
Брось о наживе мысль, не думай, кроме Бога, ни о чем.
Ни сестры добрые, ни верная жена не будут век с тобой.
Проснись, несчастный, словно ветер жизнь летит, чего ты ждешь?
Терпи, Ходжа Ахмад, уж он недолог - путь земной,
Знай, создан ты Творцом из праха и воды,
И в прах земной, свой круг свершив, ты вновь уйдешь.




Любовь моя к Тебе о двух основах:

От страсти, и –

достойная Тебя.

В любви от страсти Твое имя вновь и снова

шепчу, Тебя единого любя.

В любви второй Ты мне даруешь чудо,

раскрыв завесы, видеть Лик Живой.

Ни за одну хвалы просить не буду –

Любовь и та, и эта мне даны Тобой.

Рабийя

(стихотворный перевод стихов Рабийи, приводимых здесь и далее - АсСалам)

Рабийя в молитве (кадр из фильма «Рабийя», Турция-Иран, 1993, здесь и ниже)


Рабийя аль-Адавийя - великая женщина-суфий, маленькими босыми ногами протоптавшая человечеству Путь Реализации Через Любовь.


Фарид-ад-дин Аттар называл ее «пламенеющей огнем любви, потерявшей себя в Божественном союзе». Он писал, - отвечая тем из религиозных законоведов, кто считал, что молитва, произнесенная женщиной, имеет меньшую силу, нежели произнесенная мужчиной: «Всевышний не смотрит на внешнюю форму. То, что имеет значение для Него – намерение сердца. Когда все вернутся в Единство, что останется от различий «тебя» и «меня»? Что останется от различий мужчины или женщины?»


Согласно жизнеописанию Рабийи, составленному Аттаром, судьба ее была нелегкой. Она родилась в 8-м веке, в персидской Басре четвертым ребенком в очень бедной, хотя и достойной, семье (отсюда ее имя, означающее «четвертая»). Когда Рабийя была еще совсем юной, в Басре случилась сильная засуха, и родители ее умерли от голода и болезней. Оставшуюся без родных сироту захватили лихие люди и продали в рабство, где хозяин нагружал ее тяжелой работой изо дня в день. Большую же часть ночи она проводила в молитве.


У одиночества, страданья, мук -

исток в глубинах сердца моего.

В Cлияньи Друг

мой исцелит недуг -

нет у врачей лекарства от него.


Аттар повествует, что однажды хозяин Рабийи, заметив ночью странный свет в комнате рабыни, увидел ее, со склоненной в молитве головой произносящую: «О мой Господь, Ты знаешь, что желание моего сердца – повиноваться Тебе, какое бы служение Ты мне ни уготовил. Если бы была на то моя воля, я посвящала бы все мое время Тебе, но ты сделал меня рабой одного из Твоих созданий, и все дни мои заняты земными страждами, а для Тебя остается только ночь». Хозяин увидел, что странный свет исходил от головы Рабийи, хотя в комнате не было ни лампы, ни свечи.Увиденное вызвало в нем такой трепет, что на следующее же утро он даровал рабыне свободу.

Как повествуется далее, Рабийя направилась в пустыню, где поселилась в крохотной келье и проводила свое время в молитве.


О мой Господь! Во тьме мерцают звезды,

И царские врата уж заперты,

Глаза смыкает дремой вечер поздний,

С возлюбленной в уединеньи сонном

Обнявшись нежно, крепко спит влюбленный,

И мы в уединеньи - я и Ты.


Когда молва о святой распространилась по всей округе, люди стали совершать туда паломничества. Некоторые женщины оставались рядом с Рабийей насовсем, другие люди просто приходили за советом или наставлением.


О мой Господь! душа моя – Твой дом,

А тело - все в служении людском.

С заботой тело гостя привечает,

Но в сердце лишь Единый гость бывает.


Судя по всему, Рабийя иногда прерывала свое уединение в пустыне, возвращаясь в город, чтобы преподать урок, иногда выражаемый в парадоксальном поведении.


Рассказывают, что однажды Рабийю видели ходящей по улицам Басры с горящим фонарем в одной руке и с ведром воды в другой. Когда ее спрашивали, что это значит, она отвечала, что хочет залить водой ад, дабы люди не поклонялись Богу из страха наказания, и спалить огнем рай, чтобы вера их не была вызвана алчностью до райских наслаждений. «Может быть, тогда, - сказала Рабийя, - люди станут искать Бога ради Него самого».


По такому же поводу она сказала: «Я никогда не стану служить Богу как поденщик, ожидая оплаты».


А самые знаменитые слова Рабийи были сложены в стихотворные строчки:


О мой Господь, коль я молюсь из страха ада,

ввергни в ад меня.

О мой Господь, коль я молюсь из жажды рая,

в рай мне вход закрой.

Но коль молюсь для самого Тебя я,

Даруй мне счастье лицезреть Твой Лик Живой.


Из огромного количества историй о жизни Рабийи, имеющих хождение на Востоке от Персии до Северной Африки, - истинных и вымышленных, - довольно большая доля посвящена духовной дружбе Рабийи с другим суфием, Хасаном из Басры. Хасан был известным ученым и проповедником, послушать которого стекались сотни людей со всей окрестности. Рассказывают, что обычно Рабийя тоже присутствовала на таких проповедях, - отчего иногда ее считали ученицей Хасана, - однако на самом деле эти отношения были совсем другого рода, о чем свидетельствует следующие истории:


Однажды Рабийя против своего обыкновения не пришла послушать беседы Хасана, и тот не смог вымолвить ни слова. Он вынужден был распустить собрание. Когда толпа, жаждавшая услышать слова мудрости и разочарованная отказом Хасана, стала допытываться о причинах, ученый сказал, что если и бывает мудрость в его беседах, она приходит к нему из сердца Рабийи.


Утверждают также, что Хасан неоднократно искал руки Рабийи, но она неизменно отказывалась, до самой смерти ведя аскетическую и целомудренную жизнь. В объяснение своего отказа однажды она сказала Хасану: «Договор о браке заключается между отдельными существами, между «тобой» и «мной». В моем случае «меня» давно нет. Я живу только Им, и мое существование – тень Его воли».


Хасан спросил: «Как же ты сумела достичь такой высокой духовной стоянки?»

Рабийя ответила: «Отказавшись от мысли о своих достижениях и отдав всю себя Ему».

«Но как ты знаешь, когда ты и Он - одно?»- вновь спросил Хасан.

«Ты знаешь все о том, «как», - сказала Рабийя. – А я знаю, как обходиться без «как». Ни глаза человеческие, ни язык не дадут тебе доступа к Нему. Подлинная Работа – в сердце. Пытайся достичь пробуждения сердца, ибо когда сердце твое пробудится, оно будет тут же забрано у тебя Богом без остатка. Это и есть та стоянка души, что называется «исчезновением в Нем».


Как пишет Идрис Шах в книге «Путь суфиев», однажды Рабийя услышала, как один из шейхов поучает своих учеников: «Всякому, кто стучится непрестанно, будет отворено». Рабийя сказала: «Сколько еще вы будете повторять: "Будет отворено?" Его дверь никогда не бывает закрытой».


Непривязанность Рабийи к вещам этого мира стала предметом многих историй.

Говорят, что в жилище святой были лишь кувшин с отколовшимся краем, кирпич, подкладываемый под голову во время сна, и соломенная циновка. Носила Рабийя только простую одежду из грубой шерсти. Среди ее посетителей бывали состоятельные люди, спрашивавшие, не могут ли они чем-то ей помочь, однако Рабийя всегда отвечала: «Я стыжусь просить вещи этого мира даже у Того, Кому принадлежит этот мир. Как я могу просить их у вас, кому он не принадлежит?»

Однажды Рабийя была больна, и ее пришел проведать посетитель из законоведов. Он очень долго распространялся по поводу грешности и испорченности этого мира, затем о людских пороках, а также о том, как он разочарован в мирских делах, но Рабийя прервала его и сказала: «На самом деле ты еще слишком привязан к этому миру. Человек всегда любит говорить о том, что составляет предмет его помыслов».


Несмотря на то, что Рабийя никогда ничего не просила для себя у Бога, она никогда не оставалась без средств к существованию. Как говорят, однажды в доме у нее женщины готовили обед для посетителей, и обнаружилось, что не хватает лука. Через некоторое время лук непонятным образом появился, словно свалился с неба, что было превознесено за чудо. Рабийя ответила на это: «Вы что же, думаете, мой Господь – зеленщик?»


Она никогда не поощряла разговоры о совершаемых ею чудесах, замечая, что достоинства следует скрывать так же тщательно, как люди скрывают пороки. Последние Рабийя, однако, не осуждала, говоря: «Моя любовь к Всепрощающему не оставляет во мне места для осуждения ни единой твари, включая даже Сатану».


Однажды к святой пришел человек, много грешивший, и спросил: «Если я покаюсь, простит ли Господь мне мои грехи?» Она ответила: «Если Бог простит тебя, Он даст тебе силу раскаяния».


Рабийя перешла в лучший мир в 801 г., когда ей было уже почти девяносто лет. Перед смертью она попросила собравшихся вокруг нее шейхов и последователей покинуть ее дом, «чтобы дать место Ангелам», после чего тихо отошла. Смерть для нее была не чем иным, как долгожданным мостом, который соединяет нас с Другом.

Когда-то Рабийя сказала: «Если бы восторг Божественной Любви, которую я испытываю, низошел на человечество, ни один человек не мог бы остаться незатронутым этой Любовью».


Поверь, никто не остался незатронутым огнем твоей Любви. Никто, о Рабийя.


Я есмь Любимый мной,

Тот, Кто любим – есмь Я,

Дух о двух ликах,

телом скрыт от глаз.

Его ты видишь, когда смотришь на меня,

А зришь Его - обоих видишь нас.


Мансур Аль-Халладж

стихотворный перевод – АсСалам, здесь и далее



Мансур Аль-Халладж – один из суфийских святых, чьей кровью оплачена цена Учения для многих поколений дервишей. Он был казнен ортодоксальным духовенством в 922 г. как еретик, за слова «Я Есмь Истина!» («Ана аль-Хакк!»), сказанные в порыве мистического слияния.


Фарид ад-дин Аттар, называвший Аль-Халладжа своим духовным покровителем, начинает рассказ о нем с комментария: «Меня не перестает удивлять, как люди, верующие, что речение пылающего куста купины [обращение Бога к Моисею] «Я Есмь Господь» исходит от Бога Всемогущего,- как те же самые люди за слова «Я есмь Истина» отправляют Халладжа на плаху? Вместите же, что устами великих святых, произносящих подобные слова в состоянии экстаза, говорит Всевышний, тогда как самость их в это мгновение мертва».


Руми в Маснaви пишет:


Слова «Я есмь Истина» из уст Мансура – лучи света,

из уст же фараона «Я есмь Господь» - слова сатрапа.


Буквально имя «Халладж» означает «чесальщик шерсти», что, вроде бы, указывало на распространенное в те времена ремесло. Чесальщики раскладывали необработанную шерсть на особой щети (деревянной щетке) и затем расчесывали другой щетью, повторяя процесс раз за разом, пока тяжелая и свалянная шерсть на щети полностью не очищалась от прилипшей грязи, узелков и комков, и не превращалась в вытянутые, воздушные волокна. Отсюда подлинный смысл имени Халладж или Халладж аль-Асрар, данного Мансуру, которое в системе Традиции означало «очищающий сердца человечества для принятия таинств».

(Одна из версий происхождения слова «суфии» - от суф, шерсть.


Когда «шерсть» очищена от грязи и упорядочена в тонкие, воздушные нити Чесальщиком Аль-Халладжем, ее можно прясть. Тогда приходит Прядильщик, Аль-Газали, скручивающий шерсть в нити. Книги Аль-Газали будут предавать огню проводники той же силы, которая отняла жизнь у Халладжа, но это не поможет, потому что нити Учения уже будут спрядены и переданы Ткачу, Аль-Нассаджу (Мастеру Ходжаган Азизану Али из Бухары). И наконец, когда ткань соткана, она будет вручена Мастеру Узора – Бахауддину Накшбанду, кто нитями из золота нанесет Накш-Узор на основу Учения...)


Мансур остался во многом непонятым не только его врагами, но и братьями-суфиями. Законоведы называли его еретиком, тайно проповедовавшим христианскую доктрину, суфии считали, что он занимался магией и разглашал тайны, не предназначенные для толпы. Первые оказались в плену собственного мракобесия, вторые стали узниками формы, принятой за содержание. Обвинения в проповеди христианства не были безосновательными – в «Ана аль-Хакк!» Халладжа ясно слышится отзвук слов Христа: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь» (Ин.14:16).


...Через первый мистический опыт Мансур прошел во время паломничества из Багдада в Мекку, которое длилось около года. В течение этого времени он соблюдал обет полного молчания и строгий пост. Об этом опыте Единения Халладж писал:

«Мой Дух смешался с Его Духом, наподобие того, как мускус смешивается с амброй, а вино с чистой водой».


Как смешана с вином вода,

мой дух с Твоим в одно слиты,

Тебя коснувшийся, затронет и меня.

На всех стоянках духа,

от низов до высоты -

Я – это Ты.

Я – это Ты...


История повествует, что однажды во время своего паломничества Халладж встретил в пустыне другого отшельника и спросил, что привело его туда. Тот ответил:

«Я стараюсь воспитать в себе довольство всем, что бы Господь ни сделал со мной: послал ли он мне пищу или решил оставить без нее».

Мансур спросил: «Как долго ты будешь погружен в попечения о своем желудке? Когда ты, наконец, потеряешь себя в Нем?»


Халладж, как и все мистики до него, прошел через переживание того, что Бог един, а все проявленное – иллюзия, «завеса». Смысл завес – в том, чтобы дать человеку опыт отдельности, возможность жить в сотворенном мире. Убрать завесу означает потерять иллюзию отдельности, раствориться. Для Халладжа именно в этом слиянии, отречении от иллюзорной индивидуальности и заключалась подлинная цель, к ногам которой он сложил все низшие побуждения.


Передают, что во время молитв Мансур совершал четыреста поклонов в сутки. На вопрос, отчего он, уже будучи на одной из высочайших стоянок, по-прежнему налагает на себя такие обязательства, он ответил: «Зависимость от боли и удовольствия - признак того, что человек все еще находится под влиянием своей самости. Тот, чьи самостные побуждения упразднены, находится вне досягаемости для уз боли и удовольствия».


(Об этом же писал Руми в Маснави, говоря: «В зеленом саду любви есть еще множество фруктов помимо печали и радости. Влюбленность превыше обоих этих состояний»).


...Третье и последнее путешествие Халладжа в Мекку, длившееся около двух лет, в течение которых он подвергал себя постоянным испытаниям, окончательно преобразило его природу. Халладж говорил тогда: «Если бы малая частица того, что переполняет мое сердце, упала на горы, они бы расплавились». Считается, что именно тогда он познал подлинное Я, после чего, вернувшись в Багдад, произнес обессмертившие его слова «Я Есмь Истина!» во время проповеди сотням людей. За эти слова Халладж был брошен в тюрьму, где провел долгих девять лет.

Рассказывают, что в день своего заключения Мансур вознес благодарение Богу: «Ты любишь меня так сильно, что укрыл от внешнего мира, дабы никто более не стоял между нами». В тюрьме им был написан труд его жизни под названием Китаб ат-Тавасин.


...Даже среди самых странных и трудных для восприятия суфийских книг, Китаб ат-Тавасин стоит особняком. Это собрание рифмованных высказываний, перемежающихся диаграммами. В заглавиях восьми из ее частей стоят две таинственные буквы: Та и Син. Отсюда название всего произведения – китаб на арабском означает «книга», тавасин – множественное число от Та и Син.


Такими же загадочными буквами начинаются три суры Корана – 26-я, 27-я и 28-я. Некоторый свет на объединяющую их тайну проливают слова, сказанные одним из сподвижников Пророка - мир ему: «Каждого, кто в ночь четверга прочтет вслух три суры, начинающиеся с Та-Син, осияет благодать». (Как известно, ночь четверга – время радения суфиев всех времен и народов). Эти слова, однако, - все, что было когда-либо сказано о таинственных буквах, поэтому никто не знает, что они означают. Никто... кроме Мансура Халладжа, кто, судя по всему, единственный прозрел в их тайный смысл, находясь в особом состоянии сознания.


В этом состоянии человек может при помощи почти автоматического письма записывать мысли или образы, отражающие опыт объективного восприятия Реальности. Они кажутся непонятными и почти лишeнными смысла тем, кто думает обычным умом. В таком состоянии, например, написано Откровение Иоанна Богослова, сущность которого может постичь только человек, чье сознание вознесено на тот же уровень. Так же и Китаб-ат-Тавасин нельзя мерить обычными мерками и подходить к его изучению как к обычной книге, доступной для интеллектуального понимания...


...Дошедшие до нас предания свидетельствуют о том, что Мансур знал о том, что его ждет, и осознанно принял возложенную на него мученическую миссию. Друзья предлагали устроить Халладжу побег из тюрьмы, однако он отказался, сказав: «У меня с Богом есть тайное дело, которое откроется, когда меня поставят на эшафот. Я — узник не людей, а моего Господина, и должен склониться перед Его предписанием».


Говорят также, что однажды человек, ранее осуждавший Халладжа за «еретические» высказывания, обратился к нему с просьбой вылечить своего брата. Халладж обещал помочь в исцелении, но при условии, что его гость станет еще яростнее поносить его, обвинять в нечестивости и призывать к его казни, чем ввел просящего в крайнее недоумение.


«Не думай о том, что тебя не касается, просто сделай то, о чем я прошу», — сказал Халладж.


Последними словами Мансура во время жестокой казни четвертованием были: «Любить Единого – значит сделать Его Единственным».Мученическая смерть виделась ему как растворение мотылька во влекущем его жаре пламени – образ из стихов Халладжа, который после него был повторен каждым суфийским поэтом:


Как в пламя мотылек влюбленный, поглощен его был жаром,

В Любви бескрайней в тот же миг исчезнув,

Без имени, без формы, без следа.



Имена истязателей Мансура давно позабыты, а его имя живо по сей день. Жертвоприношение Аль-Халладжа высвободило в земной мир огромное количество благодати и вызвало волну, не утихавшую многие столетия. Он стал героем народных песен и преданий по всему Востоку - в Персии, Индии, Турции, Средней Азии. Дань благодарности Мансуру отдал каждый великий суфийский поэт.

Символом его в персидской поэзии стал алый цветок – образ крови Любящего, заплаченной за Истину.


Понимание Преображенных отличается от того, что люди мира называют знанием. Знание обычного человека – подражательное, использующеe шаблоны и умозаключения. Суфии утверждают, что существует другой вид знания - прямое постижение сути вещей. Они называют его ма’рифат. Человека, достигшего способности мгновенного понимания событий вне обычного ментального процесса, называют Познавшим или арифом (oт арабского ирфан, гнозис).


Мистическое течение ма’рифат берёт начало в средневековой Персии, где в 9-м веке учил «Султан Познавших», Султан аль-арифин - Байазид Бистами. Суфии Накшбанди – той линии преемственности, к которой принадлежат мои Учителя, считают Байазида одним из главных звеньев этой золотой цепочки, и наше с Друзьями паломничество к его мавзолею было данью благодарности за силу преображения (бараку), высвобожденную в мир великим мистиком Хорасана.

Вид на мавзолей Байазида, Бастам

(здесь и далее - фотографии мои и моих Друзей)

...Мы едем в родной город Байазида, и один из Друзей вслух читает истории о нём и его высказывания, по большей части взятые из книги Аттара «Жизнеописания святых» (Тазкират уль-аулийя).


Байазид (Абу Йазид) Тайфур аль-Бистами родился в городе Бастам (Бистам) в уважаемой семье. Дед его был зороастрийцем и правителем области Кумес, принявшим ислам после арабского завоевания Ирана. Отец Байазида и два его дяди по отцу были известны приверженностью духовным практикам, включающим периодическое отрешение от мира. Потомки рода, взращивающего любовь к Богу, имеют счастье пожинать урожай благодати с поля, терпеливо засеянного усилиями предков. Удивительно ли, что стремление Байазида раскрыть тайну связи души с её Творцом проявилось в раннем возрасте? Судьба дала ему поддержку в лице родителей, разделявших это устремление.


Однажды, еще ребенком, Байазид читал Коран, и ему встретились слова: «Служи твоим родителям и твоему Богу». Oн побежал к матери и, прочитав ей эту строфу, сказал: «Я не могу служить одновременно тебе и Богу. Поэтому ты либо попроси у Бога разрешения служить только тебе, либо освободи меня от служения тебе и отдай меня Богу, чтобы я мог служить одному Ему». Мать ответила: «Я освобождаю тебя от обязанностей передо мной и вверяю тебя Богу».


Получив материнское благословение, Байазид отправился на поиски знания. Он обучался у разных наставников, среди которых, по утверждению Идриса Шаха, был даже Мастер индийских мистических практик (см. «Сказки дервишей»).

Обучение Байазида было закончено, когда последний из его учителей, Хазрат Имам Джафар, однажды попросил его принести книгу с полки. Байазид спросил Хазрата, где висит эта полка. Toт удивился: «Ты столько лет провел в этом доме и не можешь вспомнить, где полка?» Байазид ответил: «За все годы, что я провел с Вами, я никогда не поднимал головы и не смотрел по сторонам». Джафар был доволен и сказал, что наставления Байазиду более не нужны. Странствия его закончились, и он вернулся в Бастам.

Мавзолей Байазида

Агиографы называют Байазида захидом - аскетом, отшельником. Но можно ли назвать аскетом Влюблённого, чья любовь поглотила его столь всецело, что он весь мир готов положить к ногам Возлюбленной? Байазид говорил:


«Аскеза Байазидa продолжалась три дня. В первый день он отказался от этого мира. На второй день он отказался от мира загробного, и в последний день он отказался от всего, что отделяло его от Бога».


Часто люди, посвятившие жизнь духовным практикам, не осознают, что, последовательно ниспровергая мирских идолов, незаметно растят кумира из собственной духовности и мудрости. Байазид на вопрос, чего следует избегать в духовной жизни, отвечал: «Сосредоточьте ваше внимание на Боге, а не на духовности. Самой плотной завесой между человеком и Богом бывает мудрость мудреца, богослужение богомольца и благочестие благочестивого».


Эта «белая завеса» часто бывает препятствием на Пути даже самых искренних искателей. Когда Байазид преодолел её, «скрытое за завесой» было явлено его духу.

Суфий Аль-Худжвири описывал опыт переживания сокрытого, дарованного Байазиду:


«Я увидел, как моё внутреннее существо было взято на небо. Оно ни на что не взглянуло и ничему не уделило внимания, хотя pай и aд были явлены ему, — ведь оно избавилось от преходящего и отбросило завесы. Потом я стал птицей, чьё тело было Единством, а крылья — Всюдубытием, и я летел в пространстве Абсолюта, пока не попал в сферу Очищения, не увидел поле Вечности и не узрел на нём древо Единства. Я взирал на всё это — и был всем этим. И я воскликнул: “О Господи, со своей самостью я не могу добраться до Тебя и не могу ускользнуть от своего "я". Что же мне делать с собой?”» (из книги Аль-Худжвири «Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец»)

Мировое Древо. Настенная роспись в мечети Вакиль, Шираз

Прошло время, и однажды во сне Байазид получил ответ от Бога: «Покинь себя и приходи!»


И он оставил себя и узнал, что значит, когда малое «я» растворяется в истинном «Я». Люди боятся представить себя каплей, поглощённой океаном, но разве боятся они, когда их сердца сливаются в одно с сердцами их возлюбленных?


Позволь, о Господи, мне не существовать!

Доколь меж нами будет «я» стоять?


(стихотворное переложение афоризмов Байазида - здесь и далее - взято из этого источника и отредактировано мной)


Когда Байазидy было семьдесят четыре года, ему задали вопрос, сколько ему лет, на что он ответил: «Четыре». Его спросили: «Как это может быть?» Он сказал: «Семьдесят лет я был отгорожен этим миром от Бога, но в течение последних четырех лет я видел Его. Время, пока человек пребывает за завесой, не может считаться жизнью».

Пожилой житель Бастама у мавзолея Байазида

Байазид описывал свой опыт так:«Я вылез из своей «байазидности», как змея из старой кожи. Затем я осмотрелся. Я увидел, что влюблённый, Возлюбленный и Любовь — одно, поскольку в состоянии единения всё может быть только одним».


Я сбросил самость, словно кожу - змей,

И в Сущность заглянув, я слился с ней.


Пережив растворение в Высшем Я, Байазид понял и другое: «Тридцать лет я искал Бога. Но когда я вгляделся, то увидел, что на самом деле Бог был искателем, а я — искомым».


Я тридцать лет искал Божественную cуть.

Когда же Истину увидел, оказалось,

Что Бог был ищущим от самого начала,

А я искомым был. Таков Познавших путь.


Байазиду принадлежат два высказывания, которые людям буквы часто кажутся противоречивыми, однако именно этот парадокс - тайна Пути суфия:

«Всё, что я обрел на Пути, было результатом Его милости, а не моих усилий или духовных упражнений».


«То, о чём мы говорим, никогда не будет найдено посредством поиска, и однако только ищущий находит это».


Однажды в дверь Байазида постучали. Он спросил, кто там. Незнакомец ответил, что ему нужен Байазид. Святой сказал: «Я тоже последние тридцать лет ищу Байазида, но до сих пор не нашёл».


От «байазидности» суфия не осталось и следа, и устами его говорил не Байазид, но сама Истина. В состоянии экстаза святой часто произносил слова, казавшиеся тем, кто придерживается буквы писаний, не понимая их сути, ересью и богохульством. К примеру, известно его восклицание: «Преславен Я! О, как Я велик!» (Субхани, субхани ма азама ша'ни).


Более пятисот экстатических изречений Байазида записал его племянник и ученик Абу Муса. Другие высказывания Абу Муса сокрыл, сказав: «Я уношу с собой в могилу четыреста изречений Байазида, так как не вижу человека, кто смог бы понять их».


Вера Байазида была столь отличной от лицемерия людей, считающих себя искренне верующими, что даже некоторые из его учеников не понимали его:


Однажды глубоко религиозный человек, ученик Байазида, сказал ему следующее: «Я не понимаю, как может человек, признающий Бога, не ходить в мечеть для поклонения». Байазид ответил: «Я же не понимаю, как может человек, познавший Бога, поклоняться ему и не сойти с ума, признав свою обрядовую молитву бесплодной».


Как писал Идрис Шах, когда Байазида спросили о секте, к которой он принадлежит, он ответил: «Я из секты Бога» (см. «Путь суфиев»).


Байазид говорил: «Вначале я искал Бога. Я спрашивал людей: "Где Бог?" И вот однажды Нечто произошло со мной, и я начал спрашивать людей: "Может ли существовать место, где Его нет?"»


Когда человек обретает Бога в своей душе, он становится Преображённым, и ему более не нужны практики, молитвы, паломничества и ритуалы.


«Когда ты удалён от Каабы, то подобает поворачиваться в ее сторону. Но те, кто находятся в ней, могут поворачиваться в любую сторону, какую пожелают»,- сказал Байазид.


Всё мирозданье Божье – в человеке,

Все знания Его - в умах людей.

Любовь Его – всегда в душе твоей,

Дом Бога – в сердце каждого от века.

Байазид сказал, что, в первый раз посетив Каабу в Мекке, он видел Каабу. Второй раз он видел Господина Каабы. В третий раз он не видел ничего: ни Каабу, ни Господина Каабы.


Как пишет Аттар, «лицемеры не могли терпеть его слова». По этой причине законоведы выступали против него и даже изгоняли из города. Байазид использовал данные обстоятельства, как подобает дервишу, чтобы преподнести урок оппонентам:


Однажды кто-то ударил Байазидa палкой по лицу, и она сломалась. Святой взял другую палку, миску мёда и поднёс тому человеку, который ударил его, со словами: «По вине моего лица ты потерпел убыток. Вот тебе новая палка, вместо старой, и мёд, чтобы ты мог подкрепиться».


Объяснение урока, который извлекал из подобного опыта он сам, может быть найдено в другой истории:


Байазид услышал Глас Божий: «В Наших сокровищницах - много молитв и богослужений, полученных Нами от преданных. Ты должен предложить Нам то, чего у Нас нет». Байазид спросил Бога, чего Ему не хватает, и получил ответ: «Кротости, беспомощности, смирения и страдания. Мы любим эти чувства и приближаем к Себе того, кто предлагает их Нам».


Байазид понимал, что гонения и несправедливость, терпимые от людей, не отличаются по своей сути от другой крайности - преклонения и славословий. Для дервиша же и то, и другое - средство научиться быть свободным от мнения людей и помнить, кто истинный Судья наших поступков:


Один человек, проводивший много времени с разными учителями Пути, спросил Байазида: «Почему, пробыв рядом со святым столь долго, я так и не усовершенствовался духовно?» Байазид ответил: «Потому что твоя животная душа (нафс) неподвластна тебе, и ты не пренебрегаешь почётом, как пренебрегаешь позором. Считай их равными».


«Моим страстным желанием является никогда не испытывать страстных желаний», - говорил Байазид. Когда кто-нибудь просил Байазида помолиться, чтобы исполнились его желания, и святому не удавалось разубедить просящего, он молился так: «Он — одно из Твоих созданий, и Ты его Создатель; Тебе известно его состояние. А кто я такой, чтобы становиться между Тобой и им?»


Байазид говорил:«Я читал проповеди сорок лет. Они никого не сделали лучше, но когда Он желал, люди развивались духовно и без моих проповедей».

Гробница Байазида за серебряной решёткой

Кроме нескольких паломничеств и коротких путешествий, Байазид провёл оставшуюся жизнь в Бастаме, где и перешёл в лучший мир в возрасте около 80 лет.


Некто спросил Байазида: «Почему ты так долго живешь в одном месте? Разве ты не знаешь, что стоячая вода делается зловонной, грязной и изменяет цвет?» Байазид ответил: «Почему бы нам не превратиться в реку?»


И жизнепоток его, завершив свой земной круг, стал полноводной рекой, к которой припадают тысячи и тысячи ищущих…


...Мы входим в небольшое помещение внутри мавзолея, где за старинной серебряной решёткой стоит гробница Байазида, и рассаживаемся вдоль стен. Местные паломники, по-видимому, редко видят путешественников издалека, поэтому, не особо стесняясь, снимают нас на телефоны как диковину. Сосредоточиться на молитве, которую перед посещением Байазида специально нам дал наш Проводник, в такой обстановке довольно трудно. Ритмическая формула Проводника, составленная им на своебразном «птичьем языке», состоит из трёх фраз, последняя из которых заканчивается слогом «зи» - как в имени Байазид. Проводник объяснил нам, что этот короткий слог и есть сущностное имя Байазида, а сочетание звуков в слоге «зи», похожее на звук режущих ножниц, это вибрация захида, аскета, она как бы разрезает путы мира материи, связывающие душу человека.


Позади нас - окошко в стене, за решёткой которого находится внутренний дворик, где играют дети. Увидев нас, малыши облепили окно, пытаясь просунуть любопытные улыбающиеся мордашки сквозь прутья решётки.

Я сфотографировала их и показала им, что детям чрезвычайно понравилось, и они дружно принялись приплясывать вокруг, громко повторяя какое-то слово на фарси, снова, и снова, и снова... как зикр. И вот с этим детским речитативом я незаметно вошла в Присутствие Байазида. Внутри у меня как будто прозвучал его голос, резко и требовательно, вопрошая: «Зачем ты приехала сюда, за тридевять земель? Ведь ты могла найти Байазида, не выходя из дома!»


Действительно, зачем? Кто знает? Может быть, затем, чтобы услышать это...

Прикосновение лбом к серебряной решётке гробницы Байазида каждый раз вызывало слабый удар током. Может быть, электростатические свойства серебра тому виной, а может быть, действительно проходит какая-то сила через это место…

Однажды кто-то спросил Байазида, почему паломники не находят умиротворения? Он ответил: «Потому что местонахождение Того, Кого они ищут, неизменно. Tак какой же смысл искать Его, странствуя по свету?»

В «Жизнеописании святых» Аттар приводит слова Байазида:


«Когда Бог освободил меня, отделил от всего творения, озарил меня своим светом и раскрыл мне свои тайны, я увидел Бога своими собственными глазами. Когда же я сравнил Его сияние со своим, то последнее показалось чёрным пятном. Пред Его славой и величием я выглядел маленьким и ничтожным. Пред Его чистотой я был нечист.


Я осознал, что лишь тогда, когда Он дает силу, приносят плоды наши духовные усилия, ибо Он - подлинный Вершитель.


Когда Бог растворил мою самость, оживил меня и открыл мне свою Сущность, милостью Господней я увидел Его, и в тот же миг стал нем, глух и абсолютно несведущ. Завеса эго была отброшена, и я долго пребывал в этом состоянии, не владея органами чувств. Затем Господь обратил на меня Божественные глаза и уши, и я обнаружил, что всё было в Нём.


Я попросил разрешения пребывать с Ним. Мне было приказано оставить предписания священных книг и успокоенность.


Тогда по Его требованию я попросил у Него Его самого и молился Ему, чтобы Он позволил мне быть рядом с Ним, отстранясь от людей и всего мирского — того, что не Божественно и чуждо Ему. И так Он даровал мне свою милость, и я вошел во Дворец Божественного Единства (таухид), где мне было сказано, что отныне моя воля будет Его волей.


Отныне я живу жизнью, где нет смерти, и которая будет длиться вечно».


«Для работы над собой нужна энергия. Ни один человек не может совершать усилия без этой энергии. ... В мире есть люди, но их очень мало, которые связаны с Великим Хранилищем, или Накопителем энергии. Этот резервуар неисчерпаем. Те, кто связаны с ним, могут помочь другим. Предположим, что человеку нужно сто единиц энергии для трансформации, а у него есть только десять, и больше он сам сделать не может. Он беспомощен. Но с помощью кого-то, кто связан с Великим Накопителем, он может занять еще девяносто. Тогда его работа становится эффективной».


Эти слова Г.И.Гурджиева, приведенные Дж.Беннеттом в книге «Свидетель», относятся к тем из суфийских Учителей, кого называли «Осью» или «Магнитным полюсом времени» (Кутб-аз-заман).


Одним из таких людей был персидский суфий Ахмад-и-Джам, учивший в Хорасане в 12-м веке. Слава о нем как об учителе, целителе и чудотворце до сих пор жива в обширной области от востока Ирана до севера Афганистана и юга Туркменистана. (Великий суфийский поэт Абдуррахман Джами, почитаемый в Средней Азии, взял своё имя в его честь).


Ахмада из Джама называли алхимиком, утверждая, что всё, чего бы ни коснулась его длань, превращалось в чистое золото. И такая трансмутация действительно происходила, хотя вовсе не в том буквальном смысле, в каком понимали данную фабулу любители сказок о силе.


В чём был источник чудесных деяний шейха из Джама?


Ему был открыт доступ к тому самому Великому Накопителю неисчерпаемой силы, способной просветлять всё, что входит в соприкосновение с ней. Как смог Ахмад-и-Джам стать достойным столь несравненного дара? Он вверяется Всевышним тому, кто достиг состояния духовной нищеты. «Нищета» или фахр по-персидски, от которого происходит слово факир, «нищий», - очень древний технический термин Школ Мудрости, и мы вернёмся к его сути чуть позже...


...Итак, мы едем из Тайбада в Торбат-и-Джам, стараясь до наступления темноты покинуть район афганской границы, где бывает неспокойно, и где туристам лучше не задерживаться. В области вокруг Джама, на севере Ирана, прожил бОльшую часть жизни шейх Ахмад, и здесь же находится его мавзолей, хранителями которого вот уже 27 поколений являются прямые потомки суфия...

Мавзолей Ахмада-и-Джами в Торбат-и-Джаме

...Ахмад Ибн Абульхасан Джами-и-Намаки, более известный как шейх Ахмад-и-Джами или Ахмад-и-Джам, родился в селении Намак в Хорасане в 1048 году. Его семья вела родословную от Джарира Ибн Абдуллы, сахиба (соратника) Пророка ﷺ. При этом внешность и черты лица Ахмада, по свидетельству современников, были совсем не арабскими, а вполне персидскими. Средневековые источники описывают его как синеглазого человека с рыжими волосами и бородой винного цвета. Он был высокого роста и мощного телосложения, сильным и бесстрашным, благодаря чему получил прозвище «Громадный Слон» (Жанде Пиль).


Отец Ахмада был простым земледельцем (известно, что он владел виноградником) и не мог научить сына ни читать, ни писать. Отец до самой своей кончины не верил в духовные способности Ахмада и увидел их только на смертном одре, как утверждает одна из историй. Как водится, нет пророка в своем отечестве...


Учителем Ахмада был шейх Бу Тахир-и-Курд, последователь Абу Саида аль-Хайра, знаменитого суфия (фигурирующего в известной истории, когда Ибн Сина после разговора с Абу Саидом сказал: «То, что я знаю, он видит»). Как рассказывают истории, Абу Саидом был предсказан приход Ахмада к шейху Бу Тахиру, для чего Абу Саид оставил последнему свою хирку (мантию или халат дервиша, передача которых символизирует наделение преемника тонкой силой или баракой Учителя).


Хирка должна была быть передана тому из учеников, кто будет соответствовать описанию, данному Абу Саидом. Когда Ахмад-и-Джам вошел в ханаку Бу Тахира, тот узнал в нем признаки того самого человека, появление которого предсказал Абу Саид.


В возрасте пятнадцати лет Ахмад полюбил девушку, о которой он говорил как о «спрятанной за вуалью». В течение пяти лет он не мог думать ни о чем, кроме нее, мысль о ней вмешивалась даже в его молитвы. Позже Ахмад сравнивал это всепоглощающее чувство с любовью, которую святые испытывают к Богу.


Став молодым человеком, до двадцати двух лет он вел разгульный образ жизни, попав в компанию к молодым повесам, проводившим время за вином и шумными вечеринками. Поворотный момент наступил для Ахмада в один вечер, когда юноша стал свидетелем чудесного превращения вина, которое он вез своим собутыльникам, в чистый мёд. Это так потрясло Ахмада, что он покинул круг своих друзей и ушел в отшельничество в пещеры в горах Намак недалеко от Джама.

Последующие восемнадцать лет Ахмад-и-Джам посвятит укрощению своей животной натуры.


Однажды, когда его низшее «я» возжелало сладкой пищи, то, чтобы проучить его, Ахмад постелил себе ложе из терновых ветвей и катался на нем, пока все все его тело не начало кровоточить. Будучи человеком страстным и темпераментным, в войне с низшим «я», нафсом Громадный Слон порой доходил до крайностей. Однажды, обуреваемый позывами плоти, он в порыве гнева хотел лишить себя органа страсти. Однако, когда его рука с острым ножом уже была занесена, чтобы совершить необратимое, Ахмад услышал голос: «Если ты сотворишь это, ты запятнаешь свою душу кровью тридцати девяти святых».


(Впоследствии, когда Ахмад-и-Джам вернулся к нормальной жизни, у него действительно родилось тридцать девять сыновей и три дочери. Он был женат восемь раз, в последний раз уже в возрасте 80 лет. Четырнадцать из его сыновей пережили его, и большинство из них также стали духовными учителями, хотя и не сформировали ордена наподобие Сухраварди, Мевлеви или Чишти).


Спустя восемнадцать лет жертв Ахмад понял, что цель его отрешения от мира была достигнута. Он стал факиром, «духовно нищим». Позже он объяснит своим ученикам, что это означает: духовная нищета отбрасывает все атрибуты, освобождает человека от всего, что он считает собой – и в хорошем смысле, и в плохом.


Он более не держится ни за одно из своих верований, убеждений, принципов и понятий, понимая, что всё это тоже лишь «пожитки», собранные его умом. Как может нищий духом судить себя или других, не считая себя обладателем правды? Из-за этого люди книг и принципов могут посчитать его неверующим или еретиком, но разве мнение людей может иметь какое-то значение для того, кто не привязан ни к чему?

Духовно нищий становится гибким и текучим. Он не сожалеет о прошлом и не питает ожиданий от будущего. Он делает себя пустым сосудом, для того, чтобы быть наполненным благодатью и волей Водителя в каждый миг своей жизни.

Келья (чиллахона) для уединенного созерцания в ханаке Ахмада-и-Джама

Человек нищеты, по выражению шейха Ахмада, подобен мячу для поло, который не катится сам, по собственной воле. Он принимает все удары клюшки и катится туда, куда его направляют Высшие Силы, никогда не зная и не спрашивая, сколько раз, до каких пор и кем по нему будут ударять. Он также не противится тому, когда Высшие Силы используют его как клюшку для удара, как посредника своей воли. Факир становится таким - не подвластным ни страстям, ни искушениям. Когда это происходит, его покидает страх, а в сердце его поселяется великое спокойствие и смирение.


...В Нагорной Проповеди Христа есть загадочные слова: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное» (Мф. 5:3). Толкования этих слов всевозможны, но к восприятию их сути как метода древних Школ Совершенствования Человека можно также приблизиться, изучая путь суфиев. Слово «нищета» в устах персидских дервишей означало отказ не столько от привязанности к материальным вещам, - хотя бедность тоже могла быть частью пути факира - человека, идущего «путем нищеты», но отрешение гораздо более радикальное.


В одном из сохранившихся писем Ахмад-и-Джам описывает особенности состояния нищего духом:


«Спрашивать о состоянии фахр, нищеты - вопрос, достойный ребенка. Человек, чье сердце объяло нищету, не нуждается ни в объяснении её, ни в поиске. Признак нищеты - в том, что она лишена признаков. И все же, когда человек достигает такого состояния, с ним случаются и становятся всем очевидными чудесные вещи, что указывает на его внутреннее достижение.


Из солончака пресная вода не потечёт. Нищета - это алхимия, преображающая все, чего она касается, своим качеством. Когда нищета укореняется в человеке, она проявляется как преображение его характера и природы. Свойства дьявола, и зверя, и человека: страсть, жадность, гнев, ревность, зависть, гордость, суемыслие и тому подобное покидают его составную природу, и знамя его возвышения поднимается в реальности Божественного Единства.


Послушайте о том, чему меня научил опыт. В любом мирском деле, научившись ему от кого-то, вы станете умельцем. Но когда речь идет о нищете, все, кто входит дверью имитации, выходят через дверь ереси. Когда Пророка, благослови его Господь, спросили: «Что есть нищета?», он сказал: «Одно из богатств Бога». И вновь его спросили: «Что есть нищета?» Он сказал: «Одно из богатств Бога». И в третий раз спросили его: «Что есть нищета?» И он сказал: «Это то, что Господь дарует лишь пророкам и верующим, щедрым к Богу». Пророк, мир ему и благословение, также сказал: «Нищета - моя гордость».


Духовная нищета – на самом деле «вид неверия», как говорится в хадисах, и до тех пор, пока те, кто считает себя верующими, не заклеймят вас как неверующего, нищета не раскроет вам своей подлинной красоты.


Особенность нищеты и пребывания духовно нищим - в том, что какая бы страсть, или тоска, или надежда и прочее ни были в вас ранее, все это исчезает. Пока вы не вычеркнете, не вычистите это из себя, отказываясь как от утверждения, так и от отрицания, данные истины не укоренятся в вашем существе. Нищету нельзя описать. Любые описания – учёт лавочника, а не нищета. И Бог лучше ведает...»


...В возрасте сорока лет Ахмад-и-Джам оставил уединение и вернулся к обычной жизни. Жар внутреннего усилия и огонь жертвенника, пылавшие в течение столь долгого времени, совершили алхимическое преобразование, и более не были необходимы. Этого не понимают те, кто возносит аскетические практики как самоцель. Когда цель Делания достигнута, тигель снимают с огня, и миру является Философский Камень.


Парадокс духовной нищеты и наиглубочайшая её тайна такова: тот, кто стал никем, кто свёл своё «я» до нуля - он становится ВСЕМ. Нет таких знаний, могущества, сил и способностей, которые не сделались бы открытыми ему. Мирские блага более не вредны тому, кто освободил себя от привязанности к ним. Пожертвовавший всем может иметь всё – человеческое благополучие, власть, материальное богатство, ибо, внешне распоряжаясь всем этим ко славе Создателя, он более никогда не загрязнит свою душу привязанностью к ним.


За время аскетического уединения у Ахмада открылись сверхобычные способности, среди которых была мощная целительская сила, и он посвятил себя помощи страждущим. В одной из книг Ахмад-и-Джам позже написал: «Если перед тобой стоит выбор: выполнить обязательный молебен или просьбу слабого, лучше оказать помощь слабому, ибо он нуждается в ней более, чем Всевышний в нашем поклонении».

Истории об исцелении Ахмадом различных недугов, приведенные в книге под названием «Духовные подвиги», составленной учеником шейха, очень напоминают евангельские притчи.


Говорят, что Ахмад-и-Джам брением из слюны и праха или простым прикосновением восстанавливал зрение незрячим; молитвой и мановением руки исцелял тяжелых больных, которые уже не вставали с постели; изгонял бесов из душевнобольных; ставил на ноги парализованных; излечивал эпилептиков и т.д. Изложенное в этих многочисленных историях, где приводятся имена реальных людей в разных селениях и городах, может показаться маловероятным, но если эти сказания содержат хоть малую толику истины, то целительская мощь Ахмада была поистине удивительна.


Одним из раскрывшихся в шейхе талантов была способность избавлять людей, как сейчас говорят, от алкогольной зависимости. В наше время алкоголизм считается болезнью, но в то время это называлось «привести грешников к покаянию». Агиографы утверждают, что за пятьдесят лет Громадный Слон «привел к покаянию» 180 тысяч любителей вина.


Рассказывают также, что Ахмад-и-Джам своими руками разбил 10 тысяч кувшинов с вином (возможно, неприятию спиртного способствовал опыт, полученный суфием в молодости). Кроме того, Ахмад-и-Джам также был известен тем, что уничтожил более тысячи музыкальных инструментов, использовавшихся для развлечения.

Великий персидский поэт Хафиз, который, судя по всему, был наслышан о деяниях шейха Ахмада, посвятил ему следующую строфу:


Раб кубка винного - Хафиз... Лети, зефир! В сие мгновенье

Ты шейху Джама передай от нас, рабов вина, почтенье.



Стоит отметить, однако, что отношение шейха к суфийскому ритуалу сама, где использовались музыка и танцы, не было столь категоричным. Он считал неприемлемым использование музыки для возбуждения страстей и получения чувственного удовольствия, но не отвергал ритуалы, где музыка применялась как средство достижения высших состояний. При этом, отмечал шейх, лишь те из учеников, кто уже достиг определенного прогресса в духовном развитии, были достаточно зрелыми для участия в сама.


Так или иначе, в ханаке шейха Ахмада, которую он вместе с мечетью построил на окраине Торбат-и-Джама и где обучал дервишей, музыкальные церемонии не были регулярной практикой.


Вместе с учениками Учитель совершал поездки по Хорасану, посещая Герат, Нишапур, Мерв и Бастам и приобретя в этих городах немало последователей. По мере того, как росла слава шейха Ахмада, к нему начали обращаться за советом власть предержащие. Рассказывают, что у суфия были особые отношения с сельджукским султаном Санджаром, навещавшим святого в его ханаке и взятым Ахмадом под свою духовную защиту.


Согласно одной из историй, шейх Ахмад, в видении узнав о том, что Санджару грозит опасность от его собственного полководца, отправился во дворец и вылил кубок с отравленным питьем, куда злоумышленник поместил яд. Полководец, испугавшись за свою жизнь, сбежал и поднял мятеж. Хотя данная история не обнаружена в анналах, упоминаемый в ней полководец был реальным лицом, настроившим часть армии против султана. Мятеж был подавлен Санджаром.


Ясновидение было одной из особых способностей шейха Ахмада, и множество эпизодов его жизнеописания посвящены этому.


Он безошибочно предсказывал свержение или смерть одних правителей и возвышение других, урожай или неурожай тех или иных культур, набеги саранчи и в связи с этим повышение цен на зерно и т.д. Он таже видел грядущие события в жизнях отдельных людей и давал советы, которые всегда оказывались правильными. Шейх Ахмад использовал свои необычные способности даже для таких бытовых вещей, как указание места, где находится пропавший осел или корова, или где зарыт клад.


Чтение мыслей также было одной из сверхспособностей шейха.


Так, когда к нему приходили с просьбами, он давал человеку ответ еще до того, как тот изложил ее суть. Часто он знал, что о нем говорят за его спиной его ученики и упрекал их за это, в точности излагая их беседу. Также мог он разгадать планы неприятелей в отношении него и таким образом обойти их ловушки.


Отдельная категория историй описывает необычайную жизненную силу или особый магнетизм, который ощущали все, находясь в присутствии Громадного Слона - как люди, так и животные.


Некоторые принимавшие его у себя в гостях люди утверждали, что из окон комнаты, где он останавливался на ночлег, в темноте исходило странное сияние. Ахмад-и-Джам мог даровать бесплодной паре рождение сына, а мог наслать гипнотический ступор на своих клеветников, так, что они не могли вымолвить ни слова. Шейх мог благословить поле или плодовое дерево, и они давали небывалый урожай. Он мог вызвать или, наоборот, прекратить дождь. Он обладал властью внушения мыслей не только людям, но даже животным, которые слушались его без слов.


Конечно, все вокруг хотели знать, откуда у человека могут взяться такие способности. Косвенный ответ можно найти в письмах Ахмада-и-Джама, где он разъясняет, что такое суфийская барака, благодать, на примере пчелы.

Пчела, несмотря на ее малый размер, была одарена благодатью Бога. Однако, как пчела не способна объяснить эту Божественную щедрость, так и человек, наделенный великими силами, не в состоянии дать разъяснение относительно Его выбора, хотя дарованная ему барака, как и пчелиный мёд, излечивающий болезни и услаждающий вкус, - самое убедительное свидетельство благословения свыше.


В послании к самаркандцам, по-видимому, задававшим шейху Ахмаду именно этот вопрос, он писал:


«Вы упомянули высказывание [из Корана]: «И внушил Господь твой пчеле: «Устраивай (себе) в горах дома, и на деревьях и в том, что они [люди] строят»». Это сказано о пути суфия. В этих самых словах содержится полный ответ на то, о чём вы спрашиваете.

Несмотря на присутствие многоцветного павлина, царственного орла, высоко парящего сокола, долгоживущего грифа, увенчанного короной удода, пленяющих сердце куропатки и фазана, а также множества сладкоголосых птиц, почему именно маленькая пчела была вдохновлена откровением и удостоена чести безо всякой причины?


Потому что щедроты Господни не основаны на заслугах, «Господь ведет к своему свету того, кого пожелает». Даже если бы пчела хотела выразить то, что было ей явлено в откровении, она не смогла бы этого сделать, хотя ее собственная природа, восстанавливающая людское здоровье, - проявление откровения Господнего.

То, что она производит - проявление её сущности, хотя её жужжание не сможет перевести это в слова. Когда мы говорим о её цельном, вселяющем жизненную силу и поднимающем дух мёде, мы знаем, что есть нечто в пчеле, не существующее более нигде. Как сказал поэт:


«То, что есть в ней, в красавицах иных ты не найдёшь...»


Когда это качество было вложено в пчелу, все остальные остались ни с чем. Любой хворый в поиске средства излечения должен съесть то, что она производит. О мой друг и брат, то, что вложено в пчелу, совершенно особенно. Как сказал поэт:


«В тот день, когда печатью небеса они замкнули,

Влюблённых золото иною формою отлили.

Судить о форме той наш ум, увы, бессилен,

Ведь не умом чеканено совсем то злато было».


*****

За исключением паломничества в Мекку, Ахмад-и-Джам провел всю свою жизнь в Хорасане, дожив до 96 лет. Рассказывают, что один из учеников увидел во сне место, где будет расположена могила шейха. Ахмад, попросив ученика указать его, выбрал данное место для своего упокоения.

Надгробие Ахмада-и-Джама. Следуя традиции, на его могиле посажено фисташковое дерево, дабы защитить место захоронения от вандализма.

В местности вокруг Джама, Бахарза и Герата проживают более 700 потомков шейха Ахмада, большинство из них в Торбат-и-Джаме. Очень немногие из иранских семей могут отследить свою родословную на 900 лет назад. Род Ахмада из Джама пользуется уважением среди местных жителей, и хранителями мавзолея шейха по сей день являются его прямые потомки.


Один из них, потомок Ахмада-и-Джама в 27-м поколении, сопровождал нас в нашем зиярате по мавзолею. Он был очень доброжелателен, но, к сожалению, не говорил на иностранных языках. Открыв двери ханаки, запертые на множество замков из опасений, что туда могут проникнуть вандалы, он показал нам стенд, где были сведения об Ахмаде на разных языках, в том числе и на русском. Оказалось, что кто-то из потомков шейха учился в России и составил этот текст.

Помолившись у места упокоения великого Учителя и попросив исцеления и благословения, мы покидаем Торбат-и-Джам и едем дальше по суфийским местам Хорасана...


«Однажды некий человек сказал Байазиду Бистами, что уже тридцать лет, как он молится и постится, но всё напрасно. Байазид ответил, что и за триста лет он ничего не достигнет.

- Почему? - спросил искатель просветления.

- Потому что этому препятствует твоё тщеславие, - сказал мудрец.

- Но как мне от него избавиться?

- Есть одно средство, но оно тебе не подойдёт.

- И все же назови его.

Байазид сказал:

- Ты должен сбрить бороду, снять верхнюю одежду и надеть на шею торбу с грецкими орехами. Затем ступай на базарную площадь и кричи во весь голос: «Даю орех тому сорванцу, который ударит меня по шее». Потом пройдись перед зданием суда, чтобы старейшины города увидели тебя в таком виде.

- Но я не могу пойти на это, - взмолился человек, - прошу тебя, расскажи мне о каком-нибудь другом средстве.

- Это первый и единственно возможный шаг к цели, - сказал Байазид. - Но ведь я предупреждал, что это средство тебе не понравится, поэтому помочь тебе нельзя».

(И.Шах, «Сказки дервишей»)


Кажется маловероятным, что нашёлся бы человек высокого положения, согласный пройти через столь жёсткое стирание отождествления со своим статусом, какое предложил Байазид. Однако такой человек в истории суфийской Традиции был.

Звали ученика Абу Бакр Шибли, а учителем его был Джунайд из Багдада.


Абу Бакр бен Джахдар Аль-Шибли (861-946) родился не с простой серебряной ложкой во рту, а с золотой в алмазах. Отец его был управляющим двора багдадского халифа. Эта престижная должность, как и огромное состояние, перешли по наследству Абу Бакру. К тому времени Шибли был уже состоявшимся богословом-факихом, в течение двадцати лет толковавшим Писания. В зените карьеры Шибли халиф назначил его эмиром Дамаванда, области на севере Ирана.


…Здесь, в Дамаванде, теперь находится один из мазаров Шибли, куда мы с Друзьями заехали на обратном пути в Тегеран. Эта октагональная кирпичная башня 12-го века высится на холме к востоку от Дамаванда, и все бывшие владения эмира Шибли видны отсюда, как на ладони.

Вид на Дамаванд от мавзолея Шибли

(здесь и далее фотографии, сделанные нами в мавзолее)

В течение десяти лет правления Шибли Дамаванд процветал, и, казалось, живи да радуйся, но судьба готовила для эмира совсем иной Путь. Позже Шибли скажет: «Люди благодарят Бога за его милости, я же благодарю его за посланные мне испытания».


Смена правителей привела к отставке Шибли, и он вынужден был вернуться в Багдад. Здесь он встречает своего первого суфийского учителя, а затем попадает к круг Джунайда, одного из великих суфиев своего века.


В «Жизнеописаниях святых» (Тазкират уль-аулийя) Аттарa рассказывается, что, придя к Джунайду, Шибли сказал: «Я слышал, что у тебя есть драгоценный камень. Если у меня достаточно денег, чтобы купить его, продай его мне, но если цена камня выше той суммы, что я могу предложить, даруй мне его бесплатно». Джунайд сказал, что драгоценность Шибли не по карману, а если ему отдадут её даром, то Шибли не сможет по достоинству оценить этот камень. Если он хочет заполучить сокровище, ему придётся самому погрузиться за ним в пучину Единства, оставив своё «я». И если он выдержит все испытания, драгоценный камень будет дарован ему Всевышним.

Джунайд учился у суфийского Мастера Ибрахима бен Адама, кто, рождённый принцем, отрёкся от престола Балха, чтобы следовать Пути. Поэтому кто, как ни Джунайд, знал, что препятствием на Пути Шибли стоит именно то, что тот считал своим достоинством - благородное происхождение, учёность, богатство и власть?


Джунайд велел Шибли продавать на рынке серу в течение года. Когда, спустя год, Шибли вновь пришёл к Джунайду, тот сказал ему: «Теперь стань дервишем, и пусть единственным твоим занятием будет сбор подаяний». Шибли начал просить милостыню, но люди отказывали ему. Он вернулся к Джунайду, и тот сказал: «Для людей ты теперь никто. Пусть и мир для тебя станет ничем». Затем Джунайд приказал Шибли отправиться в Дамаванд, где бывший эмир занимал высокое положение. Ему было велено переходить от двери к двери и просить прощения у каждого, кого он мог обидеть когда-то. Шибли отправился туда и заходил в каждый дом, пока не обошел все. Остался дом еще одного обиженного. Хозяина его Шибли не нашёл. Он рассказывал: «Я раздал сто тысяч дирхемов, но без этого единого прощения сердце моё так и не находило покоя».

...Так прошло четыре года, после чего Шибли вернулся к Джунайду. Учитель сказал ему: «Я чувствую, что в тебе всё ещё осталось ощущение собственного величия. Иди и ещё год проси милостыню».

Шибли рассказывал об этом времени: «Каждый день я просил милостыню и приносил ему. Он раздавал все это дервишам, а меня оставлял на ночь голодным. Когда год прошёл, Джунайд сказал: “Теперь я допущу тебя к общению, но при одном условии: ты будешь прислуживать другим ученикам”. Целый год прислуживал я моим соученикам, по прошествии чего Учитель обратился ко мне: “Абу Бакр! Каково теперь состояние твоей низшей души (нафса)?” Я сказал: “Я чувствую себя ничтожнейшим из творений Господа”. Джунайд сказал: “Теперь твоя вера стала правильной”.»

В книге Кади Ийяда Тартиб Аль-Мадарик приводятся слова Шибли: «Я знаю того, кто даже не вступил на Путь, пока не раздал всё свое имущество и не утопил семьдесят мешков с книгами, написанными собственноручно, в Тигре». Конечно, Шибли имел в виду себя. Тот же источник приводит такие его слова: «Мой отец оставил 60 000 динаров, не говоря уже о поместьях и недвижимости, и я раздал все это. Тогда я сел на улице с нищими и не обращался за помощью ни к кому». Когда Шибли спросили, что означает быть аскетом, он сказал: «Это когда сердце отворачивается от вещей, чтобы повернуться к Господину вещей».

Мавзолей Шибли в Дамаванде

Возможно, усвоенное Шибли за эти годы побудило его, спустя годы, на вопрос: «Кто есть суфий?» ответить: «Тот, кто не просит, не отворачивается от испытаний и не накапливает».


Судя по всему, отказ от материального благополучия был не столь трудным для Шибли, как отказ от отождествления со своим общественным статусом - того самого препятствия, о котором говорил Байазид тщеславному ученику.


Однажды у Шибли спросили: «Кто указал вам Путь?»

Он ответил: «Собака. Однажды я увидел, как она, умирая от жажды, застыла у кромки воды. Каждый раз, когда она видела свое отражение, собака в испуге отскакивала назад, принимая его за другую собаку. Наконец жажда взяла верх, собака отбросила страх и отчаянно прыгнула в воду. Другая собака исчезла. Так было устранено препятствие между ней и тем, к чему она стремилась, — препятствие, которое заключалось в ней самой. Точно так же исчезло моё препятствие, когда я понял, что оно есть».


В другой раз Шибли сказал кому-то: «Знаешь, почему ты не можешь достичь состояния Единения (таухид)? Потому что ты ищешь Его через себя».


Хотя окружающие стали замечать изменения, произошедшие в Шибли, Джунайд понимал, что нафс его любимого ученика ещё не до конца побеждён.


Однажды ученики восхваляли Шибли: «Нет никого равного ему в искренности и страсти, с устремлениями более высокими и чистыми, чем у него, среди идущих по Пути». Вдруг пришёл Шибли и услышал то, что они говорили. Джунайд сказал: «Вы его не знаете. Он презренный и тёмный. Гоните его в шею». Ученики вывели Шибли. Он сел на порог, а ученики закрыли за ним дверь и сказали: «О шейх, вы же знаете, что всё, что мы говорили о Шибли - правда. Отчего же вы приказали нам такое?» Джунайд ответил: «Шибли в тысячу раз лучше того, что вы о нём говорили. Но вы гнались за ним с острым мечом, а мы поставили щит перед ним. Тогда от меча и след простыл».


*****

Люди часто судят о человеке по поступкам, внешнему виду и по тому, что о нём говорят. Чтобы заставить людей увидеть в себе это свойство, Шибли прибегал к вызывающим и эксцентричным поступкам:


Рассказывают, что однажды Шибли пошел на базар и купил залатанный халат (муракка) и шапку дервиша за две монеты, после чего стал кричать на весь базар: «Кому суфизм за две монеты?»


Каждый получает от учения то, чего достоин. Шибли однажды сказал:«Истинный внушил Дауду: "Поминание - поминающим, рай - смиренным, паломничество - странствующим, а Я - только любящим".»


Под словом «любовь», которую люди считают себя способными испытывать, они на самом деле подразумевают нечто совершенно отличное от подлинной Любви. Kак описывается в книге Хакима Санаи Илахи-наме, Шибли дал драматическую демонстрацию подобного самообмана:


Из-за странных восклицаний, часто произносимых Шибли в моменты экстатического слияния, он был посажен, как сумасшедший, на цепь. Несколько людей из его окружения пришли его проведать. Он спросил их, кем они себя считают, и те ответили, что они - любящие его друзья.


Тогда Шибли стал кидать в них камни, и они убежали. Он крикнул: «Вы говорите, что вы мои друзья, любящие меня! Но смотрите — вы заботитесь не обо мне, а о своей защите от камней!»


Если, в попытках уяснить высказывания суфиев, которые кажутся нам непонятными, мы обращаемся к обычному интеллекту, заблуждение неминуемо. Понимание придет, лишь когда нечто в нас сумеет ухватить неуловимое. Толчком к этому может послужить совершенно обыденная ситуация.


Рассказывают, что Шибли шел по Багдаду. Торговец пивом закричал: «Oдин кувшин! Остался только один кувшин!» Шибли издал вопль и воскликнул: «Что может остаться, кроме Единого?»


Когда мы все покинем этот мир, что останется, кроме Единого?

Как-то раз Шибли в состоянии экстаза пришел в дом Джунайда. Жена Джунайда расчёсывала волосы. Она бросилась за чадрой, но Джунайд остановил её: «Нет нужды прикрывать лицо и уходить, ибо опьянённые из этого племени не получают вестей из ада (созерцающие истинную Реальность не подвержены воздействиям иллюзорного мира)». Потом Шибли заговорил и заплакал. Джунайд сказал жене: «Теперь можешь уйти. Ему его вернули, раз в глазах его появились слёзы».


Шибли принадлежит высказывание: «То, как завеса проявленного отделяет человека от Реальности, вовсе не похоже на то, как нахождение в Реальности отгораживает человека от восприятия обычного мира».


Шибли спросили о том, что такое Единство (таухид). Он ответил:


«Тот, кто пытается дать ему определение, уже отклонился от прямого Пути.

Тот, кто указывает на него, всё ещё в плену двойственности.

Тот, кто пытается прийти к нему путем умозаключений, поклоняется идолу.

Тот, кто говорит о нём, - безответственен;

Тот, кто молчит о нём, невежественен.

Тот, кто думает, что достиг его, сам себя обманывает;

Тот, кто воображает, что приблизился, далёк от него;

Тот, кто меряет это при помощи ума и формирует идеи о нём, потворствует воображению;

Тот, кто утверждает, что нашёл это без поиска, является потерянным.

Всё, что произносится устами и воспринимается рассудком, принадлежит тварному миру, как и мы сами».

Шибли был одним из ближайших друзей Мансура Халладжа, другого известного багдадского суфия, позже жестоко казнённого из-за экстатического восклицания «Я есть Истина!», сочтённого богохульством. Шибли избег подобной участи лишь потому, что его считали блаженным, сумасшедшим. Конечно, не исключено, что он сам использовал образ безумного для сохранения свободы произносить слова Истины там, где пожелает.


Джунайд, который был против откровенных высказываний Халладжа и Шибли на публике и считавший, что эзотерическое учение следует оберегать от профанации, говорил Шибли: «Мы сохраняем Учение по законам гармонии и говорим о нём лишь в подземельях (сердаб), зачем же ты выносишь его на поругание толпы с её приземлённым мышлением?» На это Шибли ответил: «Разве тот, кто слышит, как и тот, кто говорит, не Он сам?»


Сердабом в Персии и Центральной Азии называли подземное помещение дома без окон, куда вёл очень узкий вход. Его, как правило, использовали в жаркое время года. В ханаках - собраниях дервишей сердаб использовали, как и крипту средневековых соборов, для закрытых радений. Верхнее помещение было предназначено для обычных общественных функций, сердаб – для эзотерических, туда допускались только люди из внутреннего круга.


В связи с этим было интересно обнаружить, что в башне Шибли в Дамаванде было два помещения – наземное, октагональной формы, и подземное. Последнее представляло из себя квадратную комнату-сердаб со сводчатым потолком. Его наличие означало, что башню, начиная с 12-го века, использовали для тайных собраний, возможно, дервиши.

Попасть в нижнее помещение можно было через чрезвычайно узкий лаз в полу у самого входа, закрытый решёткой (она видна на фото выше). Откинув решётку, мы спустились вниз по узкой и крутой лестнице.

Нижнее помещение, как и верхнее, было заброшенным и пустым, и я не чувствовала там ничего, кроме духа затхлости... пока с минаретов Дамаванда не донесся призыв к полуденной молитве. Голос муэдзина, резонируя в сводах сердаба, разбудил дремлющую в этих стенах Песню Дервиша, и стало очевидно, что она никогда не утихает здесь, сколько бы веков не отделяло нас от тех, кто её пел когда-то...

...Рассказывают, что однажды Шибли увидел человека, горько плачущего, и спросил: «Почему ты плачешь?» Тот сказал: «У меня был друг, и он умер». Шибли воскликнул: «О несведущий! Зачем ты берёшь в друзья того, кто умирает?»


Одно из экстатических восклицаний Шибли звучалo так: «Ваши времена кончаются, у Mоего же времени нет ни конца, ни начала!»


Абу Бакр Шибли совершил переход на 87-м году жизни. В последний час он повторял стихотворные строки:


Лампа нужна ли в том доме, где Он обитает?

Ведь Божий лик в нем сияет немеркнущим светом.

Что ж удивляться, что свет Его так ослепляет

Тех, кто, решимость увидев мою, сомневаются в этом?


Когда его попросили прочитать свидетельство веры «Нет божеств, кроме Бога», Ла иллахи илла ‘ллах, Шибли ответил: «Я не вижу никого другого, кроме Него, так кого же мне отрицать?» Люди настаивали, что, согласно Писанию, верующий должен уходить со свидетельством веры на устах. Шибли отвечал: «Знайте, что Султан Любви не берёт взяток. Да и как мёртвые могут давать совет живому?»


Шибли был похоронен в Багдаде, где находится его мавзолей. В Дамаванде в память о нём построена башня, куда паломники, такие, как мы, приходят почтить его память. Но, возможно, о том месте, где находится его дух, он сам сказал бы так:


У Присутствия Моего нет ни конца, ни начала,

ни в Багдаде оно, ни в Дамаванде, ни в Ираке, ни в Хорасане.

Но тот, кто искренне стремится,

найдёт Меня в сердце ищущего, чья решимость побеждает все преграды.


Что означает имя одного из величайших суфиев, написавших знаменитое произведение "Парламент птиц" - Аттар? Наверное, все-таки не Химик, и тем более не Аптекарь, хотя вполне вероятно, что по происхождению Аттар имел отношение к фармацевтическому и парфюмерному делу (в средние века, как известно, изготовлением духов и лекарств занималась одна и та же профессия).

Аттар - это Мастер Эссенций. Процесс извлечения эссенции, или вытяжка, в парфюмерном деле - это отделение и сбор высшего продукта, произведенного организмом в течение его жизни. Например, розовое масло - растворенный в масле экстракт из лепестков розы. Спирт - экстракт из зерен растений (кстати, впервые выделенный суфийскими алхимиками).

С вытяжками работать намного удобнее, чем с сырым материалом - маленькая мензурка содержит силу, накопленную целым садом из роз в течение лета...

Экстракты некоторых растений содержат то, что П.Д.Успенский называл "высшими водородами" - фракциями материи, получаемыми в результате правильного развития и взаимной гармонизации октав пищи. "Высшие водороды", например, присутствуют в особых растениях, имеющих так называемый "внутренний треугольник", в которых взаимодействие октав пищи протекает в соответствии с Законом Трех. Эти особые растения в книге "В поисках чудесного" перечислены, хотя, конечно, полный список ими не ограничивается.

Суфийские группы (и не только они) в процессе Работы, амал, производят определенного рода субстанции. (В данном случае речь не идет о бараке, явлении другого порядка, которое в моем сообщении не будет обсуждаться). Эти субстанции материальны, но их материальность иная, чем известная нам - ее нельзя измерить приборами, однако в некоторых случаях можно почувствовать особыми "детекторами", которые могут развиться в процессе Работы.

Произведенные субстанции содержат "высшие водороды". Они обладают большей или меньшей степенью рафинированности и могут направляться на определенные нужды конкретным группам или людям, имеющим отношение к Работе, прямо или косвенно. Их можно накапливать, сохранять на будущее, передавать в определенное место на Земле. Существуют люди в организме Традиции, функцией которых является концентрация и распоряжение полученными "эссенциями".

Так кто же такой величайший суфий Аттар? Аттар - Мастер Эссенций, тот, кто извлекает экстракт, вытяжку из направленных ему субстанций, сохраняет эссенцию на будущее или распоряжается ею для текущих нужд. Машиной, которой он пользуется для этого, является его собственное существо.

(В этой связи можно поразмышлять о том, почему место успокоения на Земле святых людей обладает особой силой....) Согласно Идрису Шаху (книга "Суфии"), Аттару принадлежат такие слова: "Тело не отличается от души, потому что оно является частью ее, а оба они являются частью Целого". Тело великого суфия является (не в прошедшем времени) преобразователем высоких субстанций в высочайшие эссенции.

В имени Аттара, преобразованном по системе Абджад в корень ФТР, содержится намек на "высшие водороды", которыми распоряжается Мастер Эссенций. Одно из значений корня предположительно может иметь отношение к галлюциногенным грибам. Это спорная тема, и мне довелось слышать вопросы о том, используются ли в процессе Работы подобные средства.

Как я отметила выше, в некоторых растениях существует "внутренний треугольник", в результате чего "высшие водороды", производимые ими, способны питать высшие центры человека, как бы насильно вызывая необычные состояния сознания.

Не буду говорить о том, чего не знаю, а скажу о том, что знаю хорошо. Ага (Омар Али-Шах) совершенно однозначно и весьма категорично высказывался по поводу употребления наркотических и галлюциногенных средств. Он даже специально собирал молодых людей для бесед. Так вот, по словам Аги, в результате вреда, причиненного наркотиками человеческой "машине", она может не подлежать восстановлению.

С другой стороны, высшие состояния сознания могут быть частью опыта суфия, вырабатывающего в своем организме достаточное количество "высших водородов" как часть обычного процесса, без всяких галлюциногенов.

Мне довелось узнать такую историю от одной женщины из групп Аги в Латинской Америке. В молодости, пришедшейся на время хиппи, она употребляла наркотики. Хотела, как пел Джим Моррисон, "break on through to the other side" - "прорваться на другую сторону". Ага сказал, что то, что она ищет, можно найти другим путем и также сказал, что она получит доказательство его слов. В тот же вечер, когда она вернулась к себе, ей было подарено переживание, которое невозможно было сравнить ни с одним из ее предыдущих "путешествий". После этого она никогда не возвращалась к своим жалким привычкам. Женщине повезло, она получила дар "высших водородов" Учителя, и его помощь, но ведь это далеко не всем доступно. Так стоит ли экспериментировать с хрупким механизмом?

Тайное имя Мастера Эссенций может иметь отношение к состояниям сознания, достигаемым путем накопления в его существе "высших водородов". Корень ФТР может намекать на содержание такого рода вытяжки, конечного продукта развития октав в его организме, как в организме гриба. Но по моему глубокому убеждению, тайное имя Аттара не имеет отношения к использованию галлюциногенов. Настоящий суфий в подобных вещах не нуждается.

Благодаря Божьему промыслу, всегда существуют на земле люди, которые ухаживают за Розовым садом, и существуют Мастера, выжимающие и сберегающие Розовое масло.

Таким был и Аттар, Мастер Эссенций.



Искомое вами ищите внутри себя;

Не в Иерусалиме оно и не в Мекке.

Хаджи Бекташ



Знакомая нам цивилизация являет лишь внешний круг человечества. Это единственное, что известно большинству из нас о человеческом опыте, и многие никогда не покинут его пределы в текущей жизни. Здесь люди ведут механическое существование, тогда как сознание их, обусловленное чужими идеями, делает невозможным взаимопонимание - ни между людьми, ни между народами. Это мир «смешения языков», произошедшего при возведении Вавилонской башни. Некоторые считают его одним из кругов если не ада, то чистилища.

«...И этот город — это Вавилон…»
(БГ)

Внутри внешнего круга, однако, существует скрытый, внутренний круг, состоящий из индивидуумов, достигших высочайшего уровня развития, каждый из которых обладает сознанием Совершенного Человека. Мы называем их святыми, «друзьями Бога» - авлия - и т.д. Между ними не бывает различия в понимании, потому что им открыта одна и та же Истина. Им не нужны слова, ибо они владеют языком сердца.

В традиции ордена Бекташи внутренний круг человечества, который по легенде явлен в лице сорока святых-эренов, в любой момент времени присутствующих на земле, был символически представлен светильником с четырьмя десятками свечей. Этот бронзовый светильник, увенчанный островерхой шапкой дервиша (алиф-тадж) находится в комплексе-музее теккии Хаджи Бекташа (здесь и далее мои фотографии).

Большинство из нас не может даже надеяться на доступ во внутренний круг. Ситуация была бы удручающей, если бы между внешним и внутренним кругами не лежали еще два спасительных круга или «мостика», созданные теми, кого мы называем Учителями и Мастерами.

«...И мы живем — это Вавилон,
Но я слышу голоса, они поют для меня,
Хотя вокруг нас — Вавилон...»

Тем, кто в 13-го веке ввел в общественное сознание понятия о внешнем и внутренних кругах человечества, был суфийский Мастер Хаджи Бекташ Вели. Цивилизациям Запада эти идеи в измененном виде были представлены уже в новое время П.Д.Успенским и Г.И.Гурджиевым, последний из которых, вероятно, приобщился к ним через контакты с суфиями.

...В июне этого года мы с Друзьями вновь посетили турецкое селение Хаджибекташ, чтобы почтить память Мастера. Для меня это уже второе его посещение — первое состоялось двенадцать лет назад. Кем был Хаджи Бекташ Вели, и зачем мы с Друзьями вновь едем в Анатолию, чтобы установить контакт с его Присутствием?

В комплексе-музее теккии Хаджи Бекташа

Считается, что он родился в городе Нишапур, Хорасан, в 13-м веке. После монгольского вторжения в Среднюю Азию он переселился в Анатолию, где в конце жизни обосновался в городе Сулуджа-Карагююк (ныне Хаджибекташ). Согласно житию Вилайет-Наме-и-Хаджи Бекташ-и Вели, которое являет собой не столько сборник исторических фактов, сколько собрание легенд и мифов, Хаджи Бекташ прибыл в Анатолию, следуя духовному водительству суфийского мастера Ахмада Ясави, а также руководству иранского дервиша Локмана Паранде, непосредственно обучавшего Хаджи Бекташа.

Областью, где Хаджи Бекташ Вели проецировал учение суфиев, была Анатолия с ее преимущественно христианским населением, а также тюркоязычными кочевниками, исповедовавшими языческие культы.

Пейзаж Анатолии

Как писал Идрис Шах в книге «Суфии», «суфийская Школа по определению не может принять постоянную форму. … В определенных местах и под руководством отдельных мастеров появляются Школы, осуществляющие деятельность, направленную на удовлетворение человеческой потребности в самосовершенствовании. Эти школы ... привлекают большое количество людей, не являющихся мусульманами, хотя суфийские Школы всегда, с момента возникновения ислама, возглавлялись людьми, исповедующими мусульманскую традицию. … Это потому, что Путь развивается посредством внутренней необходимости, а не направляется внешними аспектами его видимой организации»(с.322-323).

Бекташ адаптировал суфийское послание в локальную форму, ставшую настолько уникальной, что ее и поныне нельзя отождествить ни с одной из существующих конфессий, хотя она включает в себя элементы, узнаваемые мусульманами, христианами, буддистами и даже последователями шаманизма.

Как и любой суфийский Мастер, Хаджи Бекташ использовал принцип «время, место, люди» (заман, макан, ихван), сохранив при этом суть суфизма. О том, что содержание учения — вещь первоочередная, а форма - лишь ее вторичный атрибут, говорится в следующем стихе Хаджи Бекташа:

Тепло - в огне, а не в печи;
Источник чудес – в голове, а не в короне.

Основное учение Бекташи по своей сути едино со всеми другими суфийскими путями. Хаджи Бекташ считал, что все творение, включая человека, создано по единому замыслу и является лишь проявлением Всевышнего, поэтому человек, изучая себя, может познать все мироздание.

Ритуальный светильник о сорока свечах в теккии Хаджи Бекташа также был символическим представлением внутреннего существа человека, а драконы, держащие подсвечники, олицетворяют различные аспекты животного нафса. Один за другим, искатель должен очистить их огнем просветления на пути восхождения к своему высшему Я, символом которого является венчающий светильник алиф-тадж.

Человек, считал Хаджи Бекташ, несет в себе экзистенциальную искру, непрерывно зовущую его воссоединиться с Источником, откуда он пришел. Божья искра едина во всех, поэтому все живые существа одинаково ценны для Творца, и не может быть «богоизбранных» среди людей или народов:

Семьдесят два народа для нас — единый народ;
Что ни создал бы в мире Господь, все было создано равным.

Хаджи Бекташ был первым среди суфиев, кто поощрял участие женщин в духовных собраниях – задолго до того, как большая часть человечества признала равенство полов. Гармония мужского и женского начал всегда присутствует в обрядах Бекташи. Хаджи Бекташ известен своим высказыванием: «Обучайте женщин; нация, которая не дает своим женщинам образования, не может развиваться».

Хаджи Бекташу приписывают несколько книг, главная из которых – «Макалат», хотя не исключено, что они были созданы учениками после его ухода. Тем не менее, это те источники, к которым мы прибегаем в поисках его высказываний и идей.

По мнению Хаджи Бекташа, природа человека несет в себе стремление и к свету, и ко злу, и если предоставить его самому себе, темное начало может взять над ним полный контроль. «Если путь кажется вам темным, знайте, что пелена - в ваших глазах», - говорил Хаджи Бекташ.

«...Но Вавилон — это состоянье ума; понял ты, или нет,
Отчего мы жили так странно две тысячи лет?» (БГ)

Через процесс внутреннего очищения человек усиливает свое светлое начало. Метод сдерживания животных и эгоистических тенденций нафса (самости) ученика, Хаджи Бекташ сжал в известную формулу Бекташи: «Элине, дилине, белине сахип», означающую «осуществлять контроль за руками, языком и чреслами» (или действиями, словами и инстинктами). Дервиши Бекташи использовали аскезу и временные лишения как один из способов укрощения и очищения нафса. (Подробнее об этом я писала здесь).

Вход в чиллахане (келью для уединенной молитвы) - единственное место в сердце нынешнего комплекса-музея Хаджи Бекташа, сохранившееся со времен его жизни. Как написано в пояснительной табличке у входа, Хаджи Бекташ проводил здесь безвыходно сорок дней и ночей в уединении и аскезе (чилла означает «сорок»).

Хаджи Бекташ не делил людей на хороших или плохих, но характеризовал их как «зрелых» или «сырых». В «Макалате» обсуждается процесс трансформации «сырого» или несовершенного человека в «зрелого», который ведет из внешнего круга человечества в самый внутренний через четыре условных двери или портала. Переход из одного круга в другой сопровождается прохождением через десять различных видов опыта (называемых «стоянками»).

Первый портал – это дверь религиозного закона, или шариата в терминах последователей ислама. Он открыт всем, кто ищет выход из внешнего круга. Виды опыта, которые осваивает искатель на этой общедоступной стадии, - это признание существования Бога и соблюдение обрядов поклонения Ему, а также следование социальным, моральным законам и всем общепринятым религиозным правилам — воздержание от запретного (харам) и следование разрешенному (халяль), приобретение обычных знаний, стремление быть сострадательным и ответственным членом общества и т.д.

Второй портал открывается уже не каждому, но тем, кого принимает Учитель для обучения в Школе, в суфийских терминах это - дверь тариката (Пути суфия). Учитель проводит ученика через различные виды опыта, включающие покаяние, покорность Учителю и работу над преодолением разрушительных тенденций эго (нафса). Когда «сырой» человек начинает следовать за наставником, ему приходится отказаться от многих вещей, дорогих нафсу, и хотя этот процесс поначалу кажется ему тяжелым испытанием, Хаджи Бекташ говорит: «Для невежды оставить позади то, что более не нужно, — это смерть; для мудрого это рождение».

Фигура дервиша Бекташи в келье музее Хаджи Бекташа

Методы работы могут включать служение, при условии отказа от мотивации в виде страха наказания и надежды на поощрение; принятие уроков, преподаваемых нам ближними в различных жизненных ситуациях, и, в свою очередь, оказание им помощи в виде уроков или советов; обязанность передавать и делиться полученными благословениями — материальными и духовными. «Пусть ваше сердце, ваша рука и ваш стол будут открыты для других», - говорил Хаджи Бекташ.

За достижением состояния вдохновения и безусловной любви следует осознание своей духовной нищеты — фахр. Духовная нищета освобождает человека от всех атрибутов самости, от всего, что он(а) считает собой. Он(а) более не держится ни за одно из своих верований, убеждений, принципов и понятий, понимая, что всё это были лишь «пожитки», собранные его умом. Духовно нищий не сожалеет о прошлом и не живет ожиданием будущего. Он(а) делает себя пустым сосудом. Когда в тебе более не остается тебя, освобождается место для подлинного, единственного Я Есмь, и человек становится проводником воли Бога в каждый момент своей жизни.

И тогда для искателя отворяется следующая дверь — дверь Божественного знания, которое суфии называют ма’рифат. Он или она становится частью человечества внутреннего круга, арифом – обладателем прямого, интуитивного постижения Истины — гнозиса (ирфан). Благодаря озарению, открывающемуся такому человеку, он(а) в любой ситуации поступает наилучшим возможным образом, ради высшего блага себя и других. Его или ее поклонение Богу проявляется уже не в форме общепринятых ритуалов и обрядов, как у людей внешнего круга, и не в виде готовых формул, данных ему или ей на время обучения Учителем, но в виде созерцания (тафаккур), когда он(а) напрямую приобщается к Божественным тайнам. Это отражено в афоризме Хаджи Бекташа: «Один час медитации лучше семидесяти лет благочестия».

На стадии арифа человек становится способным передавать знание подходящим ученикам, чтобы сохранить и передать его, и в то же время он обязан охранять тайны от неподготовленных. Он(а) возвращается в мир, чтобы помогать другим в новой роли Учителя. Согласно высказыванию Хаджи Бекташа: «Тот, кто мудр, но не делится своей мудростью, невежественен».

Человек внутреннего круга не способен злоупотреблять своими знаниями, сверхспособностями и влиянием на людей, поэтому они даются ему свыше. Ариф воздержан, щедр и терпелив к проявлениям несовершенства других. Хаджи Бекташ известен высказыванием: «Благословен тот, кто не судит чужие недостатки».
Единственный известный портрет Хаджи Бекташа Вели изображает его сидящим в позе медитации и прижимающим к себе газель и льва.

Эти стихи считаются принадлежащими Хаджи Бекташу:

Гордыню победив и гнев,
Любовь, как море, разлилась.
С газелью дружен грозный лев,
К ладоням Мастера ластясь.

Те из арифов, кто проходит дверь Истины - хакикат, достигают центра внутреннего круга человечества и всех высших способностей, доступных человеку. Они становятся Совершенным Человеком, Инсан-и-Камил, вырвавшимся из тисков эго и достигшим реализации. Прошедший через портал хакиката безмятежен и чужд суждениям, он милосерден и сострадателен, поскольку обладает безусловной любовью. Он видит Единство (таухид) во всем сотворенном, и ему открываются глубочайшие тайны души и мироздания (сирр). Его слова и действия более не несут следов самости, поэтому становятся Божественными речениями и деяниями. Это объясняет то, почему Байазид Бистами, достигший двери хакиката и называемый «Султаном Познавших», в состоянии единения с Богом восклицал: «Преславен Я! О, как Я велик!»

Четыре портала, ведущих во внутренний круг, сведены в четыре кратких афоризма Бекташи:

Дверь шариата «Тебе – твое, мне – мое».
Дверь тариката «Тебе - твое, мое - тоже твое».
Дверь ма’рифата«Нет ни моего, ни твоего».
Дверь хакиката «Нет ни тебя, ни меня, все есть только Он».

В саду теккии Хаджи Бекташа множество цветов, и всегда цветут розы

Путь от «сырого» к Совершенному Человеку, как описано в книгах Хаджи Бекташа, проходит через последовательное развитие тонких аспектов существа, называемых сердцем (калб), тайной (сирр), духом (рух), и, наконец, Истиной (Хакк), чтопо сути напоминает раскрытие тонких органов восприятия, известных в других суфийских тарикатах как латаиф.

Идрис Шах в книге «Суфии» пишет о нем:

«Этот процесс, следующий за преодолением обусловленности или автоматического мышления, называется «активацией тонкостей». ... Латифа (множественное число латаиф) ... полагается «зарождающимся органом духовного восприятия». … По мере того, как каждая латифа активируется посредством упражнений, сознание ученика меняется, чтобы приспособиться к его более широким ментальным способностям. Он прорывается сквозь слепоту, делающую обычного человека пленником мира, каким тот ему кажется.

Таким образом, во многих смыслах активация центров рождает нового человека. … Пять центров называются Сердцем, Духом, Тайным, Таинственным и Глубоко Сокрытым. … Седьмая тонкость доступна только тем, кто развил остальные, и открывается лишь настоящему святому, хранителю и передатчику учения»(с.332-333).

В процессе развития тонких центров у искателя появляются первые мистические опыты, которые Хаджи Бекташ уподобляет искрам света, озаряющим сердце на короткое время, а затем исчезающим. Такие переживания могут испытываться в любой момент духовного поиска — и тем, кто лишь вступил на путь, и уже достигшим совершенства - Инсан-и Камил. Искра озарения способна приоткрыть завесу между сознанием и духом человека (рух), вдохновляя его на дальнейшее путешествие.
(Эти мистические переживания называются хал. Они — лишь временные проявления, проблески будущего состояния. В отличие от кратких озарений, стоянки или макам отмечают постоянное достижение. Когда искатель достигает определенной стоянки, его существо претерпевает полную и необратимую трансформацию).

О тех же «искрах» мистического опыта Идрис Шах пишет в следующем отрывке из «Суфиев»:

«Наступление стадии сознательного развития предваряется определенными переживаниями, бесспорно отмечающими факт такого продвижения. Они дают человеку как доказательство его прогресса, так и силу для перехода на следующую стадию. Если он не получит эти озарения в правильной последовательности, он останется на стадии лишь частичной пробужденности или периодического усиления способности к концентрации. … Когда то, что мы называем Органом Эволюции, становится полностью развитым и полноценно действует, функции инстинкта, эмоций и интеллекта трансмутируются и начинают работать в новом ключе. Тогда дервишу открывается новый и постоянно расширяющийся диапазон опыта» (с.342).

*****

Хаджи Бекташ перешел в лучший мир предположительно в последней четверти 13-го века. Его гробница находится в турецком поселении, где он провел последние годы жизни; оно было переименовано в честь святого и сейчас называется Хаджибекташ. Историческая теккия, когда-то служившая главным «домом силы» дервишей Бекташи и расположенная рядом с его мавзолеем, по-прежнему является духовным центром и местом паломничества не только для Бекташи, но и для других дервишей.

Символическое надгробие над местом упокоения Хаджи Бекташа

Это место по-прежнему сохраняет накопленную в нем тонкую силу. Мы почувствовали ее и в первый наш приезд сюда в мае 2012-го года, и сейчас, двенадцать лет спустя. На мой взгляд, сила места особенно сконцентрирована в небольшом бассейне, расположенном около центрального входа и питаемом из святого источника.

Святой источник для омовения у входа в теккию Хаджи Бекташа

Следует заметить, что, хотя Хаджи Бекташ имел много учеников, он не оставил после своего ухода какой-либо оформленной организации. Бекташи стали отдельным орденом во времена преемника Хаджи Бекташа, Балым Султана, в 14-м веке.
С тех пор орден распространился не только в Анатолии, но и в Албании, Боснии, Герцеговине, Македонии, Греции, Венгрии и Азербайджане. В настоящее время главный центр Бекташи находится в Тиране, а действующие общины ордена можно найти в балканских странах, главным образом в Албании, Болгарии и Македонии.

О наших встречах с дервишами из этих стран можно прочитать в моих заметках 2022-23 годов:

О дервишах Болгарии
Об албанских Бекташи
О македонском дервише

Мавзолей Балым Султана в комплексе-музее Хаджи Бекташа

Использованные источники:

Erdem Sevim, “Path to the Universal Self in Haji Bektash Veli: Four Doors - Forty Stations”, Hakkari University

Idries Shah,“The Sufis”, Anchor Books, 1971

Аверьянов Ю.А. Хаджи Бекташ-Вели и суфийское братство Бекташийа, 2011




Я есмь тот, кто отзывается на зов страждущих,

Кто утоляет жажду жаждущих,

Кто исцеляет болящих.

Я есмь Божья длань, сильная и могучая,

Я есмь Божья тайна.


Отман Баба


То, что привлекает людей к суфийскому Мастеру, имеет природу магнита, хотя сами искатели могут объяснять это притяжение какими угодно причинами. Суфийская работа производит нечто, сравнимое с центростремительной или магнетической силой, притягивающей подобное себе отовсюду. Центром действия такой силы в каждом данном времени и месте служит человек, которого называют кутб-аз-заман – «Столп, Полюс или Магнит Века».


Суфийский Мастер 15-го века Отман Баба был таким магнетическим центром суфийской работы на большой территории восточных земель Османской империи, и главная его деятельность в течение трех десятков лет была сосредоточена на территории нынешней Болгарии. Отман Баба осознавал свое место и предназначение, что отражено в его словах последователям: «Мою мистическую сущность никогда не постичь султанам, а когда вы постигните ее, то узрите железный прут от земли до неба». Символом «железного прута» представлена суть функции Отмана Бабы как оси, вокруг которой формировался центростремительный вихрь суфийского усилия в том веке, в том месте.


Этот человек был целителем, чудотворцем и изгоем. Он мог возвести на трон монарха и способствовать победе в сражении, а мог наслать катаклизмы на его столицу или незримо встать на стороне врага в бою – в зависимости от того, каким было Божественное указание. Иногда Отмана Бабу приглашали во дворцы для совета, а иногда бросали в темницу, намереваясь предать казни; бывало, ему жаловали целые стада в дар, а бывало, держали в рабстве как бродягу. Такова была необычайная жизнь этого Мастера, отраженная в житии, составленном спустя пять лет после его смерти преданным учеником по имени Кючюк Абдал, сопровождавшим Учителя в многолетних скитаниях.

Наша маленькая группа рядом с теккией – мавзолеем Отмана Бабы в болгарском селе Текето недалеко от г.Хасково.

В Писании говорится, что нет пророков в своем отечестве: и Отман Баба был учителем издалека. Его настоящее имя было Хусам Шах; прозвище Отман («осман») он взял позже, чтобы подчеркнуть свое влияние на османского султана Мехмеда II, об отношениях с которым пойдет речь далее. Отман Баба говорил на огузском наречии туркменского языка, а его акцент указывал на то, что он мог происходить из азербайджанских земель или из Хорасана. Кючюк Абдал указывает датой рождения своего Учителя 1378 год. Если эти сведения верны, то святой прожил около 100 лет, перейдя в лучший мир в 1478 году. Согласно описаниям, суфий был высокого роста, мощного телосложения, широкоплечий, с красноватым лицом и «пестрыми глазами», что бы последнее ни означало.


В молодости Хусам Шах имел контакт с суфиями в турецкой Анатолии и даже пробыл некоторое время в теккии Хаджи Бекташа, но затем направился на запад и провел остаток жизни в странствиях по восточным Балканам. Так поступали многие суфийские Мастера, отвечая на призыв силы, предписывающей им отправляться в определенное место, где она нуждалась в усилении.

Конак Отмана Бабы недалеко от селения Текето. Камнем обозначено предположительное место, где он останавливался во время своих странствий, либо где находилась его последняя обитель. Рядом с этим местом дервиши Бекташи устраивают ежегодный праздник в честь святого.

У Отмана Бабы никогда не было постоянного места жительства, и даже когда состоятельные люди предлагали построить для него и его последователей теккию, тот отказывался. При этом Кючюк Абдал пишет, что Учитель его мог появиться мгновенно в неожиданном месте как бы ниоткуда, особенно когда в нем была острая нужда, и исчезнуть так же внезапно. На зиму он с учениками обычно останавливался в теплых краях поближе к Варне, а в остальное время странствовал по всей Болгарии, живя в шалашах и пещерах, под кронами деревьев, а порой и прямо под открытым небом. Когда его спрашивали, почему он живет в лесу, питаясь, как звери, ягодами и листьями, и пьет грязную воду, Отман Баба ответил, что в природе у Всевышнего нет ничего нечистого, и что всякое пропитание, которое Господь посылает – достойно.


Как и многие суфии по-настоящему высоких ступеней, Отман Баба выбрал наиболее трудный из путей, «путь порицания», бросая вызов клерикальному духовенству и говоря правду власть имущим, включая самого султана Мехмеда II, что часто навлекало на Отмана Бабу преследования и гонения. Такой образ действия был характерен для маламати – дервишей, вызывающих упреки и осуждение окружающих. Название маламати происходит от арабского маламат, что означает «порицание». Считается, что начало традиции маламати положил хорасанский Мастер Байазид Бистами, однажды сказавший, что достиг Реализации благодаря тому, что использовал возможности, скрытые в поощрении и в порицании, как равноценные.


Возможно, на путь маламати Хусам Шах встал еще во время своего пребывания в теккии Хаджи Бекташа. По одной из легенд, он хотел зайти вовнутрь «Дома Учителя», не сняв сапог, но дервиши преградили ему путь. Тогда Отман Баба так сильно надавил сапогами на пол кухни обители, что там остались отпечатки его следов. Таким образом был преподан урок следовавшим букве правил, но не их сути.


Путь Отмана Бабы и его последователей был путем аскетов, отказывающихся от удобств обычной жизни и готовых к любым испытаниям. В Средней Азии, Иране и Турции такие странствующие дервиши были известны как каландары. Облаченных в шкуры и обритых наголо, многие считали их не иначе как бродягами или безумцами, изгоняя из городов и селений. Знающие же называли их абдалы – преображенные или ашики – влюбленные в Бога.

Каландары (абдалы). Рисунки средневековых европейских художников

(с сайта нашего Друга Санджара darvishi.ru)

Целью абдалов было преображение самости (которую суфии называют нафс) через терпение, преодоление алчности и гордыни. Кючюк Абдал пишет, что на начальном этапе обучения ученик является рабом страстей и старается удовлетворить все свои желания. На второй стадии он уже свободен от желаний, но все еще принимает то, что ему дается. Достигший абдал уже не желает и не принимает ничего мирского – подобно тому, как обычный человек, повзрослев, становится равнодушен к детским игрушкам. Известно, что Отман Баба либо отказывался от любых подарков, кроме еды, либо тут же раздавал все полученное. Он не имел ничего, кроме рубища и шапки с семью клиньями, c которой связана одна история.


Обычно Бекташи носили шапки с двенадцатью клиньями, и у Отмана Бабы поначалу был такой головной убор. Но однажды он решил померяться силами с дервишем, слывшим чудотворцем, и победил его. Побежденный в гневе схватил шапку Отмана Бабы, обвинив его в колдовстве, и вырвал из нее пять клиньев, оставив лишь семь. Так и повелось: и сам Отман Баба, и все его ученики, а впоследствии и другие дервиши-алевиты Болгарии стали носить шапки с семью клиньями.

Слева: обычная шапка Бекташи с двенадцатью клиньями.

Справа: старинная деревянная подставка в форме шапки Отмана Бабы с семью клиньями, которая в последнее время использовалась в теккии, по-видимому, в качестве подсвечника.

Последователи Отман Бабы бросали вызов святошам-улемам, творящим идола из ритуальности. Абдалы не соблюдали намаз, но считали главным предание себя Богу без остатка, когда все существование человека становится безмолвной молитвой. В таком случае искатель, считал Отман Баба, мог надеяться на постижение сути Писания – результат чуда, откровения свыше, которое не может быть «заработанным» механическим бормотанием молитв, а даруется как озарение.


Несмотря на все свои знания и ученость, говорил Отман Баба, люди буквы стонут и жалуются, сталкиваясь с испытаниями, посланные Богом для их очищения. Таким образом, они пойманы в порочном круге, где неприятие Божественной воли лишает их возможности открыться Божественной любви. Бог кого любит, того испытывает. Отказываясь принять второе, человек лишает себя и первого...


...Здесь необходимо сделать отступление и пояснить, что Путь аскезы, хотя он и использовался некоторыми суфийскими тарикатами в определенных исторических условиях, вовсе не является исключительным. Большинство дервишей жили и живут «в миру, но не от мира»: они не отвергают ни собственности, ни близких отношений, но отрешаются от ПРИВЯЗАННОСТИ к этим вещам. Все, что человек желает более, чем Бога, будет для него источником трудных уроков. Владеть всем и оставаться непривязанным ни к чему, кроме Создателя всего – задача намного более сложная, чем полный уход от мира...


...С другой стороны, ученик, вступающий на путь абдала, узнает сладость Божественной любви, которая заставляет все мирские влечения поблекнуть. Вначале он узнает ее через своего Мастера, уже пребывающего в любви Бога. По мере того, как искатель становится вали – другом Бога, говорил Отман Баба, он все более и более чувствует высшую взаимность непосредственно, как если бы Создатель стал его Возлюбленным. Эта любовь – не воображаемая, а более реальная, чем что-либо, когда-то испытанное человеком. На данном этапе абдал понимает, что все трудности и испытания Пути были оправданы, а цена перенесенных страданий и лишений не сравнима с сокровищем, которое ему даровали.

Изображение Али, двоюродного брата Пророка Мухаммада в теккии Отмана Бабы. Абдалы почитали Али как одно из двух проявлений, «ветвей» трансцендентного Света Мухаммада. В то время как Мухаммад был воплощением пророческой ветви, ставшей источником новой религии, Али положил начало древу авлия (авлия - множественное число от вали – друг Бога, связанный с Творцом прямой мистической связью и не нуждающийся в духовных пастырях-посредниках). Все авлия, друзья Бога, связаны между собой в единое целое, которое, в свою очередь, является частью Невидимого Старца, управляющего делами мира. Эта верховная иерархия, пребывающая и в физических воплощениях, и за их пределами, наблюдает за событиями в мире, помогает нуждающимся и ищущим Бога.

Дервиши Отмана Бабы считали, что происходящее с ними – не столько результат их свободного выбора, сколько проявление предначертания свыше, а значит, нужно принимать все, что дается судьбой. Даже когда события кажутся тяжелым испытанием, в них есть скрытый смысл в более широком контексте.


Однажды во время своих странствий, рассказывает Кючюк Абдал, Отман Баба был принят за нищего бродягу и продан в рабство. Когда его нашел и спас один из дервишей, Отман Баба сказал ему, что не случайно попал именно в эту семью, и что служа у них, он пытался исподволь наставлять их. В другом происшествии, когда Отман Баба и его абдалы были схвачены по обвинению в ереси и препровождены в Стамбул, Отман Баба заметил, что не конвоиры сопровождали их, а он сам был конвоиром, направлявшим свою группу, чтобы свершилось предназначенное. Бог, и никто иной, принимает решения, а узник или конвоиры исполняют свою роли согласно высшему предписанию.

Обычные человеческие существа, по словам Отмана Бабы, получают знания посредством рассудочного ума – илм-аль-йакин. Дар интеллекта, данный человечеству, не следует принижать, поскольку именно он приводит человека к воротам дервишеской обители и поощряет встать на путь исканий.

Дервиш-каландар. Рисунок 17-го века (иллюстрация с сайта darvishi.ru)

Однако рассудок не в силах проникнуть в тайны Бога. Дервиш, углубляющийся в путешествие в неизвестное, постигает мир уже совершенно по-иному - через открывшиеся в нем сверхчувственные органы восприятия, айн-аль-йакин (айн буквально означает «око»). Интеллект ему в этом не только не помогает, но зачастую даже становится помехой, поэтому усилия Учителя на этой стадии часто направлены на подавление излишней рассудочности в ученике.


Когда искатель становится другом Бога – вали, он получает прямое знание обо всем – хакк-аль-йакин, и это знание равно Божьему знанию. Как говорил Отман Баба, все тело и все существо вали становятся подобным одному всевидящему и всеведающему оку, однако он далеко не всегда стремится перевести это знание в слова.


В сердце абдала поселяется свет, благодаря которому он в силах мгновенно отличать истину от лжи и узнавать будущее, считывая записи тайной Небесной Скрижали, о которой говорится в Коране как о хранилище, содержащем сведения обо всем, что было, есть и будет.


Не поймешь, не пригубив экстаза вина,

Что озера, моря, океан – суть одно.

Не поймешь, не прочтя книг Творца письмена,

Что писатель, перо и рука – суть одно.

(Кул Хусейн, поэт ордена Бекташи, 17 в.)

Каландар, предсказывающий судьбу женщины. Европейская гравюра (иллюстрация с сайта darvishi.ru)

В качестве примера всеведения Отмана Бабы можно привести случай, произошедший с султаном Мехмедом II в Константинополе:

Переодетый обычным горожанином, султан зашел в теккию, где в то время находился Отман Баба. Суфий при помощи внутреннего видения распознал султана, но не стал его выдавать, а подойдя, спросил: «Отвечай быстро, кто есть Отман (осман) – ты или я?» Мехмед ответил: «Не я, но ты, отец». Тогда Отман Баба сказал: «Береги себя. Верь, что Отман – это я, а ты – мой сын».


Отман Баба говорил о себе: «Я есмь Адам, Моисей, Иисус, Мухаммад и Али».Он утверждал, что приходил в этот мир вновь и вновь в течение сотен тысяч лет. Это было сказано вовсе не в смысле идей реинкарнации, как ошибочно понимали некоторые, но в том же ключе, что и восклицание суфия-мученика Мансура Аль-Халладжа «Я есмь Истина». У преображенного суфия не остается хотений – ни духовных, ни материальных, кроме жажды слияния с Источником всего. Когда суфий говорит, как Отман Баба, что «в его халате живет Бог», он не имеет в виду, что ему следует поклоняться, но напротив, что самость его растворилась в высшем, как капля перестает существовать, попадая в океан. Став ничем, он становится всем. В этом и есть смысл парадоксального выражения суфиев «умри до смерти».


Индивидуум, чье сознание слилось с сознанием Создателя, становится единым и со всеми святыми, пророками и авлия, как свет свечи исчезает, сливаясь с пламенем огня. Об этом писал поэт-каландар, писавший под именем Кул Хусейн:


Коль дела твои тайны, а мысли чисты,

Коль наполнено сердце любовным вином,

Коль предался Творцу всем нутром своим ты,

То авлия, святые, Али – суть одно.


В таком же контексте следует понимать следующую историю:


Однажды Отман Баба пришел в город, где в храме горел светильник, зажженный, по преданию, еще самим Сары Салтуком – суфийским Мастером 13-го века, предшественником Отмана Бабы, который также учил на Балканах и в Крыму. Одним взглядом Отман Баба погасил светильник, сказав свидетелям данного события: «Тот, кто зажег это светильник - Сары Салтук - и наиглавный во Вселенной есмь Я».

Вход в теккию Отмана Бабы

Человек, достигший Реализации, способен войти в состояние слияния не только с высшим разумом, но и с сознанием любого из его творений, включая людей. Отман Баба утверждал, что управлял Османской империей через султана Мехмеда II, видя его глазами, слыша его ушами и ведя беседы через него.


В одном из эпизодов жития рассказывается, что когда Отман Баба и Мехмед беседовали на духовные темы, и им принесли еду, султан стал есть, а Отман Баба не стал. Через некоторое время Мехмед спросил его, почему тот отказывается от пищи, и Учитель ответил, что в еде нет нужды, потому что он утоляет голод через султана. Мехмед понял, что Отман Баба таким образом указал ему на метод, которым Учитель устанавливает связь с избранными учениками.


Отношения султана и Отмана Бабы были, однако, крайне противоречивы. Поначалу между ними установился мистический контакт, больше похожий даже не на связь учителя и ученика, а сына с духовным отцом.


Контакт султана со святым начался с вещего сна, который Мехмед увидел, еще будучи принцем и живя в Анатолии. В сновидении ему явился святой муж, вселявший огромный трепет и почтение, который спросил Мехмеда: «Узнал ли ты меня?» Принц ответил: «Нет, не узнал», и старец промолвил: «В миру зовут меня Хусам Шах, и прибыл я, чтобы сделать тебя падишахом Рума (под Румом в то время подразумевались византийские земли). Когда тебе исполнится 40 лет, я приду к тебе и явлю мою истинную сущность. Если ты распознаешь меня, то будет тебе добро. Если нет, то пожалеешь и погубишь себя».


По-видимому, видение оказало сильное воздействие на султана, о чем говорят последующие события.


Однажды Мехмед со свитой проезжал по Стамбулу, и Осман Баба, преграждая ему дорогу, напрямик спросил его: «Отвечай скорее, ты султан или я?» Посоветовавшись со своим визирем относительно личности спрашивающего, султан ответил: «Ты падишах, и ты тайна Бога, а я вроде помощника таким, как ты, мой отец». Осман Баба сказал: «Ты должен знать, что падишах – я, а не ты».


Отман Баба предсказал Мехмеду неудачу в его походе на Белград в 1456 году и советовал ему отказаться от своих планов, так как они идут против Божьей воли. Поступив вопреки совету святого и действительно потерпев поражение в том сражении, Мехмед поверил в способность своего духовного водителя предвидеть будущее.


Согласно житию Отман Бабы, победа над Константинополем, одержанная султаном Мехмедом, - заслуга святого, который незримо помогал ему в этом. В житии говорится, что в день, когда османская армия захватила Константинополь, Отман Баба, находясь в Велико-Тырново, за сотни верст от места сражения, взобрался на скалу и громко вскричал: «Слава Аллаху, Стамбул взят!», хотя весть об этом никак не могла дойти за такое короткое время.


С другой стороны, Мехмед однажды чуть не предал Отмана Бабу смерти по доносу, полученному от религиозных ученых – улемов, в котором суфия и его учеников обвиняли в ереси и неповиновении властям.


Отман Баба и его абдалы были препровождены стражей в Стамбул, где их заключили в одном из монастырей в ожидании суда. Из-за ужасных условий, в которых их содержали, семеро из абдалов умерли от лишений, и тогда впервые ученики увидели Отмана Бабу плачущим. Он сказал, что сердце его содрогается от жестокости Божьей кары, которую «его сын» Мехмед навлекает на себя потаканием улемам. В то время, когда во дворце султана проводился совет, где решалась жизнь плененных суфиев, Отман Баба сел, прислонившись к кипарисовому дереву, оглядывая окрестности, а затем, обращаясь к страже и посыльным султана, вскричал: «Эй, гнусный люд, чего вы задумали? Коли пожелаем, так и сам султанский дворец опрокинем ему голову и явим сущность свою перед ним».


Сказав это, Отман Баба трижды ударил оземь посохом, и с трех сторон над Стамбулом начали сгущаться черные тучи, из которых на город полил дождь, как в Ноев потоп, а в султанский дворец ударила молния. Мехмед в страхе забился в угол в одной из палат, вознося отчаянные молитвы, но потоки с небес не прекращались. На второй день стихии испуганный правитель собрал совет из визирей, астрологов и мудрецов, и те сказали ему, что если он погубит Отмана Бабу, то и царствию самого султана придет конец. Мехмед принял решение отпустить суфиев, и с тех пор не пытался вступать с ними в противоборство.


Приблизительно за год до своего перехода в лучший мир Отман Баба с последователями поселился в той местности в окрестностях Хасково, где сейчас находится его мавзолей. Это место ему очень понравилось, и он завещал последователям разбить здесь сады и виноградники. По-видимому, так и появилось село Текето, откуда мы начали наше паломничество по суфийским местам Болгарии, рассказ о котором я начала в прошлой заметке.

Кто возвел мавзолей Отмана Бабы, точно неизвестно, но есть предположение, что его строительство на месте могилы святого началось незадолго после его смерти в 1478 году султаном Мехмедом, а закончено было уже сыном Мехмеда спустя несколько лет.

Перед уходом в лучший мир Отман Баба сказал ученикам:


«Изначально был я тайной и наперед останусь тайной. Никто до меня не проходил моим путем, и вслед за мной никто не пойдет. Не плачьте обо мне, ибо я не умру, но буду жить вечно - и на земле, и на небе».

Гробница Отмана Бабы

Под куполом теккии Отмана Бабы нет ни фресок, ни украшений – только белый цвет. Сидя у гробницы святого и погрузившись в созерцание, я тоже не увидела никаких образов и форм, кроме ослепительно-белого света – того состояния Единства, в котором пребывает душа суфия, вечно живая. Почувствовала только ощущение сладости в солнечном сплетении, которым мое тело иногда отзывается на благость святого места.

Трудно найти в окрестностях Хасково место красивее, чем то, где стоит мавзолей Отмана Бабы. Как и другие теккии Болгарии, он расположен на вершине самого высокого в округе холма, с которого открывается живописный вид на раскинувшиеся вокруг поля и долины.

Прекрасный обзор, однако – не единственная причина, почему теккии и мавзолеи святых устраивались на возвышенностях. В Традиции считалось, что таким образом преобразующая сила – барака – скрытая в святых мощах в намоленном месте, распространяется вокруг. Несколько же таких «передатчиков», расположенных на холмах, образуют распределительную сеть, покрывающую большие пространства. Волны, излучаемые местом духовной силы, невозможно измерить физически, но они существуют.


Заручившись благословением света Отмана Бабы, мы едем дальше, в города и селения, где учили его последователи, румелийские суфии.




Маламати - это особое сообщество или орден дервишей, члены которого известны своим специфическим поведением, вызывающим негативные эмоции и осуждение окружающих. У подобного поведения есть конкретная цель, и она заключается в направленном и намеренном извлечении негативной энергии из сообщества людей в данном месте и данное время, с целью ее нейтрализации.

Отрицательная эмоциональная энергия в человеческих сообществах может накапливаться до взрывоопасного уровня по разным причинам, нередко связанным с сочетанием земных и космических условий.

Эту открытку отправил всем своим ученикам Омар Али-Шах, датировав ее 31 октября. Надпись на открытке "Дервиши Накшбанди, Бухара - 31 октября 1865 г."

Как разъяснял суфийский Учитель Омар Али-Шах (Ага), дервиш Маламати в состоянии нейтрализовать количество негативной энергии, способной в переносном и буквальном смысле испепелить обычного человека. В следствие этого в орден Маламати желающих не набирают, туда попадают только члены Традиции определенного уровня. Маламати носят хирку (халат) черного цвета.

Ага рассказывал такую обучающую историю (за дословность пересказа не ручаюсь, но суть помню хорошо):

Ходжа Насреддин решил записаться в орден Маламати. Ему долго отказывали, но поскольку он очень упорно настаивал, наконец пригласили на испытание. Насреддина приняли в богато украшенной комнате, застланной дорогими коврами, предложили вкусную еду и напитки. Он долго ждал, и пока дожидался, подумал: "Однако это совсем неплохо - быть дервишем Маламати!" С каждой минутой желание его поскорее быть принятым становилось все сильнее и сильнее. Наконец открылась дверь в соседнее помещение, и его пригласили внутрь для прохождения испытания.

Та, другая, комната была совсем иной - в ней не было ни красивой мебели, ни ковров. Повсюду, куда ни кинь взор, лежали только кучки пепла. Насреддин спросил, почему здесь так мрачно, и где все остальные испытуемые. Ему ответили, что пепел - это все, что осталось от тех, кто не прошел испытания.

В общем, никто не знает, стал Насреддин дервишем Маламати или нет...


Необходимо отметить следующие вещи в отношении дервишей Маламати. Они вызывают поток негативной энергии только в отношении себя, поскольку умеют обращаться с последствиями. Они как бы вычищают людей изнутри, избавляют их от негатива. Огромному негативному потенциалу Маламати противопоставляют еще большее количество позитивной энергии, доступной им в следствие того, что Ага называл back-up - особой поддержки Традиции. Он знал, о чем говорил, потому что был одним из Маламати.

Дервиш-каландар (персидская миниатюра)

(Есть и другие способы нейтрализации негативных энергий, о которых Ага тоже говорил. Некоторые из них просты и доступны любому человеку - например, "заземление" - низведение негативной энергии в землю или любой предмет из естественного материала - скажем, дерево. По его словам, одно из наших суеверий - стучать по дереву - как раз и произошло от когда-то существовавшего знания о нейтрализации отрицательных энергий.

Другим способом является "уравновешивание" - балансировка некоторого количества негативной энергии, оставшейся в системе, таким же количеством положительной энергии. В качестве положительного балансира могут использоваться разные средства, в зависимости от времени, ситуации и индивидуального опыта. Это может быть зикр, мыслеобраз значимого места, определенного человека, визуализация цвета и т.д. Главное, чтобы средство обладало безусловным для человека положительным эффектом. Естественно, речь идет об обычных уровнях энергий).

Вспоминая великого сказочника Традиции Ганса Христиана Андерсена....

В его сказке "Одиннадцать лебедей" злая колдунья, желая извести Элизу, прекрасную сестру одиннадцати братьев, впоследствии превращенных в лебедей, приготовила для нее в купальне трех жаб, которые должны были прыгнуть на лоб, грудь и живот девушки, отчего та должна была стать старой и безобразной. Однако жабы, прыгнув на девушку, превратились в розы... По-моему, очень хороший образ трансмутации отрицательного в положительное с помощью безусловно положительного, отлично подходящий для описания работы Маламати.

Возвращаясь к дервишам. Направленную негативную энергию можно видеть и физически ощущать. Натренированное тело от нее может избавиться автоматически, либо негатив можно сознательно трансмутировать. У тонкого тела есть механизмы, автоматически очищающие его от неполезных ему энергий. Это происходит через особые «шлюзы» в физическом теле. По моему опыту, эти шлюзы могут находиться в середине ладони, стопы, между лопаток и на макушке. Возможно, и другие локализации бывают, за всех, конечно, говорить не могу. (Те же самые шлюзы используются телом и в тех нечастых случаях, когда энергии — положительной — слишком много для усвоения. Например, во время дыхательных упражнений). Это может ощущаться как несильный электрический разряд (например, от наэлектризованной шерстяной одежды) или что-то похожее на непроизвольную реакцию, когда человек передергивается, выходя на холод.

Усилие, необходимое для трансмутации, больше, чем просто для избавления от негативной энергии. Если отрицательная энергия, извлеченная дервишем из других людей, по каким-то причинам им не нейтрализуется (например, у него нет back-up, он действует по собственному почину, и только на свой страх и риск), негатив может как бы "застрять" в его системе. Вот почему в ордене Маламати любителям - чайникам вроде нас - нет места... и знаете, я лично об этом не жалею.

Маламати, говоря языком образов, вытаскивают "жаб" из людей и превращают их в "розы". Дервиш Маламати может быть таковым только при условии наличия неисчерпаемого количества того, что можно назвать "силой сердца". Без этой силы невозможен доступ к back-up, невозможна нейтрализация.

И еще одно важное условие. Ни при каких условиях и обстоятельствах дервиш Маламати не станет направлять неконтролируемую негативную реакцию, вызванную в некоем сообществе, на другого человека. Если же это делается, можно называть такие действия как угодно, но они не будут иметь отношения ни к "пути упрека", ни к Маламати. Это все равно как повытаскивать отовсюду жаб, и вместо того, чтобы превратить их в розы, взять и вывалить их на другого человека или людей. Еще хуже, когда человек "не ведает, что творит" - когда он сам жаб даже не видит....

Есть наблюдение, что в группах постоянно попадаются люди, которые, в силу своей естественной склонности, ведут себя по отношению к другим членам группы, мягко говоря, некорректно. Они считают своим долгом указать другим на их реальные или воображаемые недостатки, пренебрегать элементарными правилами вежливости, вести себя вызывающе и т.д. Каким образом они попадают в группы и почему там остаются, вопрос, естественно, не моего калибра и разумения, но они почему-то всегда есть. Вроде тех двух-трех горошин черного перца, которые в супе всегда плавают.... Конечно, если в суп слишком много перца положить - то хоть всю кастрюлю выливай.... но две горошины, наверное, ничего. Учителю виднее.

Примером такого поведения из доступной собеседникам литературы может быть Софья Григорьевна, гражданская супруга П.Д.Успенского, ученица Г.И.Гурджиева. Ничего общего с Маламати поведение таких людей не имеет, поскольку они, как правило, просто невоспитанные люди, идущие на поводу у собственной эмоциональной несдержанности. Иногда они, однако, думают, что помогают другим, делают благое дело из "любви к ближнему". Как писал Успенский в "Четвертом Пути": "Буфер часто принимает форму сильного убеждения. Например, один человек, которого я знал, был убежден, что он любит всех людей. В действительности он никого не любил, но благодаря силе этого буфера он был свободен быть настолько неприятным, насколько ему хотелось. Это очень надежный и прочный буфер" (глава 6.)

Мне как-то приходилось сталкиваться с таким человеком в одной североамериканской группе. Интересно, что этого человека постоянно кусали муравьи, хотя никого вокруг не кусали, а все сидели рядом. Обратная связь.... По-моему, чем изображать из себя дервиша, следующего путем упрека, не лучше ли вначале хотя бы пытаться стать дервишем "без страха и упрека"?


Марракеш называют «морским перлом, переброшенным Богом через Атласские горы». И в самом деле, этот город – жемчужина Магриба, да не простая жемчужина, а розовая! Некоторые считают, что название «Марракеш» происходит от берберского мракеш, что означает одновременно и «красивый», и «красный» (кстати, как в выражении «Красная Москва»).

Панорама Марракеша на фоне Атласских гор (фото из Интернета)

Это чистая правда: я никогда раньше не видела, чтобы весь город был в оттенках красного. Дома, городские стены и мечети - одинаково кирпично-розовые, возведенные из красноземов окрестных долин.

Узкие улицы медины – старого города Марракеша, все именно такого цвета

(здесь и далее фотографии мои или моих Друзей)

Когда-то Марракеш был столицей одноименного королевства, включавшего большую часть Магриба и мавританскую Испанию – Гренаду, Кордову и Севилью. Два главных города Магриба - Фес и Марракеш, как Питер с Москвой, всегда состязались за звание столицы – то один брал верх, то другой. Однако имя Марокко дал все же последний - от испанского Marracues, как называли его испанцы. (Может быть, поэтому и цвет марокканского флага – красный, что для мусульманской страны нетипично?)


Но не столько как «красный город» прославился Марракеш, сколько как Город Семи Святых (Сабату Риджаль, буквально «семерых мужей»). Хотя здесь нашли упокоение более двухсот суфийских святых, самыми почитаемыми из них являются семеро. Конечно, теперь ищущие исцеления, благословения и духовной силы великих старцев прибывают уже не на верблюдах через пустыню, а на поездах, автобусах и даже самолетах, - как мы.


Марокканцы очень ревниво относятся к своим святыням, и западному человеку попасть внутрь мавзолеев Семи практически невозможно, ни уговорами, ни за деньги. Такое отношение кажется очень странным тем, кто ездил в Среднюю Азию или Турцию, кто помнит открытые двери мазаров и радушие местных жителей к гостям, какой бы те ни были веры. Поэтому нам несказанно повезло, что нашим «ключом» к запертым дверям были суфий Халил и его друг, лицензированный гид Марракеша, с чьей общей помощью мы смогли посетить почти всех семерых святых. Одно из святилищ открывали специально для нас, несмотря на ремонт... и даже фотографии сделать кое-где удалось, хотя официально и это не разрешено.

Да простят нас жители Магриба за такую вольность, и да послужит благодать Сабату Риджаль, к которой приобщатся мои уважаемые читатели, нам оправданием.

Итак...


Хотя существует установленный порядок, которому следовали пилигримы в Марракеше, посвящая один из дней недели каждому из семи святых, Халил немного изменил этот порядок, учитывая ограниченность во времени – у нас было всего два дня. Мы начали паломничество с самого большого и самого важного святилища - мавзолея Сиди бель-Аббаса ас-Себти, почитаемого покровителем города. («Сиди», от арабского сейиди, означает «учитель» и предваряет имена многих магрибских суфиев). Халил сказал нам, что чувствует личную глубокую связь именно с Сиди бель-Аббасом, и рассказал нам его историю:


Сиди бель-Аббас родился в Себте на Гибралтаре. В детстве он проявлял необычайные способности к учебе, однако после смерти отца мать вынуждена была отдать сына на обучение к ткачу, чтобы прокормить семью с младшими братьями. Мальчик, однако, улучив любой удобный момент, убегал от ткача, чтобы присутствовать на уроках. В конце концов имам, преподававший в школе, стал из своих средств помогать семье способного ученика, чтобы мать позволила сыну учиться.


Выучившись, Сиди бель-Аббас стал богословом, однако через некоторое время разочаровался в книжном знании. Прибыв в окрестности Марракеша, он поселился в пещере на холме недалеко от горы Гелиз, проводя все время в созерцании и спускаясь к людям только для пятничной молитвы в мечети. Слава его как целителя и молитвенника быстро дошла до правителя города, который попросил Сиди бель-Аббаса вылечить его сестру, больную эпилепсией. Святой согласился, и сестра султана поправилась. Тогда восхищенный правитель принялся уговаривать спасителя стать его советником и возглавить медресе, но Сиди бель-Аббас неизменно отказывался, а затем и вовсе перестал наведываться в Марракеш.


Когда все уже почти забыли о нем, почти через сорок лет святой отшельник внезапно вновь появился в городе. Он сказал, что прийти сюда его вынудило бедственное положение городских слепых. Дело в том, что, по традиции, именно слепые в Магрибе были хафизами – чтецами Корана, знавшими на память всю священную Книгу. На городских улицах, в мечетях и мазарах днями напролет звучали голоса слепых сказителей. (И по сей день это так, пение хафизов омывает скученную и невероятно шумную медину Марракеша, как родниковая вода).


Сиди бель-Аббас сказал, что он вынужден был прийти, потому что слепые чтецы – спасение для города, хотя люди и не понимают этого. Сердца горожан очерствели, они перестали подавать милостыню слепым, и те вынуждены были скитаться в поисках пропитания. А это значило, утверждал святой, что город, лишенный звучания священной Книги, ждала беда.


Рассказывают, что Сиди бель-Аббас, выйдя на торговую площадь, поднял в руке кусок хлеба и громко спросил: «Кто купит этот хлеб за сотню дирхемов?» Люди принялись потешаться над стариком, спрашивая, неужели тот хлеб из золота, что стоит так дорого? Святой спокойно ответил, что его хлеб намного дороже золота, ибо он содержит благодать – бараку, а всякий, кто его купит, получит в сотню раз больше того, что потратил. Никто не принял слова старца всерьез, кроме одного лавочника, который из любопытства решил проверить, так ли это. Сиди бель-Аббас продал ему хлеб с одним условием: десятую часть того, что торговец выручит сверх своей обычной дневной выручки, тот должен будет отдавать слепым, а полученные деньги старец тут же раздал нищим.


На всеобщее изумление, дела торговца пошли в гору так быстро, что он действительно в короткое время получил во много крат больше, чем отдал старику. Согласно уговору, десятую часть внезапно свалившейся на него прибыли лавочник отдавал нищим чтецам.


В следующий раз, когда Сиди бель-Аббас появился в городе, и опять поднял свой кусок хлеба, от желающих купить его за любые деньги не было отбоя. Тем, кто купил хлеб, вновь сопутствовала необычайная удача. Так пошла традиция отдавать десятую часть прибыли слепым, и пение священой Книги вновь зазвучало на улицах и площадях. С годами целые гильдии торговцев стали с гордостью называть себя «Аббасийя» - теми, кто следует завету старца помогать незрячим чтецам и, благодаря этому, находится под покровительством Сиди бель-Аббаса.


На средства гильдий Аббасийя после смерти старца в 13-м веке были построены мавзолей и мечеть, рядом с которыми расположен большой приют для слепых и убогих, и все это действует и процветает по сей день, вот уже девять столетий.


Так работает барака - она дается тем, кто может преумножить ее.

Слева – у входа в мавзолей Сиди бель-Аббаса.

Справа – часть внутреннего дворика мавзолея.

По моим субъективным ощущениям, место упокоения Сиди бель-Аббаса было наиболее сильным по воздействию из всех семи, и его не хотелось покидать. Людей внутри поначалу было не очень много. Как и везде на Востоке, паломники в мазаре, сняв обувь у входа, садятся прямо на пол, на расстеленные повсюду ковры, вдоль покрытых мозаикой стен – мужчины с одной стороны, женщины с детьми - с другой. Халил, следуя традиции, устроился, скрестив ноги, у символического надгробия и стал читать суры из Корана, а мы через Звук погрузились в Сущность, когда-то почтившую эти края в облике святого старца.

Витражи в мавзолее Сиди бель-Аббаса

Внутри мавзолея было неописуемо красиво, и стояла приятная прохлада. После гремящей мотоциклами, знойной и суетной медины с ее земными попечениями это место показалось настоящим раем. Впрочем, таким оно и было... Кто-то из паломников прошел вокруг, разбрызгивая из флакончика розовую воду и раздавая ее всем желающим, чтобы можно было освежить руки и лицо. Пение Халила в сочетании с прекрасными узорами витражей и мозаичных стен в какой-то момент сместили обычное восприятие, и я увидела многочисленные вспышки бело-голубого света, поднимавшиеся от всех предметов вокруг. Особенно много их было вокруг надгробия, почти совсем неприметного под зеленым покрывалом с вышитыми золотом каллиграфическими надписями.


...Я когда-то писала о такого рода восприятии. (Кстати, занятно, что из всего моего журнала указанная страница – чемпион по посещаемости через Интернет-поисковики. Клювые слова поиска: «вижу вспышки света с закрытыми глазами», «что означает белый, (синий, красный, зеленый, фиолетовый) цвет при закрытых глазах?» и т.д. Для меня это неопровержимое свидетельство, что людей, обладающих подобным восприятием, намного больше, чем считается, просто не все любят от этом говорить).

Бело-голубоватое свечение воспринимается не физическим, но иным органом зрения, потому что можно видеть его и с закрытыми, и с открытыми глазами. Оно присутствует повсюду, но в святых местах его больше, оно там «гуще» и ярче. Хотя реальность феномена для меня бесспорна, природа его не до конца понятна. Впрочем, предположения есть...


*****

Мавзолей второго святого, к которому мы направились, тоже находился за пределами стен медины, прямо на старом кладбище. Он принадлежит Сиди Абу-Кассиму ас-Сухайли. Как рассказал нам Халил, Сиди ас-Сухайли родился в Андалузии, откуда позже перебрался в Марракеш. В возрасте семнадцати лет его постигла трагедия – он потерял зрение. Несмотря на это, юноша продолжал обучение и стал не только известным ученым-языковедом и поэтом, но и талантливым музыкантом. Слепой суфий пользовался всеобщим уважением и даже был советником у султана. Спустя несколько лет после его смерти в 1195 г., на месте его упокоения, прямо на городском кладбище возвели этот мавзолей.

Здание с зеленой крышей – мавзолей Сиди ас-Сухайли

Место упокоения Сиди ас-Сухайли – вполне ожидаемо, было островком тишины в городе. Вход на кладбище охранял вооруженный солдат, но, поговорив с Халилом, он пропустил нас, предварительно окинув придирчивым взглядом. Внутри мавзолея было очень светло и уютно, и, кроме нашей группы, там никого не было. Даже хранитель отлучился куда-то, и мы сидели, слушая негромкий зикр Халила и громкое пение птиц, доносящееся с улицы. Птичьи голоса как нельзя лучше дополняли чувство безмятежности, радости и покоя, которое мы все почувствовали в этом месте.

Слева – вход в мавзолей Сиди ас-Сухайли и внутренний дворик.

Справа - скромное надгробие внутри мавзолея


На следующий день наш путь к остальным святым Марракеша лежал уже внутри городских стен, вдоль очень узких, шумных и довольно грязных улиц медины. В некоторых местах переулки сужались настолько, что, стоя посередине, можно было дотянуться руками до стен с обеих сторон. Для людей, страдающим боязнью закрытых пространств, многочасовой поход по медине – непростое испытание. К тому же, хотя и двоим бывает непросто разойтись на такой улице, вдоль нее непрерывно движется толпа людей, снуют мотоциклисты без глушителей и ослики – традиционное транспортное средство, оставляющее следы своей жизнедеятельности тут и там.

Различий между тротуаром и проезжей частью нет. Идти можно только цепочкой – один за другим, стараясь не отстать, не затеряться в толпе и не наступить на... следы жизнедеятельности. Надо сказать, все это - замечательная практика по сонастройке группы, потому что каждый должен думать обо всех, и все - как один. То, что мы прошли за один день почти всю медину, и при этом никто не попал под мотоцикл и не потерялся – во многом заслуга нашего марракешского гида, шедшего впереди и задающего правильный ритм, и Халила, завершающего цепочку и вылавливающего заглядевшихся на соблазны восточного базара «потеряшек».


Наш гид, как выяснилось, буквально за день до этого вернулся из хаджа – паломничества в Мекку, и был явно польщен, когда мы уважительно обращались к нему Хаджи. Во окружающем шуме, жаре и суете медины он сохранял серьезность и спокойствие, даже отрешенность, на удивление ровно отмеряя шаги в заданном ритме. Этот ритм как будто создавал «зеленый коридор», раздвигая толпу. Поскольку мы старались не отставать от него ни на шаг, мы также невольно восприняли этот медитативный ритм. Я потом спросила Хаджи, произносил ли он молитву, когда шел, и он сказал, что так – всю дорогу.

Наш марракешский гид - Хаджи

Так, в ритме зикра Хаджи, мы, почти не устав, и обошли всю медину...


*****


...Будем обнимать гробницы их,

потому что даже гробницы мучеников

могут иметь великую силу...

Св. Иоанн Златоуст


В последний день путешествия мы спросили Халила, отчего жители Магриба придают такое значение мавзолеям святых? «Действительно, - сказал он, - почему мы почитаем Семь Старцев? Не из-за их знаний, потому что среди них были как выдающиеся ученые, так и простые люди. И не из-за их моральных качеств, хотя они совершили множество благих дел. В конце концов, даже не из-за их духовных достижений, которые действительно были великими. Мы посещаем их в надежде приобщиться к их бараке - неосязаемой сущности или силе, которая преобразует все, чего касается».

Здесь и далее фотографии, сделанные в Марокко мной или моими Друзьями

Это правда, что, возвращаясь из паломничества, мы всегда обнаруживаем, что в нашей жизни что-то изменилось в лучшую сторону, и причина того - позитивная перемена, произошедшая в нас самих. Это, может быть, совсем небольшое изменение, но оно необратимо.


Каждый знает или даже имел опыт исцелений, связанных с посещением святых мест. Механизм такого исцеления – необычен, но не сверхъестественен. Он - результат пребывания в зоне действия мощной положительной силы, со степенью заряда, значительно превышающей уровень, необходимый для сведения к нулю негативности, которую человек несет в себе.


Барака или благодать, говорят дервиши, пребывает как в вещах, так и в людях. Природа ее слишком тонка для того, чтобы восприниматься умом или чувствами, она впитывается непосредственно сущностью человека. Говоря современным языком, бараку можно назвать информацией о совершенстве, способной передаваться через совершенные носители.


Отличительной чертой бараки является то, что, воздействуя на окружение, сама она не подвергается его влиянию.

«Если рассматривать бараку с обычной точки зрения, у нее можно обнаружить много «магических» свойств, но в действительности барака - это единство и энергия, а также субстанция объективной реальности. Одним из свойств ее является то, что человек, наделенный ею, или любая вещь, содержащая бараку, сохраняют ее независимо от степени воздействия на нее людей неразвитых».

(Идрис Шах. «Тонкости Муллы Насреддина»)


Для того, чтобы барака - информация о совершенстве - могла быть передана, ей необходим носитель тончайшего качества. Ни человеческий интеллект, ни его эмоции, ни даже ощущения не являются носителями достаточно тонкими. Вы можете не понимать, что с вами происходит в святых местах и «ничего не чувствовать», но барака, при условии, что ваше внутреннее существо открыто ей, все равно проникает внутрь и преобразует вас.


«На Западе люди интеллекта учат, что для того, чтобы извлечь пользу из чего-либо, вы должны понять это. …Но барака просачивается внутрь часто независимо от вас, и ее нельзя заставить ждать на пороге до тех пор, пока ваш «интеллект» позволит ей проникнуть в разжиженной форме».

(Рафаэль Лефорт. «Учителя Гурджиева»)

Дервиши также говорят, что барака дается тем, кто достоин ее. Для того, чтобы записать информацию о совершенстве, нужен совершенный носитель. Смирение и вера – два ключа, открывающие двери бараке.


...Надо сказать, что дервиши и даже простые жители Магриба, хоть и не читают Ибн-Араби и не цитируют Руми в оригинале, действительно имеют веру – тот «мускул», которым душа держится за Бога. Путешествуя по Востоку, большинство из нас, людей Запада, отчетливо осознают, что мускул веры в нас почти не развит. В течение жизни мы «накачиваем» совсем другой ментальный «мускул», связанный с личным контролем, и даже когда молимся, мы пытаемся наставлять Бога, как нам лучше помочь...


Сомнения, вызванные обусловленностью («так не бывает»), и привычка жить рассудком («если я не могу это уразуметь, этого не существует») – главные препятствия на пути бараки. Когда мы отказываемся от суждений, от тирании низшего ума хотя бы на время, мы убираем препятствия и даем ей возможность совершить свою работу над нами.


*****

Центр паломничества, которым в течение уже четырех столетий является Марракеш, сформировался не спонтанно – он был намеренно создан. Это был «проект» суфия Абу Али Аль-Юси, осуществленный в начале 18-го века при «спонсорской поддержке» султана Марракеша. Аль-Юси назвал имена семи святых и определил маршрут для паломников. Он посчитал соблюдение его настолько важным, что даже создал мнемоническую подсказку для пилигримов, сложив песню-касыду на рифму «айн», где перечислялись имена всех семи святых в том порядке, в каком их следовало посетить. Касыда разошлась в народе и дожила до наших дней, известная как Аль-Айна.


Как у известной всем Каабы в Мекке, маршрут паломников Марракеша замкнут в подобие круга: через медину, с юго-востока до юга-запада, проходя через самую северную точку. Путь начинается во вторник и заканчивается в следующий понедельник, так что каждый день посвящен одному из святых.


Мощи некоторых из старцев даже были перевезены из других мест и перезахоронены внутри медины, в соответствии с планом, указанным Аль-Юси. Султан построил мавзолеи на местах их упокоения с условиями для размещения пилигримов со всей Северной Африки.


В исторических источниках можно встретить мнение, что цели создания паломнического центра в Марракеше были скорее коммерческими. Хотя представляется вероятным, что именно таким образом «проект» был представлен «спонсору» - султану, любой человек, знакомый с методами Традиции, увидит здесь совсем иной План.


Традиция, как мы много раз говорили, действует через людей.

Барака (информация о совершенстве) передается посредством носителей.

В отсутствие людей Традиция просто абстракция, философия: именно люди, по выражению суфийского Учителя Омара Али-Шаха, «добавляют дополнительный элемент в уравнение, который заставляет энергию течь».


Как пишет Омар Али-Шах в книге «Суфийская Традиция на Западе», в средние века маршруты паломников, как на Западе, так и на Востоке, всегда проходили через строго установленные точки, соединенные в слаженную диаграмму. Эти диаграммы, как правило, были идеально замкнутыми, в смысле, что энергия поддерживалась внутри конкретного участка пространства.

Поэтому, если бы духовные покровители города хотели, чтобы энергия святых мест, как капли розового масла, равномерно растекалась по городу через паломников, они бы разместили мавзолеи Семи Святых именно таким образом, какой мы и видим на карте медины Марракеша:

Паломники входят в город через мавзолей Сиди Юсуфа Бен-Али ас-Сенхаджи.


Сиди Юсуф Бен-Али родился в Марракеше. Он никогда не был ученым, но вошел в состояние святости воротами смирения и стойкости в страдании. Около этих врат нет толп желающих войти через них, ибо это один из самых трудных путей. Сиди Юсуф был еще довольно молод, когда его постиг страшный недуг – проказа. Поскольку прокаженным не разрешалось жить в городе, за городскими стенами он вырыл себе что-то вроде землянки, где и проводил все время в молитвах, простившись с семьей и приготовившись встретить неминуемую смерть. Однако Юсуф Бен-Али не умер, как все ожидали, а продолжал жить в непрерывной молитве и приятии своей участи. Однажды люди услышали, как из его земляной ямы донеслось пение стихов:

Привыкал я к испытанию моему, пока оно не стало мне лучшим другом,

Долго длились мои страданья, пока я не принял их как дар.

Перед молитвой. Работа художника Людвига Дойча (Ludwig Deutsch), 1901

Услыхав о невиданном смирении и стойкости Сиди Юсуфа, к нему стали приходить люди за советом, и обнаруживали, что их трудности разрешались, а болезни чудесным образом исцелялись. У святого появились ученики даже среди ученых людей, хотя сам он не был таковым. Он преподавал им уроки своеобразным, иногда шокирующим способом.


Один из его ученых учеников рассказал, что однажды, после молитвы в мечети впал в дрему и увидел, что его учитель, Сиди Юсуф Бен-Али, умер. Очнувшись, он поспешил к дому учителя. Тот спросил его, почему ученик столь подавлен, и последний ответил, что во сне видел учителя умершим, и это его опечалило. Сиди Юсуф сказал: «Сорок дней у меня еще есть, поэтому не теряй время!» Спустя сорок дней учитель действительно умер, в четверг во время закатной молитвы, и его собирались похоронить в пятницу. Когда ученик надел на Сиди Юсуфа саван и поместил его в могилу, тот открыл глаза и произнес: «Я жив, и все, кто имеет любовь к Богу, всегда живы. Теперь ты, как и мы, понял, что в смерти нет ничего, о чем стоило бы печалиться».


Другой урок вспоминают жители деревни неподалеку от Марракеша. Они страдали от нечистого на руку наместника, обложившего их поборами, и пришли к святому попросить совета, как им быть – стоит ли избавиться от тирана. Войдя в дом Сиди ас-Сенхаджи, посетители обнаружили, что он сидит неподвижно, стараясь не спугнуть полчища мух, покрывавших его тело. Сиди Юсуф произнес: «Не приближайтесь и не пытайтесь отогнать этих мух, ибо они уже сыты и просто отдыхают. Если вы их прогоните, вы ничего не добьетесь, потому что прилетят новые и голодные. Вы пришли ко мне за советом, стоит ли вам смещать вашего наместника, и это мой ответ». Жители деревни поняли, что если они сместят старого тирана, взамен получат нового, который будет оббирать их еще больше.


Несмотря на то, что, благодаря Сиди Юсуфу Бен-Али, многие получили исцеление, сам он всю жизнь испытывал физические страдания. Наличие этого противоречия объясняет случай, рассказанным его женой: однажды она услышала, как Сиди Юсуф с кем-то разговаривает, хотя никаких посетителей не было. Когда она спросила старца, кто был его собеседником, тот ответил, что это был Хидр, тайный покровитель суфиев, он принес ему лекарство от его болезни, но Сиди Юсуф отказался принять его, сказав, что стойкость в страдании – его помощник на пути к высшим состояниям.

Сиди Юсуф Бен-Али умер в 1199 г. На месте его упокоения, которое по-прежнему находится за пределами городских ворот, паломники испрашивают исцеления от недугов. К сожалению, его весьма скромный мавзолей был единственным из семи, куда мы не смогли попасть, так как уже некоторое время он был закрыт на реставрацию.


*****

Современником Сиди Юсуфа Бен-Али был другой святой, Кади Айяд. Его мавзолей паломники, прибывшие в Марракеш, посещают следующим. Сведений о Кади Айяде сохранилось не так много, хотя он оставил немало книг. Кади означает «судья». Потомок благородного рода ученых из Себты, Кади Айяд сам был богословом, преподавателем медресе и судьей в разных городах Андалузии. Много выдающихся суфиев, в том числе широко известный в Европе Ибн Рушд (Аверроэс), учились у Кади Айяда. Когда в Себте вспыхнуло восстание против притеснений правящей династии, Кади Айяд встал во главе восставших, за что был отправлен в ссылку в Марракеш. Там он продолжал учить и служить судьей. В 1165 г. Кади Айяд отказался признавать богоподобность местного тирана и был заколот пикой наемным убийцей.


Как всегда бывает, никто уже не помнит имена тех, кто отнял жизнь у Кади Айяда. Сам же святой не только стал одним из семи покровителей города, его именем также назван главный университет Марракеша.

Ученый. Работа Людвига Дойча, 1890

Следующие три святых, мавзолеи которых мы посетили, жили на три века позже и были связаны между собой линией преемственности. Все трое были суфийскими «магнитными центрами» (Кутбами) своего времени, и следующая часть моего рассказа будет о них.

*****

Суфии считают, что их деятельность производит и концентрирует нечто, сравнимое с центростремительной или магнитной силой, притягивающей подобное себе отовсюду. Фокусом такой силы в каждом данном времени и месте служит человек, которого называют Кутб-аз-заман Столп, Ось или Магнит века. То, что привлекает людей к суфийскому Учителю, имеет природу магнита, хотя сами искатели могут объяснять это притяжение какими угодно рациональными причинами.


Кутба или Столп Века также сравнивают со стволом дерева – проводником жизненной эссенции от почвы. Дерево – эзотерическая Традиция, чьи корни скрыты, ибо лежат за пределами земного плана. Из «почвы» корни черпают силу жизни, и эта сила через стволы дерева передается ветвям, где созревает плод Учения. Каждая часть дерева действует в согласии с другими частями, чтобы дерево могло жить и расти. Сообщества искателей и учеников – как ветви, через которые барака – тонкая сущность Кутба - передается всему человечеству в данное время.


Трое из Семи святых покровителей Марракеша были Кутбами своего века. Они связаны в магрибскую линию преемственности-силсила Джазулийя, основателем которой был Сиди Мохаммед Бен-Слиман аль-Джазули.


Сиди аль-Джазули считают патриархом марокканского суфизма: он оставил множество последователей, основав более десятка центров (называемых завийи). Он был автором книг и поэм, среди которых особой известностью в исламском мире - от Марокко до Малайзии - до сих пор пользуется его собрание гимнов Пророку Далаиль аль-Хайрат («Путеводитель благодеяний»).


Сведений о его жизни сохранилось не очень много, и все они основаны на рассказах и легендах, записанных уже в последующих поколениях. Он был бербером из кочевого рода Джазула, откуда и происходит его имя.


Известно, что в юности Сиди аль-Джазули учился в медресе в Фесе, где вам могут до сих пор показать маленькую келью, в которой он жил. В медресе юноша вел очень уединенный образ жизни, проводя много часов в одиночестве и покидая келью лишь для того, чтобы посещать занятия. Ученики медресе жили чрезвычайно скромно, получая маленькую буханку хлеба в качестве дневного пайка. Если кому-то из студентов перепадала еда или деньги от пожертвователей, ими принято было делиться с товарищами. Поэтому когда аль-Джазули, находясь в своей комнате, запирал дверь, не позволяя никому заходить туда, среди студентов поползли слухи о том, что он прячет там деньги. Слухи дошли до его отца, и тот решил приехать в Фес, чтобы выяснить, что же происходит. Когда дверь кельи открыли, все увидели слово «смерть», которым были исписаны стены. Отец понял, что его сын проходил духовную стадию покаяния (таубат), когда человек заставляет все свои низшие импульсы умереть, быть поглощенными Высшим Я. Повернувшись к служителю медресе, отец сказал: «Видите ли вы, где он, и где мы?»


Спустя годы, когда Сиди аль-Джазули стал суфийским Учителем, он сделал таубат – стадию покаяния, укрощения низшего «я», которую так или иначе проходит каждый дервиш, первым обязательным этапом обучения. Искателю, желавшему стать Джазулийя, в качестве символа прощания с прошлой жизнью сбривали волосы на макушке (называемые «волосами неверия») в виде тонзуры, как у средневековых монахов или паломников в Мекку. После этого он должен был пройти сорокадневный пост в уединении, и если выдерживал испытание, то, принеся клятву верности (байят), становился факиром – так называли вновь принятых учеников. Факир носил халат, покрытый заплатами, войлочную шапку, посох и суму. Его главными практиками были покаяние (таубат) и поминание Бога (зикр).


Само по себе принятие в ученики Сиди аль-Джазули, конечно, не делало факира суфием. Другим важным методом работы было избавление от дисгармонии, как внутри себя, так и между членами круга дервишей, чтобы достичь отношений братства. Для того, чтобы уничтожить чувство собственной важности, которое могло еще оставаться в факире, ему давались практики, направленные на приобретение десяти качеств, составлявшие суть пути Джазулийя. Для их объяснения использовался пример собаки.


Согласно Сиди аль-Джазули, пес имеет десять достойных подражания атрибутов, которыми также должен обладать искренний ученик:


(1) пес бодрствует большую часть ночи - это атрибут тех, кто любит Бога;

(2) он не жалуется ни на холод, ни на зной - это признак терпения (сабр);

(3) когда пес умирает, он не оставляет после себя ничего – это атрибут отказавшихся от земных приобретений;

(4) он не носит в себе ни обид, ни ненависти; это – качество тех, кто имеет веру;

(5) он не печалится, оставаясь один, и не зависит ни от кого - это признак самодостаточности;

(6) пес ест все, что ему дают, и доволен тем, кто получил – это атрибут довольного (радийя);

(7) ему негде преклонить голову – это атрибут странников Божиих;

(8) пес спит в любом месте, что ему подойдет – это признак тех, кто удовлетворен малым;

(9) найдя хозяина, пес никогда не держит на него зла, даже если тот накажет его или не накормит вовремя; это – качество познавших Истину;

(10) он всегда голоден – это атрибут добродетельных.

Когда в Магриб вторглись завоеватели из Испании и Португалии, завийи Сиди аль-Джазули стали оплотом сопротивления, а сам он – вдохновителем освободительной борьбы. В 1471 г. святой умер внезапно, во время молитвы в мечети – предполагают, что он был отравлен вражеским лазутчиком.


Почти сразу после того, как тело Сиди аль-Джазули завернули в погребальный саван, его останки оказались в руках одного из местых бедуинских кланов и помещены в переносной ковчег, который племя, как талисман, носило во время военных походов. Все биографы в один голос утверждают, что за время, пока ковчег находился во власти клана, те не проиграли ни одного сражения.


В 1525 году тело Сиди аль-Джазули, не тронутое тленом, перевезли в Марракеш и похоронили в выстроенном для этой цели мавзолее. Известно, что могила святого находится глубоко под стеной за гробницей, поэтому последователи Джазулийя отдают дань памяти святого, повернувшись к левой стене, - за тем местом, где обычно сидит хранитель мавзолея.

Слева: внутри мавзолея Сиди аль-Джазули.

Справа – рядом с входом в мавзолей


*****

Преемником бараки Сиди аль-Джазули стал его ученик, уроженец Марракеша по имени Сиди Абдель-Азиз ат-Тебаа. Обратив внимание на юношу с необычайной способностью к «алхимии сердца» - интуитивному пониманию человеческой природы, Учитель выразил намерение видеть его своим преемником. «Достаточно взглянуть на этого человека, чтобы понять, кто он такой», - сказал Сиди аль-Джазули. Поскольку Учитель был уже в преклонном возрасте, он поручил ат-Тебаа одному из своих учеников из Феса. За ним Сиди ат-Тебаа последовал в окрестности Феса, где в течение нескольких лет рубил лес и пас скот, пока поручитель не счел его готовым к Работе.


К этому времени шейх аль-Джазули перешел в лучший мир, и Сиди ат-Тебаа, вернувшись в Марракеш, продолжил его линию преемственности, став во главе ордена Джазулийя. По роду занятий Сиди ат-Тебаа был ткачом и торговцем шелком, следуя семейной традиции, поэтому среди его последователей были в основном ремесленники, торговцы и рабочий люд. Сиди ат-Тебаа считал важным для суфия «быть в мире, но не от мира», то есть выполнять свой долг перед семьей и обществом, но не в ущерб своим обязанностям перед собственной душой и своим Создателем. Среди его учеников было много мастеровых, ремесленников и торговцев.

Мудрый. Работа Людвига Дойча, 1901

Сиди ат-Тебаа перешел в лучший мир в 1508 г.
Его гробница внутри мавзолея окружена четырьмя железными цепями, что, согласно полученному нами объяснению, охраняет мавзолей от загрязнения мирскими миазмами. Механизм этой защиты для меня остается непонятным, но не могу не отметить, что, поскольку мавзолей находится на городской улице, шум и суета которой проникают внутрь него, защита ему точно не помешала бы.

У входа в мавзолей Сиди ат-Тебаа

Это очень небольшое помещение, скорее даже закуток в несколько квадратных метров, которое, когда мы все устроились, оказалось почти целиком заполненным.

Мы побыли там не очень долго и отправились отдать дань почтения следующему святому в линии преемственности Джазулийя.


*****

История жизни третьего суфия в линии преемственности Джазулийя - Сиди Абу Мохаммеда Абдаллаха аль-Газвани, такова:


Сиди аль-Газвани родился в кочевом племени Газван, в семье дервиша-маламати. Темпераментного, гордого и харизматичного юношу его первый суфийский учитель назвал «неистовым бедуином». Отправившись в Марракеш, аль-Газвани поступил в ученики к Сиди ат-Тебаа. Чтобы урезонить крутой нрав «неистового бедуина» и научить его смирению, Учитель не давал ему никаких заданий или наставлений, кроме приказания работать в саду и поле и ухаживать за животными. За этими занятиями аль-Газвани провел десять лет, пока дух самоуверенности и гордости не покинул его.

После этого Сиди ат-Тебаа отправил его в качестве своего представителя на родину аль-Газвани. После смерти Учителя к аль-Газвани прибыла группа его последователей, которые сказали, что во время общей молитвы услышали голос аль-Газвани, ведущий их. Расценив это как знак, прибывшие попросили аль-Газвани стать во главе Джазулийя.

Философ. Работа Людвига Дойча, 1905

Сиди аль-Газвани также был Кутбом суфиев своего времени. Один из его ближайших учеников, описывая свое первое впечатление о нем, говорил: «Он словно был окружен сиянием, как будто его существо было огромным. От лика его исходил свет. Когда я впервые увидел на него, я сказал себе: «Он есть Он» («Ху ва Ху»).

В одной из историй о жизни святого рассказывается следующее. По ложному обвинению завистника из клерикальных кругов Сиди аль-Газвани был схвачен и в цепях доставлен в Фес ко двору местного правителя. Тогдашний муфтий, высшее духовное лицо Феса, будучи уже очень старым и больным, неспособным даже ходить, проезжая на носилках мимо городской тюрьмы, неожиданно почувствовал облегчение своих страданий. Предполагая, что причиной такого чуда была барака человека, находящегося в стенах тюрьмы, муфтий приказал носильщикам навести справки и, выяснив, что в тюрьме в это время находился Сиди аль-Газвани, добился свидания с ним. Получив благословение святого, муфтий объявил, что завтра покинет этот мир, «ибо Господь обещал мне, что не возьмет мою душу до тех пор, пока я не удостоюсь встречи с Его избранным. Сегодня, наконец, Он даровал мне счастье лицезреть одного из них».

История того, как Сиди аль-Газвани был отпущен из Феса, также достойна упоминания. В 1515 году Фес постигла страшная засуха, какая случается раз в сто лет. Все каналы, доставлявшие воду в Фес, пересохли, за исключением одного, который был прорыт когда-то по указанию Сиди аль-Газвани и принадлежал суфийской общине. Правитель Феса предложил Сиди аль-Газвани и его собратьям свободу в обмен на возможность пользоваться каналом, благодаря чему те смогли вернуться в Марракеш, где Учитель провел остаток своих дней.


Наиболее драматичный из эпизодов его жизни, которые причисляют к чудесам, произошел в 1524 году во время осады Марракеша силами враждебного султана из Феса. Неприятельские войска непрерывно стреляли по городским стенам из пушек так, что жители начали опасаться за свои жизни. Видя, что ситуация становится критической, Сиди аль-Газвани и его старшие ученики выехали навстречу неприятелю, чтобы попытаться договориться о перемирии. Остановившись посередине между двумя враждующими сторонами, Сиди аль-Газвани почувствовал, что находится под прицелом аркебуз врага. Одна из пуль ударила его в точку над сердцем и прожгла дыру в его шерстяной накидке, однако расплющилась, лишь слегка опалив кожу. Держа горячий кусок свинца в пальцах, Сиди аль-Газвани произнес: «Это конец войны!» и повернул назад к городу. На следующий день вражеский султан получил известие о том, что его племянник поднял против него мятеж в Фесе. Боясь потерять трон, он развернул свои войска и отступил от города, никогда больше не угрожая Марракешу.


Последователи Сиди аль-Газвани называли себя «людьми отзвука». Истоком данного самоназвания послужила идея «колокола», которую Сиди аль-Газвани использовал в объяснение сущности Кутба, Оси Времени. Образ звучащего колокола, вызывающего отзвук - ответную реверберацию - в других колоколах, был, по-видимому, взят из хадисов, где Пророк Мохаммед (да освятит Господь его тайну) описывает, что откровение низошло на него подобно «звону колокола».


Согласно Сиди аль-Газвани, изначальным колоколом является сам Логос, отзвук раскатов которого воспринимают в откровении пророки. Этот всепронизывающий звук создает тончайшую музыку или гармоники, слышимые каждым святым в соответствии с его уровнем и способностью. Кутб, Ось века – тот, кто транслирует и усиливает мелодию этих гармоник для всех «людей отзвука».


Сиди аль-Газвани был взят Создателем в 1528 г., но призыв его колокола не остается неуслышанным, и ни время, ни расстояния не могут стать для него преградой – пока появляются на свете «люди отзвука».

Вход в мавзолей Сиди аль-Газвани


Мы познакомились с историями Семи Святых Марракеша, и все они оказались на удивление разными:


- проживший сорок лет в уединении аскет;

- ученый судья из рода голубых кровей;

- прокаженный мученик;

- торговец шелком;

- прославленный автор гимнов о Пророке;

- слепой поэт и музыкант;

- «неистовый бедуин» и чудотворец.


Кто-то из семерых учил и имел сотни учеников, кто-то жил отшельником вдали от людей. Чье-то имя известно во многих странах, чье-то - помнят лишь в той общине, которой он служил. Кто-то был советником у власть-предержащих, кто-то, наоборот, возглавлял сопротивление. Один занимался торговлей и ратовал за усердие в делах этого мира, другие отказывались от земных привязанностей и умерщвляли плоть.

Есть ли между ними общее, и может ли вообще хоть что-то их объединять?

Ответ - да и да.


Внешняя канва жизни суфийского Мастера не всегда отражает его истинную сущность. То, что святой делает для своего сообщества и для всего мира, часто остается незаметным для стороннего наблюдателя.


Мастер Традиции не просто передает формальное знание и техники. Он учит бОльшему, чем образ жизни или мышления.


В некоторых случаях суфии могут использовать данную им силу для проекции учения, для целительства, для решения определенных мирских задач и т.д. В других случаях Мастер может вообще не учить, не лечить и не преследовать целей в обычном смысле этого слова. Его значение в том, что он есть, такой, какой есть – Совершенный Человек, Инсан-и-Камил, и через совершенство его сущности, как через линзу, на землю проецируется свет.


Без этого света жизнь человеческого сообщества была бы невозможна. Этот свет не уходит с телом Мастера, поэтому, как сказал Сиди Юсуф Бен-Али, в смерти их нет ничего, о чем стоило бы печалиться, ибо «те, кто любит Бога, всегда живы».




Во мне есть «Я», большее, чем я сам.

Юнус Эмре, турецкий суфий 13 в.


Не все суфии учат. Никому не известные, рядом с нами живут Мастера, чья задача не включает функции обучения, а потому их истинная суть останется навсегда скрытой.

Путешествуя в Турции этим летом, мы стали невольными свидетелями любопытного эпизода. Дело было вечером: мы стояли у входа в теккию дервишей Мевлеви, ожидая, когда нас пригласят для участия в зикре. Как я писала ранее, нашим Проводником в этом путешествии был турецкий суфий-алевит, профессор Ходжа Ахмет Ташин. Ожидая, мы заметили, как Ходжа сердечно приветствовал простоватого на вид человека, сидевшего в таверне по соседству с теккией. Профессор подвел его к нашей группе и рассказал ему, откуда мы прибыли. Мужчина выглядел сконфуженным, глуповато ухмыляясь и бормоча: «А... вот вы откуда, а... понял, понял». За сим он извинился и быстро растворился в толпе.

Несколько дней спустя в Анкаре, рядом с мавзолеем Хаджи Байрама (о котором пойдет речь ниже), профессор, объясняя нам разницу в роли явных и скрытых Мастеров, рассказал, что в любое время на земле находятся некоторое число суфиев высочайшего ранга, выполняющих особые задачи. Они никогда не учат открыто, и их невозможно узнать в толпе. Ходжа Ахмет сказал тогда, что человек, встреченный нами у теккии Мевлеви, был одним из главных суфийских мэтров Коньи, но мы никогда не узнали бы его, поскольку он не желал быть распознанным.

Порой одной из задач скрытого Учителя бывает пестование преемника, который будет учить открыто. Именно так было в случае двух великих суфиев Анатолии 14-го века, известных как Сомунджу Баба и Хаджи Байрам.

(Об их истории в 2022 году был снят турецкий сериал «Путь любви: Хаджи Байрам Вали», который я включила в список «фильмов для души» и очень рекомендую посмотреть всем, кто испытывает интерес к суфийской Традиции).

Киноафиша сериала «Путь любви: Хаджи Байрам Вали»

Рассказывают, что, неся корзину с хлебом по улицам Бурсы, Сомунджу Баба обычно зазывал покупателей так: «Хлеб, о правоверные, хлеб! Свежий за двадцать монет, черствый - за сорок...» Однажды его остановил на улице молодой человек и спросил: «Сомунджу Баба, как может статься, чтобы черствый хлеб стоил дороже свежего?» Старец ответил ему: «Я рад, что ты спросил, сынок. Черствый хлеб был испечен вчера, поэтому он на один день ближе к аср-и-саадат, чем свежий. Вот почему он стоит дороже».

Аср-и-саадат называют время, когда Архангел Гавриил дал Пророку ﷺ откровение. Своим парадоксальным выражением Сомунджу Баба напоминал людям, что тонкая преобразующая сила, данная в откровении с каждым учением, имеет тенденцию рассеиваться под действием времени. Мы заблуждаемся, полагая, что можем достичь чего-либо, слепо следуя омертвевшим ритуалам, некогда содержащим живую закваску Традиции. В суфийской символике «хлеб» часто представляет собой хлеб надсущный или «пищу для души», поэтому Сомунджу Баба хотел, чтобы люди осознали, что питательность сегодняшнего «хлеба» может быть вовсе не такой, как «вчерашнего», даже если он приготовлен по старому рецепту.

Сомунджу Баба в одежде пекаря (кадр из сериала)

Сомунджу Баба учил не проповедями и не назиданиями, хотя любил использовать притчи и суфийские истории. Главное, он создавал для своих учеников обучающие ситуации, заставляя их проходить через испытания - часто очень сложные, но имевшие силу преобразовать внутреннее существо искателя.

Именно так он поступал с главным своим учеником, известным впоследствии как Хаджи Байрам Вали. Настоящее имя Хаджи Байрама было Нуман, и он родился в пригороде Анкары в 1352 году. Имя «Байрам» дал ему Сомунджу Баба, когда принял его в ученики.

До встречи с Учителем Нуман был высокообразованным муллой и философом, преподававшим в медресе Мелике-Хатун в Анкаре. Первое, что сделал Сомунджу Баба, согласившись обучать Нумана, — заставил его оставить должность преподавателя медресе, которая, по мнению Учителя, питала эго муллы Нумана, его гордыню и рассудочность, заслоняя сущность ученика от действия трансформирующей силы - бараки. Признавая мудрость Мастера, позже Хаджи Байрам Вали говорил: «Высокомерие подобно камню, привязанному к поясу. С ним невозможно ни летать, ни плавать».

Чтобы найти истинного себя, Нуман должен был вначале потерять то, что он считал собой, как это описано в Евангелии: «Потерявший душу свою ради Меня ее обрящет» (Мф, 16:25).

Этому посвящены стихи Байрама:

Рефрен «Познай себя!» относит нас к высказыванию Пророка ﷺ: «Тот, кто познал себя, познал своего Господа». (Все стихотворные переводы на русский в этой заметке сделаны АсСалам. Подстрочники перевода стихов Хаджи Байрама на английский взяты отсюда).

По указанию Сомунджу Бабы Нуман овладевал различными мирскими занятиями; одним из них было положение главы ремесленных гильдий. (В те времена, в 13-14 веках, такие сообщества назывались «Ахи» («братья») и часто являлись также суфийскими обучающими группами, о чем я более подробно расскажу в следующих заметках. Они широко распространились в Анкаре, и их возглавляли выборные старейшины, имевшие высокий авторитет).

Хаджи Байрам, кадр из сериала

Частая смена деятельности, материальные тяготы, овладение занятиями, «неподобающими» ученому, и в то же время отказ от того, к чему привязалась душа муллы, — все это было для Нумана нелегкими испытаниями. Однако в горниле терзаний очищалась и закалялась сущность дервиша, чему посвящены его строки:


(Говоря о «Гордости Вселенной», Хаджи Байрам имел в виду Пророка ﷺ и его известное высказывание: «Моя бедность — моя гордость», «факри фахри»).

Роспись свода в мавзолее Хаджи Байрама

(здесь и далее мои фотографии, если не указано иное)

Среди тайных учеников Сомунджу Бабы был Амир Бухари, выдающийся ученый и зять султана Баязида I.

Когда султан Баязид построил знаменитую мечеть Улу Джами в Бурсе, на церемонии ее открытия он пригласил Амира Бухари как самого уважаемого имама общины возглавить первую пятничную молитву. Однако, ко всеобщему удивлению, Амир Бухари отклонил приглашение, заявив, что эта честь должна быть отдана его шейху – Хамиду Вали, величайшему святому Бурсы. Никто в городе не знал этого имени, и Баязид спросил Амира, кто же этот тайный шейх. Амир ответил, что его шейх – тот, кто известен как Сомунджу Баба, пекарь, чей хлеб кормил всех строителей мечети.

Амир Бухари и Хаджи Байрам (кадр из сериала)

Султан согласился, и Амир обратился к Отцу-Пекарю, чтобы тот прочел проповедь общине. Сомунджу Баба сказал: «Что же ты наделал, Амир? Ты разоблачил нас!» Чувствуя себя крайне неловко, Учитель, тем не менее, поднялся на минбар и прочитал свою знаменитую проповедь, где раскрыл семь уровней смысла суры Аль-Фатиха, открывающей Коран.

(Во всех священных писаниях заложено до семи уровней понимания — от наиболее очевидного до самого сокровенного. Более глубокие значения слов Книги открываются человеку, одно за другим, по мере его продвижения по Пути. Великие суфийские мастера, включая Аттара и Руми, упоминали семь стадий в развитии человека. Семь уровней смысла священных книг соответствуют этим семи ступеням. Руми однажды сказал об Аттаре: «Он преодолел семь городов Любви, а мы прошлись лишь по одной улице». Говоря «мы», Руми как бы ставит себя в позицию обычного человека – прием, используемый суфиями, чтобы, как в зеркале, показать нам наше истинное положение).

Сомунджу Баба не был новичком ни в одном из семи городов Любви, о чем свидетельствуют его разъяснения значений суры Аль-Фатиха, а также написанные им поэтические строки, относящие его к плеяде суфийских мистиков:

Сомунджу Баба (кадр из сериала)

Поскольку тайна Отца-Пекаря была раскрыта Амиром Бухари, на следующий день после своей удивительной проповеди Сомунджу Баба в сопровождении Хаджи Байрама покинул Бурсу, отправившись в паломничество. Отец-Пекарь провел своего ученика через множество испытаний, через взлеты и падения. Хаджи Байрам был на вершине почестей, служа при дворе советником султана Баязида, но лишился всего в 1402 году, когда армия султана потерпела поражение в битве при Анкаре. Хаджи Байрам вместе с Сомунджу Бабой тогда поселился в деревне на берегу реки Джейхан в Адане, где оба суфия прожили несколько лет, пережидая смутные времена. Урок, преподанный превратностями судьбы, был отражен Хаджи Байрамом в этих строках:

(Фраза «Горе нам!..», использованная Хаджи Байрамом в первом стансе, взята им из Корана: «Воистину, они — потерпевшие убыток, которые отрицали свою встречу с Господом, пока внезапно не наступил для них Час (знамения смерти), и они сказали: «Горе нам, что мы не помышляли об этом» (6:31)).

В последние годы жизни Сомунджу Баба жил в Аксарае, а Хаджи Байрам в это время вернулся в Анкару, где стал вновь преподавать в медресе. В 1412 году в Аксарае Отец-Пекарь перешел в лучший мир, и в этом городе сейчас находится его гробница и мечеть, названная в его честь.

Истинная сущность Сомунджу Бабы и его роль в Традиции оставались тайными при его жизни, и даже место упокоения его было скрыто в подземелье. Чтобы попасть туда, нужно пройти через низкую дверь мавзолея и протиснуться по узкому проходу в пещерку, в которой могут поместиться лишь трое или четверо человек. Это место под землей, однако, обладает удивительной силой. Вечной душе Отца-Пекаря мы обязаны случаем душевного исцеления, произошедшим во время нашей поездки.

Вход в мазолей Сомунджу Бабы, Аксарай

Все это вышло спонтанно, но было сыграно как по нотам — так бывает, когда в дело вступает Намерение. Получилось так, что вначале в пещерке устроились две женщины из нашей группы, затем за ними последовал Проводник Ходжа Ахмет, сев напротив. В пещерке оставалось еще одно место, но никто из Друзей почему-то не решился его занять; все уселись в узком проходе перед пещеркой и только заметили, как мимо нас, как ураган, пронеслась еще одна женщина из группы, направившись прямиком на остававшееся свободным место напротив Ходжи Ахмета. Это место как будто ждало именно ее — так оно и было.

Как мы выяснили позже, все трое женщин, оказавшихся в пещерке, страдали от одной и той же душевной проблемы - «синдрома сиротства». В детстве в той или иной форме они были покинуты своими родителями. О личных историях друг друга до того дня они не знали. Ходжа Ахмет начал читать молитвы, и - будь то действие его голоса, отраженного от стен пещеры, или соединенное намерение женщин исцелиться от давних травм, или благодать святого, присутствовавшая в намоленном месте, - так или иначе, все трое за эти минуты прошли через переживание глубокого катарсиса, прощения и очищения от давней боли. Да, это правда — я видела их глаза до и после. Это были глаза разных людей. Рассказывая о своем опыте, они сравнивали пещеру с материнской утробой, в которую человек входит, чтобы родиться вновь и выйти преображенным для новой жизни.

Удивительный эпизод на этом не закончился. Помедитировав в пещере, мы с Друзьями переместились в мечеть при мавзолее. Ходжа Ахмет начал рассказывать истории - про Сомунджу Бабу и не только, при этом подробно остановившись на истории Айюба Аль-Ансари, сподвижника Пророкаﷺ , и все мы недоумевали, почему? Все, кроме трех женщин — они прекрасно поняли, для кого она была предназначена. Айюб был сиротой, и рассказывая о нем, Ходжа Ахмет призвал быть сострадательным к сиротам, потому что нам трудно даже представить, как им тяжело в этом мире. Каким образом Проводник, не зная ничего о личной жизни трех женщин, точно определил их общую боль и смог принести им исцеление? Видимо, это останется тайной — между ним и бессмертным Присутствием Отца-Пекаря…

Проход в пещеру

Перед тем, как покинуть этот мир, Сомунджу Баба передал мандат на обучение Хаджи Байраму. Ученики Хаджи Байрама создали суфийский орден, называемый Байрами, центром которого служила основанная их Мастером теккия в Анкаре. Представление о сути тариката Байрами и о Пути суфия в целом дают эти замечательные, глубоко метафорические строфы Хаджи:

Минарет мечети рядом с мавзолеем Хаджи Байрама

(Одна из версий прочтения символизма этих строф Хаджи Байрама может быть такой: город сердца возводится между двумя мирами — преходящим, телесным миром праха («глиной») и миром Божественным, незыблемым («камнем»). Его окраины — граница миров, поэтому там можно видеть лик самого Создателя. Ученики или дервиши представлены подмастерьями, работающими над камнем, в то время как Учитель или Мастер направляет их работу. Трудясь над совершенствованием своей души, дервиши используют зикр, повторение Божественного имени, каждое произнесение которого сравнивается со скалыванием кусочка камня.

Метафора города, использованная Хаджи Байрамом, весьма всеобъемлюща; под ней можно понимать и сущность каждого человека - его духовную сердцевину, и тарикат — сообщество суфиев. Стрелы, пронзающие грудь — испытания, направленные на преодоление низшего я, которые посылаются каждому искателю на пути посвящения. Жертвенность святых, образно представленная как река из крови Влюбленных в Бога, словно река, питает город сердца.

Вход в мавзолей Хаджи Байрама

Хаджи Байрам перешел в лучший мир в Анкаре в 1430 году. Он считается одним из четырех Полюсов (Кутуб) Анатолии, среди которых Мевляна Руми, Шабан Вали и Хаджи Бекташ.

Гробница Хаджи Байрама

Сейчас в доме возле мечети Сольфасол в Анкаре, где родился святой, открыт музей. У Хаджи Байрама было пять сыновей и три дочери; потомки их дожили до наших дней. Один из младших братьев Хаджи Байрама, Абдал Мурат, стал прообразом странствующего дервиша в сериале «Путь любви».

Завершая рассказ о двух великих суфиях Анатолии, мне хотелось бы привести строки Хаджи Байрама, которые не нуждаются в пояснениях. Повторяемый в них рефрен «только Он»илла Ху — является окончанием молитвенной формулы Ла иллахи илла Ху, «Нет богов - только Он».

К слиянью путь - не то, что мы воображали.

Мир духа - не такой, какой мы представляли.

Тот кладезь, где Хидр черпал воду жизни,

Был в доме нашем, но его мы закопали.


(единственное четверостишие с предполагаемым авторством Конави,

перевод АсСалам)



Суфийские паломники в Конью первым делом спешат — естественно - в мавзолей Мевляны Руми. Вот и мы, как в первый, так и во второй наш приезд в «город сердец», сделали то же самое.

Конья, мавзолей Руми (здесь и далее — мои фотографии, если не указано иное)

Однако понимающие люди вначале приходят почтить память другого святого Коньи, хотя он, казалось, сделал все, чтобы избежать культа вокруг своего имени. Мевляна Руми дошел до высшей стоянки на Пути Любви, но Садр ад-дин Конави пошел дальше, достигнув Стоянки Вне Стоянок.
...Однажды в видении Бог показал его Учителю, Ибн Араби, называемому Шейх-аль-Акбар (Великим Шейхом), все события его жизни и будущие состояния, как внутренние, так и внешние, вплоть до конца его дней. Ибн Араби увидел, что отец Садр ад-дина Конави станет его другом, а сам Садр ад-дин после смерти отца войдет в семью Ибн Араби приемным сыном и ближайшим учеником. Он писал Садр ад-дину: «Мне было передано видение твоих будущий состояний, знаний, которые ты приобретешь, твоих переживаний и стоянок, а также откровений, богоявлений и всего остального, чем Бог должен был тебя одарить».
Конави стал не просто преемником Ибн Араби, развившим наследие Великого Шейха - он и сам был мистиком, проникшим в тайну тайн. О своем опыте Конави писал: «Однажды со мной произошло нечто, и в этом видении я узрел Господа. Этот опыт стал событием, собравшим воедино все события и все ступени. Мой шейх (Ибн Араби) был со мной в тот момент».

Прозрачный купол над гробницей Садр ад-дина Конави, оставляющий ее открытой небу

Будучи высокообразованным ученым, аристократом, унаследовавшим состояние и положение своего отца при дворе Сельджуков и в сообществах футувва, Конави был полюсом и духовной, и общественной жизни Коньи своего времени.

Садр ад-дин Мухаммад бин Исхак аль-Конави (варианты написания: Коневи или Кунави) родился в 1207 году в Анатолии, которая в то время находилась под властью Сельджуков, и прожил здесь большую часть своей жизни. 13-й век был эпохой монгольских нашествий, охвативших восточные регионы мусульманского мира. Такие места, как Конья, стали плавильным котлом, где находили пристанище переселенцы и с востока, и с запада. Отец Садр ад-дина был человеком высокого положения в духовных кругах и советником правителей Коньи: именно по его приглашению Ибн Араби с семьей перебрался в Анатолию, где в то время было относительно безопасно. Когда отец Садр ад-дина умер, юноша попал под опеку Ибн Араби, который вырастил его и дал ему образование как своим собственным детям… нет, несравненно больше, чем собственным детям.

Ибн Араби «работал» над Садр ад-дином не только так, как обычный наставник, но и как суфий — помимо слов, путем «одушевления» или «пропитывания» сущности обучаемого. Мы можем составить представление о его методе по тому, как впоследствии Садр ад-дин Конави обучал своих учеников. Один из них, Аль-Джанди, описал это следующим образом:
«Когда мой Учитель и наставник комментировал пролог к книге «Геммы мудрости» Ибн Араби, вдохновение мира тайны явило в нем свои знамения, и в его дыхании начал проявляться ритм Дыхания Милостивого. Эманации, приходящие с его вдохами и выдохами, поглотили и мое внешнее, и мое внутреннее существо. Его глубинная сущность управляла моей сущностью странным и непосредственным образом, произведя усовершенствующее воздействие на мое тело и сердце.

Таким образом, через простой комментарий к прологу Бог дал мне понимание всей книги и в сем приближении вдохнул в меня содержание ее тайн. Когда шейх [Конави] осознал, что со мною произошло… он рассказал мне, что так же просил нашего Мастера Ибн Араби прокомментировать книгу, и … это произвело в нем странное действие, благодаря которому он понял содержание всего труда».
После интенсивного обучения у Ибн Араби Садр ад-дин провел некоторое время в странствиях по Анатолии, а затем в Дамаске и Каире. Когда ему было около тридцати лет, он вернулся в Конью, куда его звали обязанности по распоряжению наследством отца, и где он стал преподавать и выполнять обязанности советника при дворе.

Вид на Конью

Лишь в последнее десятилетие своей жизни Конави по просьбе учеников начал делать записи. Он написал около 25-ти книг, многие из которых были краткими наставлениями для учеников.
Конави развил концепцию Совершенного Человека, Инсан-и-Камил, изначально принадлежавшую Ибн Араби. Согласно Ибн Араби, Инсан-и-Камил – индивидуум, раскрывший весь потенциал, доступный рожденному человеком. Он писал, что полное совершенство достигается через множество стадий или стоянок, однако каждая стоянка имеет ограничения, представляя собой лишь один или несколько оттенков спектра. Высшая из стоянок охватывает все оттенки человеческого совершенства, будучи одновременно свободной от ограничений отдельных стоянок. Вот почему ее называют «Стоянкой Вне Стоянок» (макам ла макам). Это белый цвет — отсутствие цвета и в то же время его полнота, когда все цвета спектра сливаются в один.

Садр ад-дин Конави, наряду с Ибн Араби, был одним из суфиев, испытавших опыт пребывания на Стоянке Вне Стоянок. Он отражает его в работе Аль-Нафахат аль-илахийя («Божественные дуновения»):
«Когда Истина дала мне воочию лицезреть это потрясающее место свидетельства, я увидел, что у его властителя нет ни постоянной сущности, ни какой-либо реальности».

По словам Ибн Араби, в тех, кто достигает Стоянки Вне Стоянок, открываются два типа видения: одним глазом они видят Единое во всем сотворенном; другим — множественность и тайну каждой из мириад вещей. Вот почему в любых обстоятельствах они без ошибки находят Прямой Путь - единственно правильное решение. Ученик Конави, Аль-Джанди, образно отразил способность видеть Единство сквозь завесу множества:
Безбрежный Океан, твореньем полный,
Без устали пространства ткань волнует.
Пускай ту рябь мы называем «волны»,
На деле только море существует.
Единым море быть не перестанет,
Хоть видится нам многими волнами.
Единосущный множеством не станет,
Под разными сокрывшись Именами.
Дыханье моря нарекут туманом;
Туман сгустится – тучей называют;
Прольется каплею – зовут дождем желанным,
Что, круг замкнув, вновь в море исчезает.
Но Океан остался Океаном;
Cозданья бренные - лишь волны и теченья.
Не дай застить ни ряби, ни туманам
Того, Kто принял облик на мгновенье.
(перевод АсСалам)

Создатель, по словам Ибн Араби, не имеет ни состояний, ни качеств, ни имен, ни атрибутов. В то же время Он стоит за каждым из состояний, имен, качеств и атрибутов. Поэтому Совершенный Человек свободен от состояний и качеств, однако способен входить в любое состояние и проявлять любое качество, как того требует момент.

Tот, кто вошел в Ничто, становится Всем. Таково послание в строфах Фахр ад-дина Ираки, другого ученика Конави:
Пучины Океана - безначальны,
А вместо берегов их - бесконечность.
Нет! Брег тот - бездна глубины бескрайной,
Которую измерит только вечность.
А перешеек? Это самость наша -
Твой двойственностью разум ослепленный.
Пусть, водам Океана весь отдавшись,
Исчезнет он, Единством поглощенный.
И Океан безбрежный безначалья
Смешается с бескрайним бесконечным;
С последним первое легко соединяя,
Сольется в неразрывном круге вечном.
Вчера, сегодня, каждое мгновенье
Едино всё. И, став единству верен,
Ты, наконец, постигнешь вне сомненья,
Что ты есть ВСЁ, но без следа потерян.
Голь перекатная, прислушайся к совету:
Когда ВСЕГО достичь себя подвигнешь,
Иди, иди и знай, стремясь ко свету -
Лишь став НИЧЕМ, мечты своей достигнешь.
(Перевод АсСалам. Эти четверостишия Аль-Джанди и Ираки в одно время были даны нам нашим Учителем в качестве предмета для размышления).

Конави называл Стоянку Вне Стоянок «Точкой в Середине Круга Существования» или «Абсолютной Серединой». Это - пункт назначения человека, его конечная цель.
В этом месте наш рассудок отказывается идти дальше: как может что-то быть НИЧЕМ и одновременно источником ВСЕГО? Как может нечто не иметь формы и в то же время формировать атомы, планеты и галактики? Как неустанная активность может быть тождественна полной неподвижности? Вместить это умом почти невозможно, однако существуют древние диаграммы, созерцая которые, можно проникнуть в суть Абсолютной Середины или Ноля - в той степени, которая доступна нашему разуму. Ноль — отсутствие числа и в то же время сумма всех возможных чисел в мире, положительных и отрицательных. Если диаграммы проникают в вас лучше, чем мистическая поэзия, проникнуть в тайну Ноля вам может одна из них, называемая магическим квадратом. Мы обсуждали ее здесь.

Достигший центра круга существования воспринимает вещи такими, какие они есть на самом деле - такими, как их знает Бог. Не достигшие этой точки видят все сквозь завесу своих ограничений. Как сказал бы Ибн Араби, они поклоняются богам, которых создали собственными руками.
Внутри Каабы абсолютно не важно,
Куда направлен молитвенный коврик.
(Руми)

В «Божественных дуновениях» Конави, описывая свой опыт откровения, пишет: «Я видел, что тот, кто ... не укоренился в Абсолютной Середине — я имею в виду центр круга существования — не владеет истинным знанием. ...Кто-то находится ближе к этой точке, кто-то дальше от нее».

Cтепень близости человека к Абсолютной Середине определяет, где он окажется в посмертии. Eсли человек отклоняется от середины, и если какое-то из Имен властвует над ним, он остается связанным в сфере этого довлеющего Имени и будет зависеть от него. Имя, каким бы благим и прекрасным ни являлось, станет его самым великим препятствием, пока душа не выйдет за его пределы, к Стоянке Вне Стоянок.

Развивая идеи Ибн Араби, Конави утверждал, что на пути к совершенству человек должен овладеть способностью разотождествления. Это технический термин суфиев, означающий умение отстраняться от кажущейся видимости вещей для того, чтобы увидеть их суть такой, какой ее задумал Создатель. Для этого ученик должен преодолеть субъективность и привязанность к вещам и идеям, начиная с собственного тела и разума.

Это гораздо труднее, чем может показаться, ведь люди по природе своей притягиваются к сотворенному вместе с его атрибутами, выраженными Божественными Именами. Человек становится слугой каждого Божественного Имени, чьи качества его привлекают, и поклоняется ему как повелителю. Ключ к освобождению — избегать влечения к какому-либо отдельному повелителю, кроме Повелителя повелителей, равноудаленного от всех Имен.

Именно это обсуждает Конави в отрывке из своей самой длинной книги - комментария к суре Аль-Фатиха, открывающей Коран, где говорится о следовании Прямому Пути: «Ты слуга того, на чей зов отзываешься, и к чему ты тянешься. На каждой стоянке, в любом состоянии ... точка равновесия — это середина. Тот, кто отклоняется от нее, сбивается с пути».

Искатели должны отрешиться от любой побочной цели, кроме Абсолютной Середины. Конави пишет: «Что касается человека, укоренившегося в срединной точке: тогда как он свободен от уз свойств и привязанностей, он уделяет каждому притягивающему лишь его право и его часть».
Это важное замечание.

Совершенный Человек - не тот, кто все отверг и пребывает в пустоте. Напротив, Инсан-и-Камил живет жизнью не просто полноценной, но до предела насыщенной возможностями. Он(а) — тот, кто, оставаясь не связанным ничем, в то же время в каждый данный момент может «входить» в любое из Божественных качеств по необходимости, а затем вновь возвращаться в центральную точку. Он(а), образно говоря, может быть сегодня поэтом; завтра - ученым, а послезавтра — анахоретом и мистиком. Он(а) может проявлять послушание или водительство, красноречие или молчание, величие или смиренность, сострадание или суровость, быть самОй щедростью или накладывать ограничения, служить или повелевать. Все это возможно потому, что Совершенный Человек — хозяин качеств, а не слуга. Воплощая определенное свойство, он(а) не привязывается к нему и может входить в него из центра круга, а затем возвращаться в Абсолютную Середину согласно намерению.

Схема, созданная Т.Буркхардтом согласно идеям Ибн Араби о соответствии арабских букв Божественным Именам. Каждая буква представляет определенные атрибуты и качества Бога (из книги Лале Бахтиар «Sufi: Expressions of the Mystic Quest»)

Хотя Мевляна Руми, который был современником Конави и жил в Конье в то же время, не разделял многих взглядов Ибн Ираби, Руми и Конави были хорошими друзьями. Это был золотой век суфийской Традиции, когда целая плеяда великих Мастеров учила в Анатолии.

В мавзолее Мевляны Руми

Мистическим образом был связан и переход обоих великих Мастеров. В 1273 году, перед тем, как совершить переход, Мевляна уполномочил Садр ад-дина произнести молитву на своих похоронах. Это было большой честью. Сразу после окончания погребальной молитвы Конави занемог, и его пришлось отнести обратно в его завию. Восемь месяцев спустя, в 1274 году он тоже вернулся к Истоку.

Вход в мечеть возле гробницы Садр ад-дина Конави

B своем завещании Садр ад-дин наказал своим последователям как можно скорее покинуть Конью: «Пусть тот, кто не обременен семьей, попытается уехать в Сирию, ибо в нашей стране произойдет смута, когда безопасность большинства будет поставлена под угрозу». (Вероятно, имелось в виду завоевание Коньи монголами, которое вскоре и произошло). Так, в отличие от учеников Руми, которые остались в Конье и основали орден Мевлеви, последователи Садр ад-дина рассеялись по земле, поэтому мало кто знает о нем.
Другим примечательным аспектом завещания Садр ад-дина было то, что он не назначил преемника в обучении идеям Ибн Араби, но призвал своих последователей «не поднимать после меня вопросы в тонкостях наук, которые познаются лишь озарением».
Конави был похоронен рядом со своим домом. В соответствии с его просьбой, чтобы «никакое здание не было построено над моей могилой и не было возведено никакой крыши», его гробница была оставлена обращенной к небу и остается такой по сей день. Рядом возведена мечеть, названная именем святого.
...Полные тишина и покой царят в этом крохотном саду, по контрасту с мавзолеем Мевляны, где почти всегда толпы посетителей. Паломников у Садр ад-дина Конави — единицы, и я, сидя на каменных ступенях, размышляю о том, почему величайший суфий Коньи последовательно разрушал даже возможность привязанности к его имени и учению. Вероятно, потому, что он увидел, что его имя будет еще одним из имен, еще одним якорем завесы... Это было последним из его негласных уроков нам, будущим поколениям искателей:
Не привязывайтесь к именам, какими бы привлекательными они не представлялись.
Пусть те, кто исследует Имена, пройдут через опыт, который ищут.
Но конечная цель — за пределами Имен.
Да не будет взор ваш, обращенный к Срединной Точке, никогда отведен от Прямого Пути.

*****

Использованные источники:
Jane Clark. Towards a Biography of Sadr al-dīn al-Qūnawī
William C. Chittick. The Central Point – Qūnawî’s Role in the School of Ibn ‘Arabî
Divine Flashes (Lama’at) by Fakhr ad-din Iraqi, Flash III, translated by William C. Chittick, Peter Lamborn Wilson, p. 77-78, Paulist Press
© АсСалам
assalam.enneagon786@gmail.com
Made on
Tilda